Скелет в шкафу

Их принимала Марта Васильевна, поскольку Аркадий Леонидович не мог пока добраться из-за снежных заносов, он застрял на окружной и только время от времени перезванивал.

После небольшого общего чаепития Лиза отправилась к Ангелине в детскую, а Алексей остался в гостиной с хозяйкой дома.

– Я хотел поговорить с вами, Марта Васильевна, о детстве Стаса. Каким он был ребенком? Во что играл? С кем дружил?

– Это нужно для расследования? – с сомнением посмотрела на него Марта, которую несколько коробило обращение к ней по имени-отчеству – ведь они с Поташевым были почти однолетками. – Можете называть меня просто Марта…

– Видите ли, Марта, я не смогу докопаться до причин этого преступления, пока не пойму, каким ваш сын был ребенком, как он рос, формировался.

– Сейчас принесу наш семейный альбом, – сказала женщина и вышла из гостиной.

Тем временем в детской шла серьезная дискуссия, темой которой стал этикет. Вместе с Лизой и Ангелиной в комнате девочки находилась ее гувернантка, пожилая дама с гренадерской внешностью, тремя подбородками и злыми глазками тролля. Она представилась: «Зинаида Владимировна, в прошлом преподаватель наук о Земле». Раневская смутилась, она не понимала, что это за отдельные такие науки, но ее выручила Ангелина, которая перевела на понятный язык туманное представление гувернантки:

– Слободянюк была учительницей географии. Это она для важности туману напускает.

– А почему ты свою учительницу называешь по фамилии? – спросила девушка.

– Ее так папа с мамой называют. Это же короче, чем Зи-на-и-да Вла-а-адимировна! – В глазах девочки плясали озорные искорки.

Слободянюк всем своим видом демонстрировала, как она оскорблена и как ее в этом доме обижают. Лиза почувствовала, что и сама нарушает этикет, обсуждая учительницу с ребенком, да еще в ее присутствии. В планы Раневской не входило участие в мелких семейных дрязгах, но ей хотелось понять, какие возникли споры из-за этикета. Она спросила у Ангелины:

– В чем суть ваших разногласий?

– Слободянюк говорит, что по этикету я не должна первая знакомиться или сама начинать разговор, если мне хочется. Для этого нужен третий человек, то есть она! А я говорю, что сама могу с кем угодно познакомиться. И мне для этого, кроме меня самой, никто не нужен. А вы что думаете?

Раневская оказалась в затруднительном положении. С одной стороны, Алексей попросил ее занять Ангелину беседой, пока он общается с Мартой, поскольку речь пойдет о гибели ее брата и девочке совсем не нужно еще раз переживать тот кошмар, который произошел на Рождество в зáмке. С другой стороны, гувернантка злобно зыркала на нее своими глазками-буравчиками. О таких людях мама Лизы Маргарита Николаевна говорила: «Амбиции – последнее прибежище неудачника». Лиза рассчитывала на откровенный разговор с ребенком, и ей очень мешало назойливое присутствие бывшей географички.

Лизавета вспомнила свой опыт проведения детских праздников в музее и решила вместе с Ангелиной устроить маленький спектакль. Она сообщила, что на все вопросы об этикете будет отвечать Кот Ученый, и попросила для воплощения своей театральной идеи немного акварели. Девочка дала ей краску, и вскоре перед зеркалом появилась симпатичная кошачья мордочка. Девочка тоже попросила ее раскрасить, и теперь уже две кошечки смотрели друг на друга с нескрываемым интересом.

Старшая кошка, она же Кот Ученый, она же Елизавета Раневская, начала свой моноспектакль.

– Речь в нашей пьесе пойдет о королевском дворе. Это история про испанскую королеву и упрямого короля. – Лиза подтянула повыше свои сапоги-ботфорты, которые принесла из прихожей, и превратилась в бравого Кота в Сапогах. – Мяу! Я поступил на службу к ее величеству испанской королеве. Она без ума от котов, особенно от тех, которые в сапогах.

Ангелина захлопала в ладоши. Как все дети, она обожала всякие представления. Слободянюк еще больше надулась, как сыч.

