Страница 10 из 18
Когда же оттепель завершилась, он порвал с ЦК, написав в «Литературку» статью, после которой был плавно перемещен на пост посла СССР в Канаде. Там и завершилось «образование», сделавшее Яковлева человеком, наиболее подготовленным к реформам в советском руководстве. Став с подачи Горбачева в 1986 года секретарем ЦК, он начал активно выводить идеологию из-под крыла Лигачева.
К 1987 году скрытый конфликт между ними резко обострился, но письмо Нины Андреевой фактически поставило в этой борьбе точку. Лигачев отступил.
Несмотря на формальное сохранение цензуры и однопартийной системы, общество при Яковлеве почувствовало себя свободным. Пожалуй, даже более свободным, чем сегодня.
В 1988 г. мы начали говорить все, что думали, читать все, что хотели. В Прибалтике возникли оппозиционные движения, впрямую ставившие задачу прихода к власти. Когда на конгрессе Народного фронта Эстонии глава Республики Арнольд Рюйтель подсел для беседы к главе Фронта Эдгару Сависаару, стало ясно, что власть вынуждена не только реформироваться, но и считаться со взглядами общества на реформы. Казалось, идея демократии охватила широкие массы и остановить тягу народа к свободе не удастся уже никому.
Горбачев снова торжествовал. Сохраняя свой центристский курс, он медленно, но верно сдвигал центр в сторону демократизации. И этот дрейф вполне соответствовал массовым ожиданиям. Неудачи экономических преобразований к середине 1988 г. еще не были очевидны, а успех политического маневрирования убеждал в том, что генсек – чуть ли не гениальный государственный деятель, умело ведущий страну между рифами и водоворотами.
Горбачев даже написал специальную книгу «Перестройка и новое мышление», которая сразу стала бестселлером. Вождь вступил в прямой диалог с народом, и общество полностью восприняло его обращение.
Венцом этого блестящего маневрирования стала проведенная летом 1988 года XIX партконференция. На ней Лигачев бросил Ельцину свое знаменитое «Борис, ты не прав», а опальный деятель пытался реабилитироваться в глазах соратников по партии. В жесткой словесной схватке схлестнулись писатели: консерватор Юрий Бондарев и реформатор Григорий Бакланов. Великая схизма достигла апогея.
Бакланова затопали, Ельцина не реабилитировали. И мало кто понял, что под шумок Горбачев получил карт-бланш на осуществление глобальной политической реформы, после которой однопартийная система оказалась обречена.
К сентябрю генсек завершил свой тонкий маневр, убрав с идеологии как Лигачева (на сельское хозяйство), так и Яковлева (на международные отношения). Формально, это было логично. Партия наивно желала погасить конфликт, масштабов которого даже не осознавала. В результате идеология оказалась в руках абсолютно лояльного Горбачеву Вадима Медведева, а на передний край политической реформы уже выдвигался Анатолий Лукьянов.
С заменой руководителя КГБ Виктора Чебрикова на Владимира Крючкова андроповский призыв фактически полностью уступил место у руля горбачевскому призыву. Генсек уверенно двигался к тому, чтобы полностью выйти из-под контроля партии, встав во главе народных депутатов СССР. Казалось, что это давало ему абсолютную свободу в деле дальнейшего осуществления реформ.
Чтобы было понятно, из-за чего разгорелся нешуточный спор в высших номенклатурных кругах ЦК КПСС, нам представляется, что будет правильно если мы опубликуем в книге обе статьи и в «Советской России», и в «Правде» в полном варианте, без купюр.
Принципы плюрализма
«Написать это письмо я решила после долгих раздумий. Я химик, преподаватель в Ленинградском технологическом институте имени Ленсовета. Как многие другие, являюсь куратором студенческой группы. В наши дни студенты после периода общественной апатии и интеллектуального иждивенчества постепенно начинают заряжаться энергией революционных перемен. Естественно, возникают дискуссии – о путях перестройки, ее экономических и идеологических аспектах. Гласность, открытость, исчезновение зон, запретных для критики, эмоциональный накал в массовом сознании, особенно в молодежной среде, нередко проявляются и в постановке таких проблем, которые в той или иной мере „подсказаны“ западными радиоголосами или теми из наших соотечественников, кто не тверд в своих понятиях о сути социализма. О чем только не заходит разговор! О многопартийной системе, о свободе религиозной пропаганды, о выезде на жительство за рубеж, о праве на широкое обсуждение сексуальных проблем в печати, о необходимости децентрализованного руководства культурой, об отмене воинской обязанности… Особенно много споров среди студентов возникает о прошлом страны. Конечно, нам, преподавателям, приходится отвечать на самые острые вопросы, что требует, помимо честности, еще и знаний, убежденности, культурного кругозора, серьезных размышлений, взвешенных оценок. Причем эти качества нужны всем воспитателям молодежи, а не одним лишь сотрудникам кафедр общественных наук.
Любимое место наших со студентами прогулок – парк в Петергофе. Ходим по заснеженным аллеям, любуемся знаменитыми дворцами, статуями – и спорим. Спорим! Молодые души жаждут разобраться во всех сложностях, определить свой путь в будущее. Смотрю на своих юных разгоряченных собеседников и думаю: как же важно помочь им найти истину, сформировать правильное понимание проблем общества, в котором они живут и которое им предстоит перестраивать, как определить им верное понимание давней и недавней нашей истории.
В чем опасения? Да вот простой пример: казалось бы, о Великой Отечественной войне, героизме ее участников столько написано и сказано. Но недавно в одном из студенческих общежитии нашей „Техноложки“ проходила встреча с Героем Советского Союза полковником в отставке В. Ф. Молозевым. Среди прочих ему был задан и вопрос о политических репрессиях в армии. Ветеран ответил, что с репрессиями не сталкивался, что многие из тех, кто вместе с ним начинал войну, пройдя ее до конца, стали крупными военачальниками… Некоторые были разочарованы ответом. Ставшая дежурной тема репрессий гипертрофирована в восприятии части молодежи, заслоняет объективное осмысление прошлого. Примеры такого рода не единичны.
Конечно, очень радует, что даже „технари“ живо интересуются теоретическими обществоведческими проблемами. Но слишком уж много появилось такого, чего я не могу принять, с чем не могу согласиться. Словотолчение о „терроризме“, „политическом раболепии народа“, „бескрылом социальном прозябании“, „нашем духовном рабстве“, „всеобщем страхе“, „засилии хамов у власти“… Из этих только нитей ткется зачастую история переходного к социализму периода в нашей стране. Потому и не приходится удивляться, что например, у части студентов усиливаются нигилистические настроения, появляется идейная путаница, смещение политических ориентиров, а то и идеологическая всеядность. Иной раз приходится слышать утверждения, что пора привлечь к ответственности коммунистов, якобы „дегуманизировавших“ после 1917 года жизнь страны.
На февральском Пленуме ЦК еще раз подчеркнута настоятельная необходимость того, чтобы „молодежь училась классовому видению мира, пониманию связи общечеловеческих и классовых интересов. В том числе и пониманию классовой сущности перемен, происходящих в нашей стране“. Это видение истории и современности несовместимо с политическими анекдотами, низкопробными сплетнями, остросюжетными фантазиями, с которыми можно сегодня нередко встретиться.
Читаю и перечитываю нашумевшие статьи. Что, к примеру, могут дать молодежи, кроме дезориентации, откровения „о контрреволюции в СССР на рубеже 30-х годов“, о „вине“ Сталина за приход к власти в Германии фашизма и Гитлера? Или публичный „подсчет“ числа „сталинистов“ в разных поколениях и социальных группах?
Мы – ленинградцы, и потому с особым интересом смотрели недавно хороший документальный фильм о С. М. Кирове. Но текст, сопровождавший кадры, в иных местах не только расходился с кинодокументами, но и придавал им какую-то двусмысленность. Скажем, кинокадры демонстрируют взрыв энтузиазма, жизнерадостности, душевный подъем людей, строивших социализм, а дикторский текст – о репрессиях, неинформированности…