Страница 35 из 55
ей просто невыносимой. К тому же он опять вел себя так, словно ему были
должны. Должны были поступить только так, как хочется ему, а не иначе.
Должны были соглашаться со всякими глупостями, вроде той, что «Новый
год — праздник семейный». Должны были, должны были,
должны — и хоть ты тресни!
Неизвестно, чей праздник оказался содержательнее, но Коля о своем
ничуть не жалел. Такого Нового года, как этот, у него не было давным-давно.
Он и не помнил, когда это священнодейство — смена лет — происходило так
торжественно и спокойно, без гама и суеты.
В большой комнате их старого деревянного дома — мама
называла ее «залой»— стояла пихта, пахучая и разлапистая, как в те давние
времена, когда Коля был маленьким, а отец с матерью были живы; на Новый
год у них всегда стояла пихта, елок отец не признавал; как умудрилась Мария
добыть такую роскошь, Коля не имел представления. Стол был уставлен
яствами, которыми никто, кроме матери, Колю не кормил: рыбный пирог из
самого настоящего язя, пельмени «по-батаевски», очень маленькие и
аккуратные, похожие на детские ушки,— отец ел только такие;
домашней выпечки ореховый торт, картофельные драники, рябиновый морс.
До двенадцати они вполглаза смотрели телевизор и играли в лото.
Втроем, вместе с Алешкой. Эту маленькую вечернюю усладу Коля с Марией
помнили с детства. Потом, когда Алешку уложили спать и убавили до предела
звук телевизора, они приступили к житейским итогам: как жили, хорошо ли,
плохо ли; довольны ли собой; чего хотят в Новом году. Они вдоволь
наговорились «за жизнь».
Возможно, Коля выпил чуть больше, чем ему было нужно. А может
быть, к тому располагала обстановка; но после часу ночи он расчувствовался
до того, что стал рассказывать Марии все свои беды последних времен. Еще
пару часов назад, в прошлом году, он этого не хотел.
— Я, Маш, одного не пойму,— горячо изливал он душу сестре,— ну
зачем ей хранить эти фотографии? Да еще вот так, не дома? Ну порвала бы —
и дело с концом! Что за идиотская конспирация? Ну, не нравлюсь я ей больше
— так пусть скажет: так, мол, Никола, и так, обрыдло жить с тобой, есть
мужики поинтересней. Я прав, Маша, ну скажи?
— Вот вертихвостка! — тихо сокрушалась Мария и подкладывала
Коле пельменей.— Ну и стерва... Я тебе всегда говорила, что вы не пара. Ты
весь в отца. Ему ведь кроме дома никогда ничего не было нужно — и ты такой
же. А этим, из торговли...
— Нет, Маш, ну не дубина же я, стреляться из-за этого не стану:
возьми да скажи мне — на-до-ел... Ты вон своего вытурила — и ничего! Даже
выглядеть лучше стала! Вот и пусть бы вытурила меня: пшел вон, мол, видеть
не могу... И уйду! А так-то зачем?
— Ну ты сравнил! Моего алкаша с собой! Да я Аньку свою стропалю:
пусть, говорю, хоть горбатый, да только не алкаш! А ты сравнивать. Да я бы с
таким, как ты, горя не знала!
Мария была на шесть лет старше Коли. Она работала мастером на
швейной фабрике. Около двух лет назад она развелась с мужем и жила теперь
вдвоем с дочерью-девятиклассницей. На зимние каникулы Анечка уехала в
спортлагерь, и Мария была очень рада нежданному счастью встретить
праздник вдвоем с братом. В последний раз такое событие случилось
пятнадцать лет назад. Колин рассказ сильно ее взволновал. Она долго сетовала
на нелогичность жизненных путей-дорожек, которые заводят хорошего
человека в такие лабиринты, каких врагу не пожелаешь, а всякие
вертихвостки да алкаши живут себе да поживают как у Христа за пазухой.
Она взяла с Коли слово, что он будет держать ее в курсе всех событий. Коля
обещал. Как обещал и то, что, если понадобится, он обратится к ней за
помощью в любое время дня и ночи, независимо от того, что ему будет нужно:
деньги, крыша над головой, что угодно. Они родные, убеждала Колю Мария, а
кроме родных никто не поможет; это только в кино да в книжках все добрые
да отзывчивые.
