Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 9 из 98

— Интересно, не отправился ли он на пару недель на добычу нового трофея? — пробормотал я.

— И меня это интересует, — произнес он мечтательно. — Если только он это сделал, то наверняка у него болит сердце от невозможности пополнить им свою богатейшую коллекцию… Представьте-ка себе: голова Рейнера возвышается над деревянной подставкой, на ней небольшая бронзовая дощечка с датой и всем прочим. Какой бы это был уникальный трофей! Надпись была бы сочинена и выполнена с неподдельным вкусом и изобретательностью. Я имею в виду, без дешевой пышности или дешевого юмора. Нечто вроде: «Хомо фрейдистский, природный обитатель врачебного кабинета. Ручная особь, но его сильно развитая прирожденная любознательность подчас может перебороть природную осторожность. Этот превосходный экспонат был пойман слоняющимся без дела в лесах». Вот какой некролог мог бы там фигурировать.

— Думаю, да, — согласился я.

Фонтан красноречия Ларсена не иссякал и тогда, когда мы вышли на крыльцо.

— Я никогда не верил в ненужную ложь. По крайней мере, в данном случае надеюсь, что она была продуктивной. До свидания, Рик.

— До свидания, Эдгар, — в тон ему ответил я, в свою очередь обнажая зубы то ли в улыбке, то ли в сердитом оскале. — Одно меня радует — что вы не мой друг.

— О?

Усы слегка зашевелились.

— Иначе я не мог бы спать по ночам, — охотно пояснил я, потом поспешил захлопнуть дверь, чтобы не сомневаться в том, что последнее слово осталось за мной.

Глава 4

Я проснулся с чувством облегчения, поскольку утренний сон был из разряда кошмаров: я чувствовал себя совершенно беспомощным против поползновений неистовой блондинки с потрясающими бицепсами и огромными черными усами соблазнить меня. Она уже ухитрилась было пригвоздить меня к белой кушетке, но тут раздался телефонный звонок, и с чувством благодарности я схватил трубку точно так же, как утопающий хватается за спасательный круг.

— Рик Холман? — Сопровождающее вопрос хрипловатое хихиканье было безошибочным индикатором. — Вчера вечером я была скверной и непослушной, о чем сегодня крайне сожалею.

Я взглянул на часы: половина девятого.

— Хотите сказать, что вас это настолько беспокоило, что вы были не в состоянии спать? — спросил я, не скрывая сомнения.

— Вы забываете, Рик, я работаю. — Опять хихиканье. — В нашем бизнесе приходится подниматься очень рано. Меня вызвали на съемку в семь утра, и я прибыла вовремя.

— Молодец, честь вам и хвала! И что же вас заставило позвонить мне в разгар очередной нудистской эпопеи — или как там у вас это называется? Натурной съемкой? Я было подумал, что вы тогда свалились на мою голову прямо с журнальной обложки…

— Я поступила очень неосмотрительно, прихватив вчера вечером с собой Лероя, просто так, для интереса, чтобы он попытался вас напугать. А сегодня мне очень стыдно. — Она довольно удачно заставила свой голос дрожать. — Честное слово, очень!

— Половина девятого утра совершенно неподходящее время для подобных переживаний, — пробормотал я сердито. — У вас все?

— Нет. — Она снова хихикнула. — Дело в том, что мне необходимо поговорить с вами, а у меня нет свободной минуточки на протяжении всего дня. Подумайте, не сможете ли вы навестить меня сегодня вечером где-то около половины седьмого? Тогда бы мы чего-нибудь выпили и спокойно потолковали.

— Вы планируете спрятать Лероя где-нибудь за шторой, чтобы на этот раз отдубасить меня без риска для жизни?

— Ох! Что за мысли? — Внезапно ее голос сделался торжественным. — Я ненавижу Лероя! Знаете, что у него хватило наглости обвинить меня в том, что вы с ним сделали вчера вечером. Мы поссорились, и я велела ему убираться ко всем чертям и больше не показываться. Так что, если я только замечу, что он околачивается возле моего дома, тут же вызову полицию!

— Понятно… Так о чем же вы желаете так срочно со мной переговорить?

— Разумеется о Сексе. О чем же еще?

