Страница 73 из 233
- - Ну, пускай - пять есть, а где же еще два?
- Шестая, говорил уже, Антося. - Глушак едва сдерживал ярость. - Будто
она уже и не дитё мне. Будто не я вырастил ее... - Он жалостливо замигал
глазами, чуть не заплакал. Вздохнул. - А последний - Иван...
- Иван - не ваш. Иван - батрак.
- Мне отец его, - уже твердо заговорил Глушак, - препоручил как сына!
Значит, он мне все равно как сын.
- Что Степан, что он - одинаковые дети, - помогла Глушачиха.
- