Лис

  Потом, когда они уже вылезли из-под кровати, Семен, покачиваясь на стуле и немного заплетаясь, стал снова расспрашивать развеселившегося беса.

  - И как вы там живете в лесу?

  - У-у, весело живем. Утром встаем вместе с солнцем, весь день бегаем да играем, поедим чего придется, а там снова дело ко сну. А вы?

  - А мы ...- человек махнул нетвердой рукой, задел тарелку с капустой и она слетела со стола. Лис поймал ее у самого пола, не просыпав ни крошки. Семен не заметив, продолжал:

  - Мы... Хуже собак живем.

  - Нет, - возразил бес, - собаки у вас ничего, веселые. Я с ними играл - живые, понятливые. Не чета ... - он засмеялся и запихал в рот скорлупку лука с хлебом.

  - Смешливый, - с пьяной неприязнью заметил человек, - И как вы там, разговариваете, что ли друг с другом?

  - Конечно, что ж нам в молчанку играть. Но мы зря не болтаем.

  - И какие вы, все такие, как ты?

  - Нет, разные все. Да и вообще, при чем здесь я? Там и волки, и лисы, и зайцы, и птицы, и рыбы, и еще кое-кто.

  - Ага, жрете друг друга, значит, и разговариваете?

  - Конечно, едим. Жить-то надо. Только мы не очень об этом думаем, мы не боимся смерти. Каждый знает, что умрет и живет спокойно, занимается своим делом.

  - И тебя съесть могут?

  - Могут. Но вряд ли.

  - Это почему же?

  - Я ж не животное и не рыба.

  - А кто ж ты?

  Лис замолчал, словно даже съежился, и вдруг закричал:

  - Я - бес! - и безудержно захохотал.

  Семен даже отпрянул от неожиданности.

  - Напугал, черт.

  Потом они еще много пили.

  - Постой, постой, - Семен постучал ладонью по столу. - Вот ты говоришь, ты там с белками болтаешь, с собаками. Так они, что, - он запнулся, подыскивая нужное слово, - разумные что ли?

  - Да уж не глупей тебя.

  - Если бы они были разумные, мы бы, - он зачем-то перешел на шепот, - мы бы их в капканы не ловили. Так-то.

  - Это ерунда. Просто вы по-разному разумные. Они погоду за месяц вперед чуют, а ты и за полчаса не угадаешь. То под дождь, то под снег попадаешь. Если б ты был размером с муравья, ты бы в муравейнике заблудился и помер, а они там живут. Вот тебе и капкан. А в паутину ты сколько раз мордой влезал?

  Семен закрылся от света свечи ладонью и, понизив голос, начал вдруг горячо шептать, наклонившись к Лису.

  - Это я так, болтаю. Я ж и сам чувствую, что они не просто живут. Я вижу, что они все понимают, все чувствуют, все знают. Когда Наташка с Варюшкой пошли новую корову смотреть, так старая весь день мычала. Разозлила она меня, я лопату взял и вдоль спины ее вытянул. Вроде замолчала. А потом опять за свое. Ну, я снова лопату хватаю, подхожу к ней, а она стоит, плачет, на меня сквозь слезы смотрит и все равно мычит. Бросил я лопату, да и ушел. А наутро приехали, сказали, что, - он вытер глаза, - ну, что утонули они.

  Он замолчал, потеряв мысль.

  - А, так вот, я сначала думал она об себе плачет, что под нож ее. А сейчас думаю - по Варюшке она плакала. Она ж, знаешь, как ее любила...

  Он снова вытер глаза и шумно высморкался. Пьяные вообще легко начинают плакать и смеяться. Вскоре он уже веселился.

  - Да я и сам лесной! Как вы. Я теперь ваш. Здесь мне делать нечего, мне здесь никто не нужен, и я никому не нужен. Я в лес уйду, к тебе. Буду в снегу ночевать. Я когда на охоту ходил, на снегу спал. У костра, правда, но ничего, я и так смогу. Что смеешься, не веришь? Смотри.

  Он стал снимать засаленную рубаху.

  - Сейчас в лес пойду, спать.

  Его шатало, как былинку под ветром. Лис молча потешался и уплетал луковые скорлупки. Семен попробовал шагнуть и снова сел на стул. Разлил по стаканам самогон. Зашарил по столу в поисках закуски. Когда попытался взять лисов лук, получил по руке, но лук не оставил и только пьяно улыбнулся. Выпил, закусил скорлупкой.

  - Я ж теперь лесной, я ж тоже...

  Свеча летала перед его глазами, комната поворачивалась, икона тускло отсвечивала в углу. Семен вдруг решил перекреститься и, совсем опьянев, не смог.

  - Эхе-хе, - вздохнул бес, подхватил его подмышки, и потащил к кровати.