Я внезапно проснулся окончательно. Одной мысли о том, что Сюзанна Фабер желает иметь со мной интимный разговор о сексе, было достаточно, чтобы все мои нервные корешки одновременно напряглись, хотя и было раннее время. Но я понял свою ошибку сразу.

— Вы имеете в виду Рейнера? — проворчал я.





— Разумеется, старину доктора Секса: упокой Господи его душу! Но все это строго между нами, полнейшая тайна, понимаете? Вчера вечером я ошиблась в отношении вас, теперь я это знаю. Мы должны действовать с вами согласованно. Я в этом убеждена.

— Хорошо, я приеду, — пообещал я. — В половине седьмого? Да?

— Замечательно! — Вроде бы она на самом деле была довольна. — Пока.

— Пока, — произнес и я, — только смотрите не простудитесь на этих съемках.

— Исключается! — бодро заявила она. — Это пустяковый эпизодик, просто пенистая ванна с пузырьками воздуха — и я.

Я попытался все это представить, но почувствовал, что недостаточно подготовлен к подобному зрелищу.

Поэтому я опустил трубку на рычаг и после этого действовал совершенно автоматически: принимал душ, брился, одевался и даже завтракал. Состояние комы прошло лишь в тот момент, когда Барбара Дун лично отворила мне парадную дверь своего дома и встретила меня таким яростным взглядом, что все остальное моментально отошло на задний план.

— Очень рада, что вы наконец соизволили сюда прийти! — фыркнула она. — Названиваю вам безрезультатно все утро напролет!..

— Что стряслось? — осторожно спросил я.

— Входите, я все объясню.

Она повернулась на каблуках и быстро пошла вперед, я послушно следовал позади. В это утро на ней был черный свитер в обтяжку и еще более узкие черные хлопчатобумажные штанишки. Со спины она походила на бегуна на длинные дистанции неопределенного пола. И снова мне пришла в голову мысль, что теория относительности по отношению к сексу мне не понятна.

Когда мы вошли в гостиную, я увидел, что Барбара вовсе не прозябает в одиночестве, компанию ей составляет громадина Эдгар Ларсен. Почему-то именно ранним утром мне было особенно трудно воспринимать его ощетинившиеся усы и сверкающее изобилие крупных зубов, но я мысленно взял себя в руки и даже выжал подобие улыбки. Не знаю почему, но особенно неприятен мне был вид его загорелой лысины — вернее сказать, она пробуждала у меня желание водрузить у него на самой макушке флажок с надписью «Здесь побывал…», как это принято у альпинистов, покоривших очередную вершину.

Ларсен не ответил улыбкой на мою улыбку. Нет, я бы охарактеризовал его взгляд как «неодобрительный» или даже «шокированный»: таким взглядом дамы преклонного возраста награждают излишне шумливую молодежь, явившуюся на кладбище.

— Вы должны были что-то предпринять в этом отношении, Холман, — сказал он. Его густой баритон был понижен до торжественного шепота. — Ситуация становится невыносимой.

— Не говорите загадками, — проговорил я не слишком любезно, — черт возьми, о чем вы толкуете?

— Об этом! — Барбара Дун, наоборот, перешла на визгливые ноты.

Она сунула мне в руки какой-то листок.

— Спецдоставка, принесли полчаса назад, — пояснил Ларсен таким голосом, который у меня ассоциировался с наступлением Страшного Суда.

Это была на редкость лаконичная и ясная записка.

«„Девятнадцать четвергов в Париже“ не для вас. Откажитесь от роли, в противном случае интимные признания о вашей непристойной личной жизни будут опубликованы».

Она, разумеется, не была подписана.

— «Девятнадцать четвергов в Париже» — новый фильм, относительно которого вы вчера совещались с продюсером? — спросил я.

— Это поразительная роль, — заговорил Ларсен несколько окрепшим баритоном. — Она просто создана для Бэбс. И «Оскар»… вне всякого сомнения. Картина принесет не менее пяти миллионов!

— Книжка на протяжении шестидесяти двух недель возглавляла список бестселлеров, а Джин Уайлд сделал потрясающий сценарий, — напряженным голосом подхватила Барбара Дун. — Даже под угрозой смерти я все равно не откажусь от этой роли!