Страница 28 из 28
— Вечно ты, Никита, с какой-то придурью! — насупился Каганович.
— То, что товарищ Сталин оторвался от действительности, факт! — подытожил Маленков.
— И всех нас за собой потянул! — добавил Берия. — Арестовывать так просто не будем, пытать не будем, выпускать будем! Инициативы председателя правительства поддерживаем! — за всех заключил он. — Предлагаю расходиться! — И министр демонстративно захлопнул папку.
Члены Президиума зашевелились, стали подниматься с мест. Сначала, подходили к Лаврентию Павловичу и с подобострастием прощались, потом торопились на поклон к председателю правительства Маленкову. Тот с непроницаемым видом сидел погруженный в собственные мысли.
— Не спи, Максимыч, все проспишь! — весело воскликнул Берия. Лаврентий Павлович называл Маленкова по старинке Максимычем, как Сталин. Плохо получалось у него выговаривать длинное — Максимилианович, да и зачем? Маленков засуетился, укладывая в портфель разложенные на столе документы.
Важные люди, великие — Маленков, Молотов, Каганович, Булганин, Хрущев, Ворошилов, Микоян, Бе-ри-я! Каждый из них имел право на первенство, каждый мог ухватить за хвост желанную Жар-птицу.
— И мы с тобой поехали! — Лаврентий Павлович хлопнул Хрущева по плечу. — Опять дотемна засиделись, — миролюбиво продолжал он, блистая расшитым золотом мундиром.
После смерти Сталина министр приказал подчиненным повседневно носить форму с отличиями Министерства внутренних дел и государственной безопасности, начищенную и отглаженную, чтобы вокруг понимали — кто власть.
— Раньше только по ночам и трудились, — заметил Никита Сергеевич.
— Э-э-э, брат, то раньше было!
— Значит, по домам?
— По домам! — ласково кивнул Лаврентий Павлович.
— А я думал, в кино пригласишь!
— Кино! — фыркнул Берия. — Все кино, брат, мы с тобой у товарища Сталина пересмотрели, царствие ему небесное! Ты в Москве остаешься?
— Нет, за город еду.
Взявшись под руки, они вышли из здания.
— Пройдемся?
Хрущев не возражал. Часы на Спасской башне отбили десять вечера.
— Не сомневайся, амнистию проведем! — заговорил Берия, — а шакалы заткнуться, нет больше душегуба! Правильно мы вопрос поставили — хватит крови, напились! И ты верно говорил, хвалю!
— Я как вы, — отозвался Хрущев.
— А время было гадкое и нас зацепило: ты на Украине врагов крошил, я — здесь резал. — Берия пристально посмотрел на спутника.
— Было такое, — хмуро подтвердил Никита Сергеевич.
В бытность первым секретарем Украины он каждый день подписывал расстрельные списки, каждый день по его приказу сажали. Тогда-то и забарахлило сердечко, тогда-то и стал он пропускать лишнюю рюмку — а что было делать, не ты, так тебя!
— Мы-то с тобой каемся, а от умников от наших один ответ — правильно было! Действительно, что ль, так думают? Хер их поймешь!
— Мы знаем, как было, и они знают! — проговорил Никита Сергеевич.
— Сегодня ворчуны точно спать не будут, в постелях поелозят! — злорадствовал Берия. — Видал, как заерзали? Видал хари? Каганович? Молотов? Видал?
— Видал.
— Делают вид, что все вокруг виноваты, да только не они, а почитай их резолюции — чокнешься! Не просто писали: «Согласен» или «За», а «Утопить в блевотине!», «Прикончить, как взбесившуюся собаку!», «Перерезать горло!» Вот как выражались! А один, не буду называть фамилии, тот просто чиркал — «на х…!» А теперь сидят, рассуждают.
— Согласен с вами, Лаврентий Павлович.
— Какой я тебе Лаврентий Павлович! — запротестовал министр. — Мы с тобой сто лет на ты, забыл?
— Одно дело — тогда, а другое дело — сейчас, — невозмутимо ответил Хрущев.
— Не паясничай! С Молотовым так говори. А мы — друзья, понял?
— Понял!
— С хорьками держи ушки на макушке, не со мной!
— Молотов с Кагановичем существа непредсказуемые, — выговорил Никита Сергеевич.
— С виду пушистые, как кролики, а на самом деле — удавы! — определил Берия.
Собеседники обогнули Гранавитую палату и, оставив за спиной ожидающие машины, зашагали вдоль тротуара. Над Кремлем стемнело.