– Я не буду, – продолжал Кот в Сапогах, – упоминать здесь разные пустяки, вроде того, что по этикету нельзя сидеть в присутствии короля и королевы или что нельзя просто подойти и вмешаться в чью-то беседу. А вот, например, правило посерьезнее: прикасаться к ее величеству королеве строго-настрого запрещено! – При этих словах Раневская округлила нарисованные кошачьи глаза. Девочка с открытым ртом слушала, не пропуская ни одного слова. – И вот однажды королева захотела показать придворной знати, какая она отличная наездница, и села на очень резвого и строптивого скакуна. Конь поднялся на дыбы, и королева, как и следовало ожидать, упала. Это было бы еще полбеды, но ее нога застряла в стремени, а строптивое животное помчалось, волоча бедную королеву за собой. Это случилось на дворцовой площади, где было полно знатных господ. Но никто не решился помочь несчастной королеве, потому что, как вы помните, дотронуться до ноги ее величества, чтобы выпутать ее из стремени, нельзя было никому. Но разве, – тут рассказчица приняла горделивую позу, – кот-джентльмен может допустить, чтобы на его глазах волочили в пыли царственную особу, тем более обожающую котов? Конечно, не может. «Пусть даже ценой собственной жизни, – подумал я, – но я спасу ее величество!» Я мгновенно сбросил сапоги, прыгнул на шею скачущего коня, вцепился в его загривок и прошептал ему на ухо всего лишь одно слово. Отгадайте какое?

Послышался тихий ропот. Ангелина стала выкрикивать:

– Стоп, что ли?

– Стоять! – подала реплику географичка.

– Ни с места!

– Копыта вверх!

Кот в Сапогах отрицательно покачал головой.

– Нет, господа, вы не угадали. Я сказал только одно слово, и конь остановился как вкопанный. Это слово – мышь!

Кот обвел притихших слушателей хитрым взглядом и продолжал:

– Лошади, как и слоны, боятся мышей. Что поделаешь, – Кот пожал плечами, – так уж бывает, что мы часто боимся не тех, кого следовало бы… Именно поэтому скакун ее величества и остановился. Я едва успел вытащить из-под коня полумертвую королеву и разрезать своим кинжалом запутавшуюся упряжь. – Вместо упряжи Лизавета использовала серпантин. Но тут произошла заминка, поскольку никакого кинжала у Раневской не было.

– Сейчас, подождите! Я спасу королеву! – закричала Ангелина, помчалась в свою спальню и принесла оттуда набор «Маленький доктор». Она быстро открыла его, достала скальпель и перерезала серпантиновые путы воображаемой испанской королевы.

Тут географичка с удивительной для ее комплекции скоростью метнулась к детскому набору и, выхватив из рук девочки скальпель, стала выговаривать Раневской:

– Эти ваши игры опасны! Ваши спектакли опасны! Зачем пачкать лица? Это же негигиенично! А правила ребенок гораздо лучше усвоит без этих ваших представлений! Достаточно сказать, чего нельзя делать, и повторять это до тех пор, пока…

– Пока ребенка не стошнит, – спокойно ответила Лиза. – Я, кажется, поняла, почему Ангелина обращается к вам по фамилии.

– Слободянюк, верни инструмент на место! – подскочила к гувернантке девочка.

Между ними завязалась борьба, в которой явно должна была победить более сильная, взрослая женщина. Однако она внезапно вскрикнула, и из раны на ее руке брызнула кровь. Лиза ничего не понимала. Ангелина отскочила в сторону, перепуганная. Слободянюк тихо выла, с ужасом глядя на руку. Кровь хлестала из раны, очевидно, была задета вена. Раневская, схватив девочку за руку, помчалась в гостиную, где Поташев беседовал с Мартой.

– Алеша! Срочно нужна аптечка! Вызови «скорую»!

– Что случилось? – всполошилась Марта и, перехватив своего ребенка, стала рассматривать ее со всей материнской пристальностью. На клетчатом красном платьице девочки были брызги, но не очень заметные, а вот на розовых колготках пятна крови видны были вполне отчетливо. Мать стала тормошить и ощупывать девочку, истерически вопрошая: – Ты порезалась? Тебе больно? Где болит?

На пороге детской появилась гувернантка, бледная как полотно. Алексей решил взять ситуацию под свой контроль. Он наклонился к Ангелине и спокойно спросил: