Страница 48 из 72
– Скорее тигра, – улыбнулся казначей.
– А вам не терпится поскорее вернуть его обратно в золотой мешок! – с убеждением воскликнул Крейкен.
– Что ж, вряд ли мы с вами когда-нибудь сойдемся во мнениях, – ответил его собеседник. – Но эти двое уже вышли из капеллы в сад, так что, если собираетесь покурить, идемте к ним.
Он с некоторым удивлением наблюдал, как его компаньон сначала долго хлопал себя по карманам, потом достал трубку, посмотрел на нее, как будто увидел в первый раз, встал и снова принялся ощупывать себя со всех сторон. Веселый смех мистера Бейкера, казначея, восстановил мир.
– Да, вы, конечно, люди практичные и когда-нибудь подымете этот город на воздух. Да только, когда соберетесь его взрывать, забудете прихватить с собой динамит. Готов держать пари, вы забыли табак! Верно? Ну ничего, возьмите мой. Спички? – Он бросил кисет и коробку спичек мистеру Крейкену, и тот поймал их на лету с ловкостью, присущей игроку в крикет, хоть и бывшему, даже тому, чьи взгляды давно перестали укладываться в понятие «честная игра». Теперь уже оба мужчины встали из-за стола, но Бейкер не смог удержаться от последнего замечания: – И вы считаете себя единственными в мире практичными людьми? А что вы скажете о тех, кто занимается прикладной экономикой, но, собираясь покурить, не забывает табак и трубку?
Крейкен бросил на него взгляд, в котором все еще тлел огонь, потом медленно допил вино и произнес:
– Скажем так: существуют разные виды практичности. Да, я могу забыть что-нибудь неважное и мелкое, но я хочу, чтобы вы поняли вот что, – он механически протянул руку, возвращая кисет, но где-то в глубине его глаз при этом вспыхнули недобрые, почти страшные огоньки. – Из-за того что наш разум изменился изнутри, из-за того что мы пришли к новому пониманию добра, мы будем делать то, что вам кажется злом. И поступки наши будут очень практичными.
– Да, – неожиданно заговорил отец Браун, как будто очнувшись от транса. – Это именно то, о чем я и говорил. – Со стеклянной, даже потусторонней улыбкой он посмотрел на Крейкена. – В этом мы с мистером Крейкеном полностью согласны.
– Что ж, – вздохнул Бейкер, – Крейкен собирается выкурить трубку с плутократами. Только сомневаюсь я, что это будет трубка мира. – Он порывисто повернулся и позвал престарелого слугу, державшегося поодаль. В Мандевиле, последнем из колледжей, еще сохранились старые обычаи, да и Крейкен был одним из первых коммунистов (большевизм тогда еще не появился). – Это, кстати, напомнило мне, – продолжил казначей, – раз уж вы не собираетесь передавать по кругу свою трубку мира, нужно послать нашим уважаемым гостям сигары. Если они не противники курения, им давно уже не терпится покурить, ведь они шныряли по капелле с самого обеда.
Неожиданно Крейкен разразился резким неприятным смехом.
– Я отнесу им сигары, – воскликнул он. – Ведь я всего лишь пролетарий!
И Бейкер, и Браун, и слуга видели, как коммунист широкими шагами быстро вышел из столовой в сад, чтобы встретиться лицом к лицу с миллионерами, и после этого о них ничего не было известно до тех пор, пока (о чем уже упоминалось) отец Браун не нашел их мертвыми на стульях в саду.
Было решено, что мастер и священник останутся сторожить место трагедии, пока казначей, как младший из них и наиболее проворный, помчался вызывать полицию и врачей. Отец Браун подошел к столу, на котором лежала сигара, успевшая истлеть почти полностью, так что остался всего один-два дюйма. Вторая сигара выпала из мертвой руки и разлетелась искрами на садовой дорожке, мощенной неровной плиткой. Потрясенный увиденным глава Мандевильского колледжа опустился на стоящий неподалеку стул и, уткнувшись локтями в колени, обхватил лысую голову руками. Через какое-то время он поднял глаза. Взгляд его, поначалу опустошенный, постепенно сделался удивленным, и неожиданно застывший в напряженной тишине сад огласился полным ужаса возгласом мастера, прозвучавшим, как небольшой взрыв.
Отцу Брауну было присуще одно качество, которое кое-кто мог бы назвать чудовищным: он всегда думал, что делает, но никогда не задумывался о том, как это выглядит со стороны. Он мог делать что-нибудь мерзкое, ужасное, недостойное или грязное со спокойствием производящего операцию хирурга. В его простодушном сознании на том месте, где обычно находятся понятия, связанные с предрассудками и сентиментальностью, зияла пустота. Он сел на стул, с которого упал труп, взял недокуренную сигару, аккуратно отделил столбик пепла и внимательно осмотрел окурок, после чего сунул его в рот и закурил. Это могло показаться какой-то глумливой, чудовищной насмешкой над мертвецом, для самого же отца Брауна эти действия, похоже, были наполнены здравым смыслом. Облако дыма медленно поползло вверх, напоминая о жертвенных кострах дикарей и идолопоклонничестве, но священнику, судя по всему, представлялось очевидным, что узнать вкус сигары можно, лишь ее выкурив. Впрочем, это ничуть не уменьшило ужас, охвативший мастера Мандевиля, когда его осенила догадка, что его старый друг, взяв в рот сигару, рискует жизнью.
– Нет, похоже, все нормально, – священник вернул окурок на место. – Превосходные сигары. Ваши сигары совсем не то, что американские или немецкие. Думаю, дело не в самих сигарах, хотя пепел все равно не мешало бы проверить. Этих людей отравили каким-то веществом, которое заставляет тело быстро коченеть… А вот, кстати, идет тот, кто разбирается в этом лучше нас.
Мастер довольно неуклюжим резким движением выпрямился, потому что действительно вслед за большой тенью, упавшей на садовую дорожку, показалась фигура, которая, хоть и была достаточно массивной, передвигалась почти так же бесшумно, как и сама тень. Профессор Уодем, бессменный глава кафедры химии, несмотря на свой немалый рост и вес, всегда передвигался очень тихо, и в том, что он прогуливался по саду, не было ничего необычного. Однако его появление именно в ту минуту, когда была упомянута химия, не могло не показаться пугающе своевременным.
Надо сказать, что профессор Уодем очень гордился своим умением держать чувства при себе, хотя многие принимали это за бесчувственность. На широком жабьем лице профессора не дрогнул ни один мускул, когда его большая голова с прилизанными соломенно-желтыми волосами склонилась над мертвыми телами. Потом он перевел взгляд на пепел сигары, сохраненный священником, прикоснулся к нему одним пальцем и поднес палец к глазам, после чего как будто стал еще более спокоен, чем раньше, только взгляд его вдруг сделался таким внимательным, что показалось, будто глаза его телескопически выдвинулись из орбит, наподобие тех микроскопов, которыми он пользовался у себя в лаборатории. Наверняка он что-то увидел или понял, хотя не сказал ничего.
– Господи, что же тут стряслось? Что теперь делать? – пробормотал мастер.
– Я бы начал с того, – сказал отец Браун, – что выяснил бы, где эти несчастные провели большую часть сегодняшнего дня.
– Они долго слонялись по моей лаборатории, – наконец заговорил Уодем. – Бейкер ко мне часто поднимается поболтать, а на этот раз явился с двумя своими патронами, чтобы осмотреть мою кафедру. По-моему, у нас вообще не осталось места, куда бы не заглянули эти двое. Туристы! Я слышал, они даже в капеллу наведались, и даже в подземный ход под криптой, хоть им там пришлось со свечками ходить. Нет, чтобы спокойно отдохнуть после обеда, как нормальные люди! Думаю, Бейкер их повсюду поводил.
– У вас в лаборатории их ничто особенно не заинтересовало? – спросил священник. – Чем вы конкретно занимались, когда они там были?
Профессор буркнул какую-то химическую формулу, которая начиналась словом «сульфат», а заканчивалась чем-то похожим на «селен» (ни одному из его слушателей это название ничего не сказало), после чего устало отошел в сторону, сел на залитую солнцем скамеечку, закрыл глаза и поднял тяжелое бесстрастное лицо вверх, точно приготовился ждать.
В ту же секунду лужайку пересекла маленькая подвижная фигура, которая перемещалась стремительно и целенаправленно, как пуля. Отец Браун узнал аккуратный черный костюм и лисье лицо полицейского хирурга, с которым раньше уже встречался в бедных кварталах города. Это был первый представитель официальных властей, прибывший на место трагедии.