Страница 21 из 122
Крым не был исключением. Строительством передовых укреплений под Балаклавой руководил прусский военный инженер капитан Вагман. В его распоряжение привлекли почти 2000 солдат турецкого контингента. Компанию ему составил, по воспоминаниям Стерлинга, офицер восточного происхождения в звании капитана Английской армии.{272} Этим самым капитаном был лейтенант Бомбейской артиллерии Чарльз Несмитт, отправленный на Средиземное море для лечения полученного в 1853 г. в Индии ранения, но имея неугомонный характер, по собственной воле, не дожидаясь открытия Англией военных действий, присоединился к туркам. Он успел отличиться, помогая им создавать систему укреплений в Силистрии, за что был одним из 7 англичан, награжденных турецкой медалью за защиту этой крепости, успешно противостоявшей русским. Теперь Несмитт пытался перенести свой опыт под Севастополь, командование надеялось повторить под Балаклавой успех защиты этой дунайской крепости.{273}
Хотя часто говорят, что эти укрепления (по крайней мере, первое из них) имели вид четырехугольника, это не совсем так. Несмитт строил их по типу уже проявивших себя силистрийских пятиугольных выносных фортов, что, кажется, соответствует истине. Каждое укрепление представляло пятиугольный бруствер, что позволяло защищать его фронт и фланги,{274} но незавершенность и небрежность строительства, отмечаемая русскими офицерами, снижала их боевую ценность.{275} По крайней мере, так утверждают американские исследователи.{276}
Правда, доктор Пфлюг, оказавшись после сражения на одном на них, посчитал, что они четырехугольной формы, вероятно, из-за нечетко просматриваемого тупого угла в вершине укрепления.{277}
Турецкий часовой на позиции. 1854 г.
Солдат турецкой регулярной пехоты. Рисунок Э. Лейка. Сер. XIX в.
Немного теории. Что же действительно представляли из себя укрепления у Балаклавы? Они строились по классическому принципу полевой фортификации. Каждое состояло из земляной насыпи, называемой бруствером, приспособленной к стрельбе из-за нее и прикрывающей позади расположенные войска, и наружного рва, дающего землю для насыпки бруствера и служащего преградой возможному штурму.
Высота бруствера была необходимой для прикрытия располагающихся за ним войск от выстрелов. Судя по тому, что укрепления были хорошо видны, в них если и был внутренний ров, то неглубокий, так как при его существовании внутренний бруствер может быть сравнительно ниже, укрепление становится менее заметным и его легче замаскировать.
Для приспособления бруствера к стрельбе к нему присыпают ступеньку, куда люди становятся во время стрельбы, которая называется банкетом, или стрелковой ступенью. Форма укрепления в плане обусловливается местностью и предполагаемыми направлениями огня, а также действиями своих войск и неприятельских. Укрепления такого типа могли быть двух типов: открытые (люнет) и сомкнутые (редут). В нашем случае строились сомкнутые, которые имеют оборонительную ограду со всех сторон и возводятся для обороны упорной и вполне самостоятельной, когда можно ожидать атаку со всех сторон. То есть, очень похожие на те, которые возводились при обороне крепости Силистрия годом раньше.
На расположение и начертание бруствера укрепления оказывала влияние местность, что исходя из сказанного выше, вероятно, и послужило причиной появления пятого угла, направленного в сторону возможной атаки русских.
Укрепления возводились с использованием местного грунта, укрепленного деревом. Фронт их был направлен в сторону Федюхиных высот.
