Страница 26 из 122
Довели ее до бригадных, полковых и батарейных командиров вечером 12 (24) октября перед наступлением темноты на совете близ Чоргуна. Ближе к полуночи командиры собрали офицеров, те, в свою очередь, разъяснили задачу грядущего дня солдатам.{353} Кстати, обратим внимание, насколько разнится начало операции от недавних событий на Альме, где еще за несколько дней до сражения никто не знал, что будет и что ему делать, а когда дело дошло до стрельбы, вел бой по своему усмотрению, своей совести и на свой страх и риск.
Генерал-адъютант, князь А.С. Меншиков. Главнокомандующий Российской армией в Крыму. Портрет неизвестного художника. Сер. XIX в.
Балаклавский бой в его основной стадии был управляемым, а потому невероятно скучным. Альминское сражение при полном отсутствии централизованного управления, рухнувшего спустя час после начала, было «частным делом» нескольких дивизионных, а в большинстве случаев полковых и даже батальонных командиров и потому чрезвычайно интересным. Представляю, какой шок вызвала эта фраза у большинства читателей, для которых Балаклава — это прежде всего атака Легкой бригады, но рискну их разочаровать.
В военном деле все, что хорошо управляется и проходит успешно — скучно. Нас чаще побуждают к изучению, спорам и дискуссиям героические неудачи, чем естественные, рационально спланированные и организованно проведенные победы.
Мы не любим профессионалов, а приходим в восторг от дилетантов. И в этом смысле Балаклава едва ли не эталон. Первая часть сражения, то есть само выполнение задачи (об этом немного дальше) занимает несколько строк в повествованиях о нем, а апофеоз дилетантизма (то есть действия кавалерии, о которых речь тоже еще впереди) порождают восторг, невероятные эмоции и фантастические мифы. Вот ровно это и случилось с Балаклавским сражением.
Интрига началась с того, что утонченный интеллектуал Меншиков счел ниже достоинства делиться планами с теми, кого считал недостойными или, что, пожалуй, важнее, неспособными понять его (пусть и неплохой) план дальнейших действий. К счастью, не менее утонченный, дружащий с лучшими представителями российской интеллигенции Липранди позаботился, чтобы в свете завещания великого Суворова не только генералы и офицеры, но и каждый солдат «знал свой маневр».
Исполнение главной задачи возлагалась на отряд, который возглавлял генерал-майор Константин Романович Семякин, «…человек большого ума, обладавший недюжинными способностями и сильным духом, он с первых же шагов своего служебного поприща выделяется из массы, и всякого рода деятельность, исполненная им, является в высшей степени плодотворною.
Ярче всего обрисовывается его сильная фигура во время славного севастопольского сидения. Среди всех ужасов осады, ежеминутно рискуя жизнью, в зависимости от всякого рода случайностей, он является одним из самых надежных и мужественных оборонителей города. Одного присутствия его было достаточно, чтобы влить спокойствие и презрение к опасности в окружающих, и, глядя на него, солдат знал, что Семякин не выдаст, и благодаря этому совершал чудеса храбрости».{354}
Генерал-адъютант Э.И. Тотлебен. В 1854 г. — подполковник. Создатель инженерной обороны Севастополя.
О нем мы говорили не раз. Генерал, несомненно, опытный, неоднократно награжденный, выполнявший не раз сложнейшие поручения, из которых более всего удавались операции маневренные, авангардные, в отрыве от главных сил (как, например, в Польше и Венгрии). Во время похода 1848–1849 гг. на подавление Венгерского мятежа союзных русским австрийцев не раз удивляли действия возглавляемого им Брянского пехотного полка, который Семякин, не раздумывая, бросал в штыковые атаки, появляясь именно там, где решалась судьба сражения. В сражении у дер. Перед полк дважды выручал союзников из опасного положения.
Заслуги Семякина были оценены, и за это сражение он был произведен в генерал-майоры, а австрийский император пожаловал ему командорский знак ордена св. Леопольда 2-й степени. За отличие при осаде крепости Коморн был награжден орденом Св.Станислава 1-й ст.
