Страница 34 из 49
— Вам нельзя курить.
— Правильно, — откликнулся Каминский и протянул руку.
Я подумал, чем раньше он помрет, тем лучше, и вложил ему в руку сигарету. Встретившись со мной глазами в зеркале заднего вида, Карл Людвиг несколько мгновений не сводил с меня многозначительного взгляда. Я вздохнул и протянул ему над головой пачку, так чтобы он мог вытащить одну сигарету. Он дотянулся — я почувствовал, как его пальцы, мягкие и влажные, обвились вокруг моих, — и плавным движением вытащил у меня из руки всю пачку.
— Эй, вы что это себе позволяете?
— Осмелюсь заметить, в вас обоих есть что-то странное.
— Что вы хотите этим сказать?
Я снова поймал в зеркале его взгляд: он не сводил с меня прищуренных глаз, насмешливых и коварных. Потом осклабился:
— Вы не родственники, не учитель и ученик, не коллеги. А он… — воздев тощий палец, он ткнул в сторону Каминского, — кажется мне знакомым. Вот вас я точно не видел.
— Тому есть причины, — откликнулся Каминский.
— Само собой! — сказал Карл Людвиг. Они рассмеялись. Да что здесь происходит?
— Верните мне сигареты!
— Какой я рассеянный. Извините, пожалуйста. Карл Людвиг не пошевелился. Я потер глаза, на меня вдруг обрушилась какая-то непонятная слабость.
— Сударь, — начал Карл Людвиг, — мы вечно лицемерим и большую часть жизни расточаем попусту. Мы сталкиваемся со злом и не узнаем его. Хотите послушать дальше?
— Нет, — решительно возразил я.
— Да, — сказал Каминский. — Вы знаете, кто такой Иероним Босх?
Карл Людвиг кивнул:
— Он изображал дьявола.
— Это точно неизвестно. — Каминский выпрямился на сиденье. — Вы имеете в виду пожирающего грешников демона, нахлобучившего на голову ночной горшок на правой створке «Сада земных наслаждений»?
— Повыше, — поправил Карл Людвиг. — Там есть человек, вросший в дерево.
— А ведь интересная мысль, — удивился Каминский, — единственный персонаж, который смотрит на зрителя и не испытывает боли. Но тут вы ошиблись.
Я в ярости переводил взгляд с одного на другого. Да что они плетут?
— Это не дьявол! — провозгласил Каминский. — Это автопортрет.
— А разве одно другому противоречит?
На несколько секунд они замолчали. Карл Людвиг улыбался в зеркале заднего вида, Каминский озадаченно жевал нижнюю губу.
— По-моему, вы не туда свернули, — сказал Карл Людвиг.
— Вы же не знаете, куда мы едем! — огрызнулся я.
— Так куда же вы едете?
— Неплохо, — сказал Каминский и передал ему круассаны на заднее сиденье. — Древочеловек. Неплохо!
Карл Людвиг надорвал обертку и с жадностью набросился на еду.
— Вот вы сказали, что вам было тяжело, — произнес Каминский, — а я вспомнил свою первую выставку. То-то был удар!
— Я тоже выставлялся, — сказал Карл Людвиг с набитым ртом.
— В самом деле?
— В частных художественных галереях. Это все давно в прошлом.
— Картины?
— В некотором роде.
— Вы наверняка были недурным художником, — предположил Каминский.
— Я не стал бы это утверждать.
— И как вы это пережили? — спросил я.
— Знаете ли, — ответил Карл Людвиг. — Вообще-то тяжело. Я тогда…
— Я не вас спрашивал! — Впереди полз спортивный автомобиль, я посигналил и обогнал его.
— Сносно, — ответил Каминский. — Так уж получилось, что у меня не было финансовых проблем.
— Благодаря Доминику Сильва, — уточнил я.
— А творческих идей у меня было немало. Я знал, что рано или поздно мое время придет. Честолюбие вроде детской болезни. Переболеешь им, и становишься сильнее, — продолжал Каминский.
— А некоторые от него умирают, — вставил Карл Людвиг.
— А потом, рядом с вами еще была Тереза Лессинг, — сказал я.
Каминский не ответил. Я украдкой наблюдал за ним. Его черты омрачились. В зеркале заднего вида Карл Людвиг тыльной стороной ладони смахнул с губ крошки, они посыпались на кожаную обивку сиденья.
— Хочу домой, — сказал Каминский.