Перед ними дополнительно устраивались заграждения: засеки (иногда их называют завалами). Несмотря на свою кажущуюся простоту они представляли серьезное препятствие для наступающей пехоты, способное задержать строй, разорвать боевую линию, увеличить потери. Главным же их предназначением было продержать противника под сильным огнем с позиции или укрепления и тем увеличить его потери от огня. Их принято было располагать в 50–150 шагах от линии огня, вынуждая расстроенного преодолением препятствия неприятеля пробыть еще некоторое время под пулями. О наличии таковых свидетельствуют рапорта непрерывно разведовавшего подступы к Балаклаве генерала Семякина. Меншиков указывал в «Журнале боевых действий», что «…высоту, лежащую выше с. Комары (ее можно назвать большим курганом) он (неприятель) действительно укрепил, как подошву, так и вершину, ретраншементом для ружейной обороны; внутри находятся палатки».{278}
Пушки могли находиться как внутри редута, так и вне его. В нашем случае, судя по воспоминаниям поручика Ушакова, их поставили внутри укрепления.{279}
Рассел оставил записки о строительстве этих редутов, представлявшем в его глазах совсем нерадостную картину.
«На пяти «курганах», глядящих на Балаклавскую дорогу, оживленно копошились турки, строившие укрепления для редутов под руководством прусского инженера капитана Вагмана, находившегося в подчинении сэра Джона Бургойна.
В каждом из этих фортов было размещено по две пушки и 250 турок. Эти бедняги работали с самым горячим усердием, хоть и подвергались наибольшим лишениям. По неведомым причинам турецкое правительство направило сюда не ветеранов из войска Омер-паши, а солдат последнего призыва, отслуживших лишь по два года и происходивших из мирного сословия цирюльников, портных и мелких торговцев. Но все они были выносливы, упорны, сильны, а сколь терпеливы — и сказать совестно. Я узнал из достовернейшего источника, что при высадке никто не дал себе труда позаботиться об их пропитании. Им было отпущено лишь малое количество марсельских сухарей, которые вскоре вышли. С самого Альминского сражения и до 10 октября им выдавали всего по два сухаря в день! Остальную пищу им приходилось промышлять самостоятельно. Вдобавок ко всему в этой чужой и враждебной стороне они не могли достать табаку — единственного своего утешения. И все же день за днем они шли вперед и делали что нужно. Гордые османы бродили вокруг наших лагерей в поисках корки от сухаря».{280}
С самого начала возведения укреплений англичане оказались под влиянием целой цепи заблуждений, постепенно переросших в ошибки. Их богатый опыт заморских экспедиций предполагал свой принцип инженерного оборудования позиций, ориентированный главным образом на противодействие иррегулярным воинским формированиям. Опыт же недавней Силистрии говорил, что в войне с сильным противником это было бесполезной тратой сил, материалов и людских ресурсов.
Проломить одну линию несвязанных укреплений для русских никогда не было сложной задачей. Поэтому когда Вагман узнал, что его начальник рекомендовал Раглану ограничиться одной линией укреплений, а в прикрытии почти не оставив пехоты, доверив дело почти непригодной к этому кавалерии, он буквально сорвался на крик: «Вы ошибаетесь!..».{281}
Еще раз обратим внимание на Бургойна. В обозначенный период кампании его действия заставляли не раз сомневаться в его же компетентности. Очередной раз попавшись на русскую хитрость, «умный» Бургойн валил все на русскую гениальность или на их невероятные способности. Не преувеличиваю и не играю словами. Проблемы, по его словам, которые привели к английским неудачам, это то, что русские солдаты и офицеры «энергичны, умелы и мужественны», военные инженеры талантливы, а по умению возводить укрепления русские не имеют равных. Ну и еще, оказывается, что любимые им дезертиры, которых он долго и с удовольствием допрашивал после Альмы, почти все врут.{282} Мягко говоря, не слишком профессионально для офицера, в круг обязанностей которого входили в том числе (после смерти Тайдена) разведка, анализ и подготовка обоснований для принятия решений главнокомандующим.
Британский военный инженер имел лишь одно положительное качество — он умел признавать свои ошибки, но лучше бы он имел фундаментальные знания в своем деле. Бельгийский фортификатор Дегиз в начале XX в. констатировал, что спустя полтора столетия после эпохи Вобана русские доказали свое умение блестяще противостоять одновременно двум сильнейшим державам Европы во всех видах современной войны, особенно крепостной: «…под руководством инженера Тотлебена старались уничтожить все то, что в вобановской школе обеспечивало батареям атаки быстрое приобретение перевеса над артиллерией крепости».{283}