Лис

  - Понимал бы чего, - фыркнул поп, не зная, что сказать.

  Лис пожал плечами.

  - Вот объясни мне, отчего вы - люди, тоскуете? Чего вам не хватает?

  - Бога забыли, вот и тоскуем.

  - А ты чего тоскуешь? Тоже Бога забыл?

  - Я об них тоскую, не о себе.

  - А если б один был, не тосковал бы?

  Человек задумался.

  - Не знаю.

  Лис засмеялся.

  - В лесу никто не тоскует. Ну, если только из ваших, из людей, кто забредет. У нас все - у себя дома. А вы, в ваших каменных чуланах, как чужие живете. Отгородились от всего. Только друг на друга и смотрите, а сами...

  Бес лукавил, он тоже иногда тосковал. Он не знал, по чему он тосковал. Просто, иногда что-то начинало тянуть за душу. Куда ее тянуло, душу эту, он не знал, но хорошо понял, что любую тоску разгоняет дорога. И когда она наваливалась на него, он уходил бродить, не зная, куда заведут его ноги, где он заночует, и что поест. Тайны леса и простор степей - лучшие лекарства от дурного настроения. Немного зная людей, Лис видел, что их задавленность куда страшнее, от нее, бывает, и вешаются, и друг дружку режут. И все это оттого, что они не понимают, что такое красота, что такое жизнь, что такое мир, и как хорошо в нем жить.

  Он снова засмеялся.

  - Не обижайся, но вы страшно глупые.

  Человек все-таки обиделся.

  - Умник нашелся. Как жить учит, а сам голый ходит и мясо сырое ест.

  Бес снова зашелся хохотом.

  - Одетые... Мясо варят... - он присел от веселья на крышу и тут же подскочил обжегшись. - Ладно, что уж тут смеяться.

  Он продолжил.

  - А хочешь жить в радости? Не прятаться по углам? Вот она, жизнь, прямо перед тобой. Смотри, какая большая!

  Лис выпрямился, раскинул руки, будто пытаясь охватить весь мир разом. Он словно вырос сразу на голову.

  - На, бери, всё для тебя. Ну? Страшно?

  Человек вдруг почувствовал, что действительно испугался. Внутри он почувствовал пустоту, которую предлагал сейчас заполнить смеющийся бес. Ему показалось, что именно эта пустота пиявкой тянула из него душу, сосала из сердца радость. И тогда, чтобы скрыть страх он закричал:

  - Отойди от меня, сатана! Не искушай! - и перекрестил Лиса.

  Тот, неожиданно вскрикнув, подскочил вверх, и с жалобным стоном упал с крыши вниз. Не ожидавший такого поп остолбенел на секунду и, придя в себя, снова истово перекрестился.

  - Благодарю тебя, Господи, за спасение от искуса бесовского.

  Потом, осторожно цепляясь, подошел к краю и заглянул вниз. Под стеной церкви густо росли лопухи - сочные, высокие, в рост ребенка. Священник давно просил церковного сторожа окосить их - 'а то за ними скоро и храма видать не будет', - но тому все было недосуг.

  Лиса видно не было, ни один лопух не был примят, даже пыль на темно зеленых листьях не сбилась.

  - Рассыпался. В прах. Ох, Царица Небесная Матушка.

  Он отошел от края, перевел дух, снова заглянул вниз и опять ничего не увидел.

  - Как есть, пылью рассеялся. Ох, страсти бесовские.

  Ему, вдруг, стало даже жаль Лиса, но он был очень горд, что победил дьявольское наваждение. Оглянувшись вокруг, словно ища свидетелей победы, он довольно улыбнулся и вдруг икнул.

  - Что такое?..

  Осторожно ступая по темной лестнице, он спустился вниз, икая и неодобрительно покачивая головой.

  - Напасть нечистая.

  Выйдя из церкви, он направился к лопухам, куда должен был упасть Лис. Осторожно заглянул под них и ничего не увидел - растут густо. Оглянулся и вошел в пыльные заросли, доходившие ему до пояса. Забрел в самую гущу, раздвинул листья, нагнулся - нет никого. Поднял голову, задумался. Вдруг, опять сильно икнул и почувствовал, как что-то шлепнулось ему на спину. Поп провел рукой и отцепил репей. Повертел головой, икнул, и еще один репей прилепился на живот.

  - Кто это балует? - тихо, словно боясь насмешек, спросил он и не договорил. Икота посыпалась горохом, и тут же роем полетели репьи. Чем больше он икал, тем больше репьев украшало его рясу.

