Страница 38 из 51
Подруги М проснулись несколько часов назад после очередного клубня, и находились на той стадии развития суток, когда большинство людей уже почистили зубы, позавтракали и отправляются на работу. Только в данную минуту это большинство ложилось спать. А для подруг все только начиналось. Одна из них жила и училась в Швейцарии, периодически наезжая в Питер растрясти родительский кошелек, другая готовилась к тому, чтобы перейти с амфетаминов на героин.
Уже под утро мы приехали с М к ней домой.
– Не выходи из меня, пожалуйста, полежи еще немного так, – прошептала она, после того, как я кончил.
Ее бойфренд мотал срок, секса у нее давно не было, чувствовал я себя в этой ситуации странно, пытаясь разобраться в своих ощущениях, которые не предвещали ничего хорошего.
Уже спустя несколько часов я смог сформулировать словесный эквивалент своим страхам – чувство потери. Это чувство, которое возникает в тебе еще до того, как ты достиг максимальной близости с человеком. Ты уже знаешь, что потеряешь его. Потому что не в твоих силах что-то изменить, обстоятельства плавают в реке дней, пока их не всосет в себя мимо проплывающая проблема. Так было обусловлено в неизвестном договоре неизвестно кого неизвестно с кем – где-то по ту сторону сознания.
– Давай ногами по стенке ходить, – предложила М.
Это оказалось просто: задираешь ноги и ходишь по стене. А сам лежишь при этом. Удивительно расслабляющее занятие.
– Помню, мы мотались по городу с подругой на ее машине, – рассказывала она, оставляя еле заметные следы своих ступней на обоях. – Искали спидов. Не было нигде. А мне утром обязательно надо присутствовать где-то – мама попросила. Проездили всю ночь, не спали ни секунды. Из одного конца города в другой, мосты переезжали раз десять. Заехали ко мне кофе выпить. Я села, уткнулась лбом в стенку и заснула. Подруга будит: «Вставай, пора уже». Я ей отвечаю сквозь сон: «Ну, сейчас, подожди, давай только мост переедем».
Музыка играла всю ночь. Если М была дома, то музыкальный центр работал бесперебойно. Я же не мог выключиться, потому что не умею засыпать при наличии легких посторонних шорохов. Капли воды, стукающие раковину раз в минуту, могут вытащить меня из кровати и заставить закрыть кран. Что уж тут говорить о таком самосвале всевозможных звуков, как музыка. Я не умею под нее засыпать. Она умела. Завораживающее чувство потери. Предначертанность отношений вывела круги вокруг глаз, и уже по этим кругам все было понятно.
Героиновые воспоминания цепляли ее, не отпускали своей влекущей сладостью. Белые облака под черным небом. Три прыжка в смерть. Зарезервированное место в больнице для переливания крови. Ежедневный рацион, включающий в себя внутривенные инъекции. Снова жизненная дилемма. Как надоели жизненные дилеммы. Решения – фантики воли и желаний – всегда легко скомкать и выкинуть. Сколько их уже валяется, фантиков.
У нее была модная, смешная шапка, как у гномиков.
Все гномики спят по ночам
А ты почему не спишь
Решила послать к чертям
Свой сон девчонка-плохиш
Я потеряю тебя
Мой гномик – в этом вся суть
И может, через два дня
Будет и мне не уснуть
Стройные ноги в облегающих сапогах и шапка. Хачик подвозил нас до метро. Мимо таких ног сложно проехать. На дорогу он не смотрел, голова его шевелилась перед магнитофоном. Все никак не мог поймать музыку между рекламами. На предложенные мною деньги ответил:
– Нэ надо дэнег. Сыгарэту дай.
Мы ехали в гавань. Это место, откуда не хочется уходить внутрь мегаполиса. Только уплывать из него. Запускаешь взгляд в пространство, и он ползает по водной глади, не желая пришвартовываться. Питерцы живут в морском портовом городе, но узнать об этом можно лишь здесь, приблизившись вплотную к заливу. Окно в Европу, окно со сломанными шпингалетами. Картина осеннего побережья и пустых причалов изгибается вокруг, и ты становишься центром радиуса-горизонта. Слегка горьковатый и солоноватый воздух, холод гладит щеки. Пена на самом подкате к берегу.
Хорошо там, где нас нет. Смотришь вдаль и думаешь, что там есть нечто особенное, чего никак не может быть в столичном саркофаге российской империи. Люди, садящиеся в корабль – самые счастливые люди на свете, им предстоит познать неизведанное, испытать на себе прелести круиза. Глядя на море, думаешь, что с другой его стороны все намного лучше, что счастье именно там.