— Знаешь, сколько спорили, кого на партию? Молотов четыре раза к Егору ходил, Поспелова тянул, а я на тебе настоял.
Никита Сергеевич преданно заморгал:
— Спасибо, друг!
— Не за что!
— Честно говоря, я думал, что председателем Совета министров будешь ты.
— Сам знаешь, как непросто этот пост получить!
— С тобой было бы понятней, — округлил глаза Хрущев.
— Пусть пока Егор поработает.
Наткнувшись на бескрайнюю лужу, пешеходы остановились.
— В прошлый раз сюда угодил, — припомнил Лаврентий Павлович. — Глубокая!
Хрущев преодолел препятствие по бордюрному камню, а Лаврентий Павлович совершил длинную обходную петлю.
— Им хоть черт рогатый, только бы ни я! — с раздражением, что его не пропустили в премьеры, высказался маршал. — Но я не гордый, я подожду!
Лубянский маршал остановился и громко высморкался.
— Насморк замучил! — пряча платок, посетовал он. — Лечусь, лечусь, а все болею.
— Потому что не лежишь, тебе отлежаться надо, чай с медом попить, пропотеть. Посидел бы недельку дома, — сочувственно проговорил Никита Сергеевич.
— Недельку! А где взять ее, ту недельку?
— Спасибо, Лаврентий Павлович, что ты про Хрущева не забыл, — взяв маршала за локоть, снова поблагодарил Никита Сергеевич.
— Я ж не дурак! — маршал снова стал вытирать нос. — Потерпи, сделаем тебя Генеральным Секретарем!
С Москвы-реки тянуло прохладой, Берия поднял воротник:
— Сейчас самая коварная погода.
Никита Сергеевич, закутав шею шарфом, послушно стоял рядом.
— Помнишь, как гроб к Мавзолею несли, как плакали? «Ох, Сталин умер! Ох, что же делать?» А глаза, как у волков светятся! — прошипел министр. — Слезы платком утирают, а сами от счастья ликуют, аж гадко!
— И мы радовались, — откровенно сознался Хрущев.
— И мы, и мы! — подтвердил Берия. — Но мы театрально горе не разыгрывали, всякое не изображали.
— Никому старика жалко не было, Сталин всех в вампиров превратил, — проговорил Никита Сергеевич. — А Егор, хоть и наш друг, а нос по ветру держит.
— Я его, обормота, в узде держу.
— Мне б лучше ты! — еще раз повторил Хрущев.
— Говорю, не дали бы! — со злостью ответил маршал. — Но время не за горами! Давай еще кружок, ходить полезно.
— Я каждый вечер гуляю.
— Теперь вместе гулять будем, — решил Берия.
Они начали новый круг. Лужи на дорожках смазливо кривились в неярком свете фонарей — после обеда моросил мелкий дождик. Воздух после дождя был свежий-свежий, чистый-чистый. Пахло весной.
— Дышится как! — умилился Никита Сергеевич.
Берия втянул свежесть апрельского вечера, но ароматов весны не разобрал — насморк мешал. Он переложил пухлую папку из одной руки в другую и, приблизившись к Хрущеву, произнес:
— Знай, Никита, что есть у тебя один верный друг — Лаврентий, — и он стукнул себя в грудь, — а не Молотов и не Маленков. Будем друг друга держаться!
— И ты мне верь! — ответил Никита Сергеевич.
Берия двинулся вперед, Хрущев шагал рядом.
— Зачем доплаты партработникам срезали? Что в этом умного? Ни с тобой, ни со мной не посоветовались! Коммунистическая партия — основа основ! — возмущался Хрущев.
На прошлой неделе Маленков отдал распоряжение лишить партийных руководителей доплат в конвертах, а это были солидные деньги! Берию осенило:
— Егор так мстит. Сталину мстит, дурак недоделанный! Сталин-то умер!
Хрущев пожал плечами. Месть мертвецу казалась ему абсурдом, а вот то, что Сталин перевел полноту власти в Совет министров — неоспоримо, и в этом смысле Маленков был его верным последователем. Если б власть оставалась в партии, все бы вновь испеченные министры и зампреды правительства сидели бы Секретарями ЦК. А сегодня из крупняка в ЦК остался один Хрущев. Получалось, ему не нашлось места в правительстве.
— Скоро государственные вопросы будут решаться не в Президиуме ЦК, а в Президиуме Совета министров, — уныло констатировал Никита Сергеевич. — Значит, и от меня скоро отделаются!
Конец ознакомительного фрагмента. Полная версия книги есть на сайте ЛитРес.