Около пяти часов утра, вдоволь наговорившись и навспоминавшись
обо всем, они легли спать. Домой Коля с Алешкой явились под вечер первого
января. Люся давным-давно их ждала.
3
После разговора с Янкевичем Коля долго корил себя за распущенность
и слюнтяйство. Его угнетало не то, что он вот так, на ровном месте, открыл
Янкевичу душу: Янкевич был неплохим мужиком и болтливостью не
отличался; угнетала жалкость собственной позы. «Надо было еще скупую
мужскую слезу пустить,— жестко издевался он над собой по дороге домой.—
И головку дать пощупать: вот они, здесь, мои золотистые рожки; пощупай,
дружище, не откажи!»
До самого дома он почти не разговаривал с Алешкой. Тот, чувствуя
папкино дурное настроение, шел независимо, сам по себе, то чуть отставая, то
отбегая неизвестно куда в сторону. И не мешал. А настроение у Коли было
настолько скверным, что не хотелось даже ругаться. Когда в молочном
магазине кассирша неправильно сдала ему сдачу, он не сказал ей ни слова.
Просто молча показал авоську с бутылками и деньги в руке. И не принял ее
суетливых извинений. Дополучил свой рубль — и с каменным лицом пошел к
выходу.
С тем же каменным лицом он явился домой.
Было половина шестого, до прихода Люси оставалось два с лишним
часа. Попросив Алешку не шуметь, он лег на диван и закрыл глаза.
— Я, пап, водолазиками поиграю, ладно? — попросил Алешка.
— Ладно. Только больше половины ванны не наливай.— Коля
отвернулся к спинке дивана.
В ванной зашумела вода. Два резиновых водолазика начали
погружения. «Три, два, один! Внимание: всплытие! — доносились до Коли
бравые Алешкины команды.— На корабль!»
Где-то наверху заиграла музыка. Тяжелый бой ударника вычерчивал
ритм классического диско, сто двадцать пять ударов в минуту. Взвился
высокий и чуть истеричный женский голос. «Глория Гейнор»,— отметил про
себя Коля. «Чудо-негра в круглых очках. ...Глория Гейнор — Гнория Гейлор...
Глафира Георгиевна...» Люся, совершенно голая, ходила взад-вперед по
комнате и что-то искала. «Задерни занавески!» — раздраженным голосом
потребовал Коля. «Зачем? Я тебе не нравлюсь? Много света?..» — «Ты что
ищешь?» — «Да трико... гимнастическое трико и гетры. Ты не видел?» — «В
левом нижнем ящике. Ты куда?» — «Ну как? Сегодня ведь среда, ты же
знаешь, аэробика!» Она, что-то напевая, одевается перед зеркалом. «Я в
восемь приду. Чао, лабо-рантйно!»
Коля молча сидит перед телевизором, потом быстро встает и
накидывает на себя пальто. Заглядывает в ванную. Алешка играет
водолазиками. «Всплытие должно быть медленным,— наставляет Коля сына,
— полчаса, не меньше. Иначе у мужиков «кессонка» будет. Воды больше не
наливай, я скоро приду». Алешка улыбается и энергично трясет головой.
Крадучись, вдоль стен домов, дрожа от омерзения к себе, Коля
пробирается к девятой школе. Тусклый коридор, в углу за столом спит
вахтерша. Вдали, в конце коридора, ярко освещенные двери спортзала. Оттуда
гремит диско, классическое, сто двадцать пять ударов в милуту. Присев и
сильно пригнувшись, гусиным шагом Коля продвигается к двери зала и
заглядывает сквозь стекло. «Обманула, обманула, так я и знал, ее здесь нет!
Нет здесь ее!» Зрелище поразительное. Пятьдесят полуголых женщин,— он
автоматически их пересчитал: колонна пять на десять — в ярчайших гетрах, с
закрытыми от счастья глазами, крутят долгие двойные сальто. «Салли! о! е!»
— заходится высокий женский голос. Сквозь стеклянные двери ощутим
приятный, смешанный с тончайшими духами, запах женского тела. «Да нет
же, вон она!» Высокая и стройная фигура Люси взлетает выше всех. Светлые