— Простите, что вы сказали?
— Ничего. Отвезите меня домой!
— Может быть, обсудим это наедине?
Он повернул голову, и на какую-то бесконечно долгую секунду у меня появилось ощущение, что он смотрит на меня сквозь тьму очков, ощущение настолько сильное, что у меня перехватило дыхание. Потом он отвернулся, голова у него упала на грудь, все его тело, казалось, съежилось.
— Хорошо, — тихо сказал я, — вернемся.
Карл Людвиг хихикнул. Я дал световой сигнал, съехал с шоссе и развернул машину.
— Дальше, — сказал Каминский.
— Что?
— Мы едем дальше.
— Но вы же только что…
Он зашипел, а я промолчал. Его лицо теперь казалось жестким, словно выточенным из дерева. Он снова передумал или просто захотел показать, что имеет надо мной власть? Да нет, он старый, полупомешанный, не стоит его переоценивать. Я еще раз развернул машину и снова въехал на шоссе.
— Иногда трудно принять решение, — заметил Карл Людвиг.
— Да помолчите же! — прорычал я.
Каминский будто что-то пережевывал, лицо у него снова обмякло как ни в чем не бывало.
— Кстати, — сказал я, — я побывал в Клэране. — Где?
— В соляных копях.
— А вы не жалеете сил! — воскликнул Каминский.
— Вы правда там заблудились?
— Знаю, на взгляд постороннего, это смешно. Я потерял проводника. До того я как-то не принимал всерьез свои проблемы со зрением. Но вдруг я стал тонуть в каком-то тумане. А ведь там, внизу, не бывает тумана. Значит, все дело было во мне.
— Помутнение роговицы? — предположил Карл Людвиг.
— Что? — переспросил я.
Каминский кивнул:
— Угадали.
— И сегодня вы совсем ничего не видите? — спросил я.
— Различаю формы, иногда цвета. Очертания предметов, если повезет.
— Вы сами выбрались?
— Да, слава богу. Прибегнул к старому фокусу: шел, держась правой стены.
— Понятно.
Держась за правую стену? Я попытался это вообразить. Ну и чем это может помочь?
— На следующий день пошел к офтальмологу. От него я и узнал о своей болезни.
— Вы уж, наверно, думали, наступил конец света, — сказал Карл Людвиг.
— Именно, конец света, — торжественно кивнул Каминский.
Солнце почти стояло в зените, горы, уже очень далекие, расплылись в полуденной дымке. Я зевал, мной овладела приятная истома. Я стал пересказывать свой репортаж о Вернике. Как я случайно узнал о несчастье, большой успех нередко начинается со счастливого стечения обстоятельств, как я первым оказался возле его дома и тайком заглянул в окно. Я изобразил, как вдова тщетно пыталась от меня избавиться. Как всегда, эта история увлекала слушателей: Каминский задумчиво улыбался, Карл Людвиг смотрел на меня открыв рот. Я затормозил у ближайшей бензоколонки.
Машин, кроме нашей, не было, низенькое здание бензоколонки распласталось на фоне зелени. Пока я наполнял бензобак, Каминский вышел. Со стоном расправил халат, схватился за спину, подтянул к себе трость и выпрямился:
— Проводите меня в туалет!
Я кивнул.
— Карл Людвиг, выходите!
Карл Людвиг с многосложными манипуляциями надел очки и осклабился:
— Почему?
— Я закрываю.
— Не беспокойтесь, я посижу в машине.
— Именно поэтому.
— Вы хотите его оскорбить? — спросил Каминский.
— Вы меня оскорбляете, — сказал Карл Людвиг.
— Да что он вам сделал? — возмутился Каминский.
— Я ничего вам не сделал, — плаксиво повторил Карл Людвиг.
— А ну, хватит валять дурака! — заорал я.
— Ну пожалуйста. Прошу вас. Я тут посижу тихонько…
Я вздохнул, нагнулся, вынул диктофон из отделения для перчаток, бросил на Карла Людвига угрожающий взгляд, повесил на плечо сумку и взял Каминского под руку. Снова прикосновение его мягкой руки, странно уверенное, мне опять почудилось, что это он на самом деле ведет меня. В ожидании Каминского я рассматривал рекламные плакаты: «Выпей пива», смеющуюся домохозяйку, троих толстых детей, круглый чайник с ухмыляющейся физиономией. На секунду я прислонился к стене, все-таки я очень устал.