Страница 87 из 98
Рядом с кухней находились две спальни и ванная комната. Дверь в одну из спален была заперта, поэтому я изо всех сил ударил по ней ногой. Сегодня Холману все позволено, подумал я. Когда дверь распахнулась, я включил свет и увидел Джулию. Она сидела, съежившись в углу, обхватив лицо руками.
— Последняя машина в город отправляется через пару минут, — сказал я.
Она медленно отвела руки от лица и недоверчиво уставилась на меня.
— Рик? — Ее голос дрожал. — О Боже мой! Глазам своим не верю.
— Где твоя одежда?
— Не знаю. — Она безнадежно покачала головой.
— Может, она в соседней спальне? — предположил я. — Иди посмотри, потом приходи в гостиную.
— А где остальные? — спросила она.
— Браун уехал. Олсен пока еще здесь, но ему сейчас все по фигу.
Я вернулся в гостиную и налил себе еще выпить. Внезапный приступ великодушия заставил меня приготовить выпивку и для Джулии. Время тянулось медленно, в комнате звучал только прерывистый сап Олсена. Потом появилась Джулия. На ней было платье, в руках — сумочка. Передвигалась она медленно и с трудом, как старушка.
Я протянул ей бокал:
— Выпей.
— Спасибо. — Она взяла у меня бокал, потом посмотрела на Олсена. — Он мертв?
— Не думаю.
— Что случилось?
— Я оглушил его бутылкой. Он намеревался раздеть меня донага и подвергнуть тому же наказанию, что и тебя. После этого, я думаю, он собирался отправиться обратно в город на моей машине, а нас обоих оставить здесь.
Она вздрогнула от ужаса:
— Он — садист!
— И еще педик, — добавил я. — По-моему, комбинация этих качеств и делает его столь полезным Брауну для того, чтобы держать путанок в узде. Или… делала.
— Делала? — Она испуганно посмотрела на меня.
— Зависит от того, насколько крепок его череп, — пояснил я. — Я вполне мог повредить ему мозги.
— Это тебя не волнует?
— Ты что, шутишь? — удивленно воскликнул я. — После всего, что он сделал с тобой и что хотел сделать со мной?
— Смешно, — сказала она. — Когда я впервые увидела тебя, мне стало интересно, зачем такой приятный молодой человек занимается этой профессией. Теперь мне ясно.
— Допивай и будем выбираться отсюда, — сказал я.
Она выпила содержимое бокала до дна, но все еще продолжала дрожать. Было тепло, но после того, что ей довелось пережить, она, кажется, этого не замечала. Я собрал в охапку одежду Олсена и понес ее в машину. Ключ все еще торчал в зажигании, что внушало хотя бы некоторый оптимизм. Джулия села рядом со мной, и я завел мотор.
Она взглянула через плечо на заднее сиденье:
— Это одежда Олсена?
— Именно так.
— Что ты собираешься с ней делать?
— Выброшу в кусты милях в трех отсюда.
— Ты хочешь сказать, что намерен оставить его там одного голым и в полной отключке?
— Чертовски верно мыслишь.
Неожиданно она расхохоталась.
— Боже мой! — воскликнула она, с трудом переводя дыхание. — Я становлюсь такой же плохой, как ты. Знаешь что? Мне это нравится! И еще я надеюсь, что прежде, чем он проснется, на него обрушится огромный пчелиный рой!
Проехав пару миль, я остановил машину и выкинул в ближайший кустарник одежду Олсена, предварительно вынув из кармана брюк его бумажник.
Мы поехали дальше, и Джулия вдруг взяла меня за руку, говоря:
— Я забыла поблагодарить тебя. И вот сейчас говорю: спасибо.
У меня потеплело на сердце.
— Мне в голову только что пришла одна мысль, — сказала она. — Что же, черт возьми, мне теперь делать?
— Где ты живешь?
— В Западном Голливуде.
— Почему бы нам сейчас не отправиться прямо туда? Ты прихватишь с собой еще кое-какие вещички, и мы поедем ко мне домой.
Она беспокойно заерзала.
— Тебе это не по душе? — поинтересовался я.
— Не в этом дело, — сказала она. — У меня такое чувство, будто я сижу на раскаленных углях!
— Если ты предпочитаешь остаться у себя, я одолжу тебе на время пистолет Олсена, — великодушно пообещал я.
— Нет, — резко возразила она. — Я предпочитаю находиться у тебя, Рик. Спасибо.
— Хватит меня благодарить.
— Ладно, в таком случае не благодарю тебя.
— Достаточно посмотреть на этого Олсена, чтобы улетучились последние остатки человеческой доброты.
— Что будет, если он умрет?