Притом в военной биографии генерала множество странностей, «белых пятен, труднообъяснимых событий, в том числе уходы или увольнения со службы и возвращение на нее, быстрые смены равных должностей и недолгие пребывания в подчинении у больших начальников. Скорее всего, подобное свидетельствует о сложном характере, независимости и постоянном стремлении отличиться, пусть даже любой ценой. Такие люди как никто лучше подходят для выполнения главных задач, особенно если это потребует определенной инициативы и импровизации. Участник обороны Севастополя Андрианов недаром поставил его в число наиболее выдающихся «главарей» Крымской войны.{355}
Под его командование поступала средняя (главная) колонна:
Первый эшелон: 4 батальона Азовского пехотного полка, 1 батальон Днепровского пехотного полка, рота 4-го стрелкового батальона, батарейная №4 батарея (4 орудия) и легкая №6 батарея (6 орудий) 12-й артиллерийской бригады. Самые опытные части отряда, с боевым опытом и богатыми традициями. Неудивительно, что командование над ними принял сам Семякин.
Второй эшелон (генерал-майор Федор Григорьевич Левуцкий, командир 2-й бригады 12-й пехотной дивизии): 3 батальона Украинского егерского полка (командир — полковник Димитрий Степанович Лишень), батарейная № 4 батарея (4 орудия) и легкая №7 батарея (4 орудия) 12-й артиллерийской бригады.
Задача Семякина была в движении по дороге из Чоргуна на Кадыкой с последующим занятием неприятельского лагеря.{356} Для обеспечения фланга ему требовалось выделить силы, которыми занять монастырь Св. Ионы.{357}
Колонна не имела кавалерии, но включала в себя почти половину дивизии, усиленной артиллерией, являясь, по сути, тараном, который должен был пробить брешь в неприятельской оборонительной линии и к которой потом подтягивались остальные части.
Левая колонна (генерал-майор Николай Карлович Гриббе):
3 батальона Днепровского пехотного полка, 1 рота 4-го стрелкового батальона, батарейная №4 батарея (4 орудия), легкая №6 батарея (6 орудий) 12-й артиллерийской бригады, 4 эскадрона Сводного уланского полка, одной сотни Донского №53 казачьего полка.{358}
Остановимся немного на личности командира. Николай Карлович чем-то похож на своего напарника — генерала Семякина. Они почти ровесники (Семякин 1802 года рождения, Гриббе — 1800-го). Оба дворяне, но Семякин из благодатной Киевской губернии, Гриббе — из сибирской глуши. У них схожее движение по служебной лестнице, почти одни награды, среди которых выслужной орден Св. Георгия 4-й ст.
Но при этом путь Гриббе к генеральским эполетам сложнее. Выходец из Иркутска, имевший имение с целыми тремя (!) крепостными «душами», он делал карьеру трудно. Помогла, в том числе, женитьба на княгине Мещерской, имевшей 300 крепостных душ в двух имениях и дом в Москве.
Но к 1854 г. он лишь командир Днепровского пехотного полка, на который поставлен в марте 1853 г. вместо генерал-майора Марковского, отправленного «в отпуск по болезни». Среди офицеров был известен как «непонятый полком и потому не любимый ни офицерами, ни солдатами: его природную грубость в разговоре считали невежеством».{359}
Гриббе должен был двинуться по ущелью в Байдарскую долину, занять деревню Комары. Казаки выходили на высоту у монастыря Св. Ионы Постного и перекрывали ее разъездами.
Эти войска обеспечивали безопасность левого фланга Липранди, одновременно создавая угрозу глубокого охвата позиций союзников, постоянно создавая им угрозу.
Одновременный выход к монастырю войск из обеих отрядов не ошибка — этим обеспечивалась их «локтевая» связь.
Кроме того, Липранди должен был разделить силы еще по одной немаловажно? причине. Генералы, при кажущейся схожести, не переносят друг друга. Понятно, что Павел Петрович, ставя им задачу, указал каждому, что именно от него зависит успех дня и всего сражения. Таким образом, можно было быть спокойным, что оба, стремясь быть лучшими, сосредоточатся исключительно на своей роли и не будут мешать друг другу.