Я прошатался в одиночку около часа, пока она бегала по павильонам ЛЕНЭКСПО. В меня проникло завораживающее чувство потери. Им пронизаны все фильмы Антониони. Был в свое время на Кирочной улице кинотеатр «Спартак», где за двадцать рублей можно было увидеть его картины вкупе с творениями Тарковского, Феллини, Бонюэля, упаковав зад в пластиковое кресло для летнего кафе. Образ пустынного пляжа, продуваемого со всех сторон голодным до волн ветром, преследует многих творческих людей, особенно кинорежиссеров. Джон Малкович на детских качелях, позади него серое пространство морской воды – антониониевский крик одиночества.
Потом, несколько лет спустя точно такое же чувство возникло во мне почти здесь же, на площадке перед гостиницей «Прибалтийской», только уже по отношению к другой особе. Стоило прислушаться к этому чувству сразу же, но мы всегда склонны надеяться на лучшее, и самообман потом бьет по сердцу. Чувство потери – редкий случай, когда душа оказывается мудрее рассудка. Территория перед «Прибалтийской» – место застолбленное питерскими байкерами и любовными парочками, пленившее папу «Нашего радио», который провело здесь свой фестиваль. Это мой городской пятачок отчаяния.
В одну из ночей я рассказал М о своей первой любви, о ее профессиональной деятельности. Оказалось, что М занималась тем же и там же – в Москве. Только не от безысходности, как Маша, а из любопытства.
– Я познакомилась с парнями, которые предложили потусоваться с ними за деньги. Единственным условием было не спать. Они висели в Москве несколько дней, должны были успеть за это время сделать свои дела, каждая минута была на счету. У них была стодолларовая купюра с красной окантовкой. Я не могла понять, откуда она, пока не выяснилось, что это кровь, они через нее кокс занюхивали.
М решила поставить настоящие железные ворота, чтобы хоть как-то обезопасить себя от гостей из прошлого. Попросила меня помочь установить вторую деревянную дверь внутри прихожей. Геморрой предстоял немалый, нужно было снимать косяк, стругать, пилить и т.д. Ей больше некого было попросить о подобной услуге, я согласился. Мы не виделись несколько дней, потом я позвонил, сказал, что вечером приеду. Погрузив инструменты в Жекину машину, отправился с ним к М. Ехал с расчетом на то, что ближайшие несколько часов придется отдать такому малоприятному и запарному занятию, как установка двери посредством рубанка, пилы, молотка и двух рук, порядком отвыкших от мастеровых движений.
М пустила в квартиру, выглядела она отвратительно – бледная, с двумя темными аренами на лице, в центре каждой по глазу. На кухне кто-то был. Я поставил сумку со столярным барахлом на пол, прикинул объем работы, попытался мысленно выстроить алгоритм действий. В прихожую высунулась рожа. Это был трафарет, по которому следовало бы изготовлять лица для фильма «Стена». Полное отсутствие стандартных деталей типа носа или щек – поверхность лба будто размоченным картоном залеплена. Зрачки, как бусинки для бисера – хрен увидишь.
Я зашел на кухню. Здесь сидело еще несколько существ. Глядя на них и на обстановку, их окружающую, было нетрудно догадаться, чем здесь занимались до моего прихода. Следов приготовления химсоставов не наблюдалось, но то, что господа варили далеко не картошку, было видно невооруженным взглядом. Я застал сбор денежных средств – из всех карманов выуживались последние копейки, на которые можно было купить разве что рулон туалетной бумаги.
– Может, сходить в магазин, хоть крупы купить? – промычало одно из существ, обращаясь к М.
Слово «крупа» вывело меня из себя. Крупа – последняя грань нищенства, пища богов в блокадном Ленинграде. Люди переходят на крупу вследствие каких-то причин, но, не тех, что были налицо в данной ситуации. Хотелось заорать: «Какая в жопу крупа?! Пошли на хуй отсюда все, а не то я вам сейчас рыла наркоманские стамеской раскрою!» Но я ничего не сказал. Ни звука не произнес. Просто собрал манатки и выкатился на лестничную площадку. Все повторяется. Все. Просто колесо обозрения, а не жизнь. Не было у меня никакого права орать, кого-то бить, выгонять под зад коленкой из квартиры, потому что это была НЕ МОЯ квартира, а ЕЕ.