— Думаю, кто-нибудь его похоронит, — сказал я безразличным тоном.
На этом наш разговор благополучно прервался на ближайшие полчаса. Было уже около полуночи, когда я остановился у многоквартирного дома в Западном Голливуде. Я сидел в машине и ждал, пока Джулия соберет вещи. Она появилась примерно через полчаса, волоча за собой чемодан. Как любая женщина, она приняла молниеносное решение по поводу гардероба, подумал я. Через двадцать минут мы были уже у моего дома в Беверли-Хиллз.
Я затащил чемодан в спальню и вернулся в гостиную, где Джулия стояла посередине комнаты.
— Почему бы тебе не присесть и не расслабиться, — предложил я.
— А вот расслабиться сидя я не могу, — раздраженно заметила она. — Я же тебе уже говорила в машине.
— Какой стыд, — сказал я. — Сигары превращаются в дым, а женская попка — красота и радость навсегда.
— Вот черт! — в отчаянии воскликнула она.
— Хочешь выпить?
— Я хочу хорошенько помыться в душе. И вот еще что, Рик Холман. Я голодна.
— Ну так иди прими душ, а я тем временем приготовлю что-нибудь поесть.
Она направилась в ванную, а я — на кухню. В холодильнике я нашел бифштекс и пачку картофельных чипсов. Это была пища истинных гурманов, а я был редкостный спец по приготовлению. Я улучил минутку, налил себе бурбона со льдом, чтобы шеф-повар не скучал во время работы. Еда была уже почти готова, когда Джулия затянула в кухню.
— Пахнет вкусно, — резюмировала она.
— Иди в гостиную, налей себе выпить, — сказал я. — Через пару минут я подам туда еду.
Когда я появился с подносом, она опять стояла посреди комнаты. На ней была рубашка, едва доходившая до бедер.
— Одежда причиняет невыносимую боль, — сказала она, — особенно брюки, потому что они плотно облегают тело. Я просто констатирую факты, чтобы вы, господин Холман, не подумали чего-нибудь. Мысли о сексе в настоящий момент для меня так же далеки, как мысли о самоубийстве.
Я предусмотрительно поставил поднос на стойку бара, чтобы она могла есть стоя. Теперь я с удовольствием думал о хорошем душе; лучше принять душ, чем просто торчать здесь и смотреть, как она ест. Я сказал Джулии о своем намерении, и она с редким безразличием пропустила мои слова мимо ушей, издавая монотонные чавкающие звуки. Я взял свой бокал и отправился в ванную.
Уже через пятнадцать минут я был чист и сух. Но чувствовал себя уставшим, поэтому не видел смысла в том, чтобы надевать на себя то, что через пару минут придется снимать. Так что я вошел в спальню в костюме Адама и с бокалом в руке, но обнаружил, что меня опередили. Джулия лежала на животе, растянувшись поперек кровати и сбросив с себя рубашку.
— Привет. — Она посмотрела на меня через плечо. — Интересно, ты сможешь оказать мне маленькую услугу, Рик?
— Это какую же?
— У меня с собой есть баночка кольдкрема, — сказала она. — Я обработала себя спереди, очень помогает, а спину не могу. Не будешь ли ты так любезен сделать это?
— Конечно, — сказал я.
Я поставил свой бокал на ночной столик и, взяв баночку с кольдкремом, задумался, откуда начать? Я здраво рассудил, что начать лучше снизу и идти постепенно вверх по всем этим рубцам, которые и впрямь выглядели очень болезненными. Я положил горку крема на верхний изгиб ее левой ягодицы и стал осторожно втирать его круговыми движениями.
— Ну, так что же случилось? — спросил я ее.
— Оттуда, где ты сидишь, по-моему, все прекрасно видно, — холодно заметила она.
— Я имел в виду Брауна и Олсена.
— Они явились к Дуэйну Ларсену, — сказала она. — Я подслушивала их разговор, стоя за дверью. Дуэйн был пьян, но соображал, что говорит. Он рассказал, что ты действительно был у него, но он тебе ничего не выболтал. Ну тогда они решили, что это, должно быть, сделала я. Они просто схватили меня и силком поволокли к машине. Дуэйн вел себя как и подобает «герою». Просто стоял, отведя глаза в сторону и делая вид, что ничего не происходит. Они отвезли меня в хижину на холмах и заставили раздеться догола. Я так испугалась, что рассказала им все то немногое, что выболтала до этого тебе. Но Браун сказал, что мне надо преподать урок. Потом Олсен затащил меня в одну из спален и стал избивать. — Она невольно содрогнулась. — Больно, Рик! В какой-то момент я подумала, что он собирается меня убить. Он явно испытывал наслаждение, истязая меня.