  - Я тебе потом тоже яблок наморожу под снегом, - пробормотал человек с закрытыми глазами и это было последнее, что он сказал Лису. Бес легко, будто ребенка, отнес его на кровать, снял сапоги, погудел в них зачем-то и поставил на пол. Укрыл полуодетого спящего тулупом, под голову сунул шапку.

  - Лесной, - болтал он сам с собой. - Спи. Домашний, что твоя корова, здесь тебе и спать.

  Задул свечку, съел еще одну скорлупку с хлебом и вышел из избы. Под обе двери накидал снега, утрамбовал ногами.

  - Что б пьяный на улицу не вышел. Пусть дома спит, а протрезвеет, поднатужится и откроет, - объяснил вышедшему вслед за ним коту. - А ты приглядывай за ним, за домашним.

  Потом он, легко ступая, дошел до леса. По дороге не удержался и пару раз съехал по заснеженному склону оврага, сгребая за собой целые лавины снега. В лесу он нырнул в сугроб, свернулся там клубочком и уснул.

  Семен проснулся среди ночи. Комната купалась в лунном свете, лившемся через узкие полоски стекла, не занесенные снегом. Все вокруг было голубым. Семен поднял руку и оглядел ее.

  - Точно у русалки, - внятно произнес он и медленно встал. Подошел к окну, оперся на подоконник, приподнявшись на цыпочки, заглянул в просвет. Над снежными полями проплывала полная луна, заливающая равнины светом, от которого что-то задрожало в груди и заиграло в горле. Семену захотелось выйти под этот свет на синих сверкающих полях. Он оглядел комнату, нашел на кровати тулуп, надел его на голое тело, взял в руки шапку и вышел в сени. Там было темно и он, шаря по стене руками, нашел переднюю дверь, отодвинул засов, поднял щеколду и толкнулся вперёд. Дверь не поддалась, он толкнул сильнее, но тоже без успеха. Семен оставил ее и пошел к задней двери, толкнул ее два раза, но и она не отворилась. Тогда он разбежался и хотел ударить ее плечом, но споткнулся в темноте и ударился головой о засов. На секунду он потерял сознание и, очнувшись, почувствовал бегущие по волосам горячие струйки. Потрогал руками, ощутил липкость крови.

  - Башку разбил, черт, - промычал он, потом откинул со лба волосы, чтоб не заливало лицо, зажал рану ладонью и вернулся в избу.

  Там он вошел в чулан, погремел пустыми ведрами, тронул шершавый от сухости рукомойник. Воды в доме не было. Семен вышел в комнату и снова подошел к окну. За стеклом все оставалось по-прежнему, только луна чуть заметно сместилась по небосводу вправо. Царица ночи путешествовала во всей красе и величии.

  Человек, не торопясь, взял в руку подсвечник и вдруг ударил наискось по стеклу. По полу и подоконнику зазвенели осколки, в открытую дыру ввалился снег, в застоявшуюся духоту избы ворвался ершистый морозный воздух. Семен жадно вдохнул его, как чудом спасшийся из речного водоворота. Подсвечником он выбил остатки стекол, торчавшие в раме, как зубы в пасти снежного зверя. Подвинул к подоконнику стол, нахлобучил шапку и полез прямо в снег за разбитым окном. Снегу намело много, и Семен еле выбрался. Он вылез облепленный, как снеговик, которых когда-то давно лепила Варя перед домом, и потом долго дулась на солнце, когда оно весной растапливало их. Шапку Семен потерял в сугробе. Он аккуратно счистил с лица покрасневший от крови снег и осторожно потрогал рану. Мокрые волосы быстро превращались в ледяные сосульки. Кровь идти почти перестала, надежно стянутая ледяными бинтами. Он встал, вытряс набившийся за пазуху снег, затем расстегнул тулуп и счистил его с тела. От холода он задрожал, быстро запахнулся и двинулся в поля, прочь от деревни.

  Он долго шел по подлунной равнине, проваливаясь по пояс в голубой снег. Луна висела прямо перед ним, как циферблат огромных часов. Несколько раз с его ног слетали валенки, и ему с трудом удавалось находить их. Он был все еще сильно пьян, хотя и быстро трезвел на морозе. Через два часа перед ним встал большой холм посреди равнины, с вершины которого ветер сдул снег. Человек взошел на него и впервые за последние дни твердо встал на ноги. Под ним лежал огромный мир. Бесконечность простиралась во все стороны, насколько хватало глаз. В прозрачном морозном воздухе кружились одинокие снежинки, в безветрии падавшие почти отвесно. Человеку захотелось кричать, но он не мог даже пошевелиться, и так и застыл перед вечной красотой бесконечного мира. Вселенная ничего не просила и никуда не звала, но он чувствовал, что надо что-то сделать, надо как-то выплеснуть тот трепет, что проснулся в его груди и неудержимо щекочет горло.