  - Вот я тебя, сатанинское отродье, - растерянно пригрозил он пальцем неизвестно куда. - Выходи, бес!

  Вокруг была тишина, прерываемая только его икотой, да звуком падающих непонятно откуда репьев. Поняв, что бороться с этим бесполезно, он выскочил из зарослей и испуганный бросился в церковь. Если бы прихожане увидели его в эту минуту, они бы приняли его за лешего: весь в пыли, репьях, борода всклокочена, волосенки развеваются - ну, вылитый лешак.

  Как только он скрылся в воротах храма, из лопухов высунулась донельзя довольная мордочка беса. Он засмеялся вслед убегавшему, выпрямился и, раскинув руки, упал на спину. Большие листья лопухов закачались над ним сонно и лениво. Большая серая птица вылетела откуда-то из-под церковной крыши, тяжело взмахивая крыльями, стала подниматься в небо. Сверху она видела лежащего Лиса, затихшую деревню, реку и лето от горизонта до горизонта. Она поднималась все выше и выше, потом повернула к дремучим лесам на востоке и пропала там в дрожащем сухом воздухе.

  Прошло много лет. Где-то далеко, в лесной избушке, умер поп. Жестяная крыша заброшенной церкви провалилась, и внутрь полились дожди. Хорошо, что под крышей были каменные своды, и вода не пошла дальше. Но в забытый в углу котел с книгами она все же попала.

  Лис вспомнил о книгах случайно. С трудом нашел он котел под остатками жести. Раскидал лежащий сверху гнилой хлам. Книги превратились в кашу. Только корешки и сохранились, темные, со стертыми надписями. Бес сел рядом с котлом.

  - Что осталось от твоих книг? - у кого-то спросил он.

  Никто ему не ответил. Он поглядел вокруг. Небо осталось, деревья остались, серая птица вывела птенцов. Зачем нужны книги, недоумевал он, когда есть мир? Бес предлагал человеку весь мир, а тот зачем-то прятал книги.

  Серый грустный дождь, мелкий, как туман, повис в воздухе. Мир словно погрузился под воду. Движения людей и зверей стали плавными, как у осторожных рыб. Дышать стали чуть чаще, не хватало воздуха. На грудь давила приближающаяся осень. Последние летние дни уходили туманами в лощинах, стынущими озерами, полными закромами и грустью. Мир уходил под воду все глубже и глубже.

  Отчаянно скрипя несмазанными колесами, в Яблоневое въехала телега с запряженной в нее вислозадой тряской лошаденкой. В телеге сидел возница - маленький сморщенный мужичонка, съежившийся от страха. Время от времени он, стараясь остаться незамеченным, поглядывал назад, на своих пассажиров. Пассажиров возница не интересовал. Их было трое, и самым страшным из них выглядел человек, одетый, несмотря на жару, в черную кожаную куртку. На его боку, как символ страха и власти, висела деревянная кобура, покрытая многочисленными выщерблинами. Остальные два по виду были простыми рабочими, каких много в городах. Они смирно курили, держа самокрутки большими почерневшими от металла и масла руками.

  Подъехав к церкви, они вызвали попа и предъявили ему какой-то документ. Священник, хоть и ожидавший их приезда со дня на день, как-то сразу сник, бессильно опустил руки и встал в сторону. Он тоскливо поглядел на церковный крест, словно вопрошая, за что ему такое несчастье.

  Прослышав о приезде городских, к церкви потянулся народ. Один из чужаков тем временем забрался на купол и принялся сковыривать крест. Промаявшись с час, он сбросил его вниз. Тот, кувыркаясь в воздухе, упал в траву у церковных стен. Народ испуганно ахнул и закрестился.

  Когда пришел черед колокола, человек в черной куртке обратился к народу:

  - Товарищи крестьяне! Сознательные есть? Надо помочь. Мы сами не справимся.

  Сознательными оказались Колька Росток и еще трое человек из молодежи. К Ростку подбежал поп:

  - Коля, да ты что?

  Колька взял длинный кнут, что случайно был у него с собой, и крепко привязал им попа к колонне храма, чтоб под ногами не путался. Привязал не крепко, но священника вдруг разом покинули все силы и он даже не пытался выпутаться. Так стоял и глядел беспомощный на толпу крестьян перед ним, которые, заслоняясь от солнца руками, наблюдали, гудя, как пчелы, за происходящим наверху.