Троица

Посланник сел туда, куда указал ему Йорк, и за то время, что лорд-протектор усаживался по другую сторону стола, пытался собрать мятущиеся мысли. Квадратный подбородок и скулы англичанина были чисто выбриты; массивные челюсти смотрелись неким контрастом к его стройной, облаченной в черное фигуре. Вообще, в его облике имелось нечто лисье и волчье. На глазах у виконта он одной рукой откинул со лба пышную прядь, накренив при этом голову, но не отводя от своего визави умного и твердого взгляда.

– Боюсь, милорд Йорк, я не совсем понял, – сбивчиво залопотал посланник. – Прошу простить, я еще не вполне освоился с тем, как мне следует правильно обращаться к лорду-протектору королевства…

Гаско исподтишка оглядывал помещение, надеясь заметить что-нибудь вроде вина или располагающей к беседе легкой закуски, но не видел ничего, кроме разделяющей их голой золотисто-темной глади дубового стола.

Йорк смотрел не моргая, с сумрачно сдвинутыми бровями.

– Во Франции, виконт, я состоял в свите короля. Уверен, что вам об этом известно. В сражениях я лишился титулов и земель, которыми завладел ваш король. Все это вам тоже, должно быть, рассказывали. Об этом я говорю лишь для того, чтобы напомнить: я, в свою очередь, тоже знаю Францию. Знаю вашего короля Карла – и вас, Гаско, я тоже знаю.

– Милорд, я могу лишь предполагать…

Йорк продолжал, словно не слыша этих слов:

– Король Англии погружен в сон, виконт Гаско. Очнется ли он когда-нибудь вообще или так и умрет в постели? Об этом здесь судачат на всех углах, на всех рынках. Не сомневаюсь: говорят об этом и в Париже. Уж не это ли тот самый шанс, которого столь долго и с такой надеждой выжидает ваш сюзерен? Но господь с вами: вы, кому не хватает сил отнять у нас Кале, – вам ли помышлять об Англии?

Гаско, вскидывая брови, открыл рот для возражений, но Йорк упреждающе поднял руку:

– Так приглашаю же вас, виконт. Призываю: бросьте ваши кости, сделайте ход. Используйте шанс, покуда король Генрих вязнет в омуте дремоты. Я вновь пройдусь по землям, что некогда были моими. Снова проведу армию по французским полям, используя встречную возможность. Прошу вас, взвесьте мое приглашение. Пролив – всего лишь нить. Король – лишь человек. Солдат, во всяком случае солдат английский, он ведь просто человек, не так ли? Он может проиграть. Может пасть замертво. Так идите же на нас, пока наш король спит, виконт Гаско. Лезьте на наши стены, пробуйте войти в порты. Я это приветствую столь же душевно, сколь душевно к вам отнесется наш народ. Правда, радость наша, пожалуй, будет грубовата. Мы ведь неотесанны, утонченностью не отличаемся. Но мы чувствуем за собой долг, а потому будем щедры к неприятелю. На каждый обрушенный на нас удар мы ответим тремя и за ценой не постоим. Вы меня понимаете, виконт Гаско – сын Жюльена и Клементины? Брат Андре, Арно и Франсуа? Муж Элоди? Отец двоих сыновей и дочери. Мне их перечислить по именам, Гаско? Описать ваше родовое гнездо, где по бокам от ворот растут сливовые деревья?

– Прошу вас, монсеньор, достаточно, – тихо взмолился посланник. – Ваши намеки вполне ясны.

– Ой ли? – усомнился герцог Йоркский. – Может, мне все же лучше отослать приказ – голубиной почтой, пока вы скачете верхом; пока вы гребете на лодке, под быстрым парусом, – так, чтобы вы действительно поняли мой намек столь же хорошо и полно, сколь понимаю его я? И что я действительно намереваюсь это сделать к вашему возвращению на родину? Гаско, я ведь и вправду могу это осуществить.

– Прошу вас, сир, не делайте этого, – заискивающим тоном произнес француз.

– Стало быть, просите? – прямо и твердо, без улыбки поглядел на него Йорк. Мягкие полутени светильников не скрывали жесткости его лица. – Это я решу, когда вы уедете. Вас ждет корабль, а также люди, которые доставят вас к побережью. Какие бы новости вы ни сообщили своему монарху, желаю вам всех благ, коих вы заслуживаете. Доброй ночи, виконт Гаско. И попутного ветра.

На непослушных, словно шарнирных ногах посланник поднялся и поплелся к дверям. Граф Солсбери, глядя в пол, отворил одну створку, и француз резко, с присвистом втянул зубами воздух, увидев снаружи солдат. В полумраке они смотрелись зловеще, и виконт чуть не вскрикнул, когда они, дружно лязгнув сталью, неожиданно сделали «на караул» и повели его прочь.

Солсбери неслышно прикрыл дверь.

– Не думаю, что они явятся, по крайней мере в этом году, – вслух рассудил он.

Йорк задумчиво хмыкнул.

– Вот уж, право, не знаю. Если они все же откликнутся на мое приглашение, корабли и люди у нас есть. Но все они ждут, нетерпеливо поскуливая, как гончие псы, очнется наш Генрих или нет. – Солсбери молчал. Видя его колебания, Йорк с усталой улыбкой промолвил: – Ладно, час не столь уж поздний. Сходи еще за испанцем. Я и ему прочту пару сонетов.

Часть первая

1454 год. Исход лета

У людей, ущемленных законом, нет иных надежд, кроме как на силу. Если закон становится для них врагом, они становятся врагами закону.

1

Белесый предутренний свет был еще холоден и сероват, а замок уже ожил. Из конюшен выводили и обтирали сеном лошадей; лаяли и грызлись меж собой собаки, взвизгивая и отскакивая под пинками тех, кому они попадали под ноги. Сотни людей, в основном молодых, стаскивали поклажу и оружие, озабоченно снуя по главному двору с охапками и кулями разной величины. Из главной башни своей крепости за всей этой шумной суетой наблюдал в окошко Генри Перси, граф Нортумберлендский. Под августовской жарой камни замка источали тепло, но старик все равно кутался в плащ с меховой опушкой, обернув им плечи и прижимая полы к груди. Был он по-прежнему высок и статен, но возраст уже брал свое и гнул его к земле. Шестой десяток знаменовался ломотой и хрустом в суставах, что делало движения болезненными, а нрав все более запальчивым.

Через свинцовую оплетку окна граф смотрел с хмурым прищуром. Подворье постепенно пробуждалось, оживал и город за стенами замка. С солнцем мир словно воскресал к жизни, и Перси готов был действовать после всего этого нескончаемого выжидания. Сейчас он смотрел, как внизу собираются закованные в броню рыцари; как оруженосцы протягивают им щиты, выкрашенные черным или обернутые мешковиной с обвязкой из бечевы. Цветов Перси – голубых с желтым – на виду не было, отчего подчиненное воинство ждало его приказаний с хмурым видом. На какое-то время им предстоит стать безликой серой толпой, отребьем без рода и племени, дома и семьи. Людьми без чести, хотя воинов, как известно, отличает и связывает меж собой именно честь.

Старик втянул воздух, резко потерев нос ладонью. Затеянной хитростью никого вокруг пальца не обвести, но когда кровавая бойня закончится, он так или иначе сможет утверждать, что ни один из его латников или лучников к ней не причастен. И что немаловажно: те, кто мог бы выступить его обличителем, будут уже лежать в земле, холодные и безжизненные.

Из задумчивости его вывело приближение сына: вон он идет за спиной, железно постукивая шпорами по половицам. Старый граф обернулся, сердце чутко замерло в ожидании.

– Бог да дарует тебе хороший день, – сказал Томас Перси с поклоном.

Он тоже повел взглядом на окно, за которым кипела сутолока. Томас возвел бровь в немом вопросе, на что отец лишь раздраженно фыркнул: действительно, снаружи все так шумело людьми, торопливым шарканьем и стуком шагов, что и разговаривать затруднительно.

– Идем со мной, – бросил Перси-старший и, не дожидаясь ответа, нетерпеливо двинулся по коридору, самой своей властностью увлекая Томаса следом. На подходе к своим покоям старик остановился и, буквально втащив сына внутрь, захлопнул у него за спиной дверь, после чего, порывисто переходя от комнаты к комнате, стал поочередно распахивать и захлопывать все двери. У него на скулах проступал пятнистый румянец взволнованной подозрительности, лишь усиливающийся сетью лиловых прожилок на щеках и носу. С такой расцветкой красноватого мрамора бледность ему не грозит. Краснота эта, нажитая в том числе и за счет крепкого хмельного питья по ту сторону шотландской границы, нраву Перси вполне соответствовала. Возраст не смягчил старика; скорее он его высушил и закалил.

2

Эдмунд Бёрк (1729–1797) – англо-ирландский политик, публицист, родоначальник идеологии консерватизма.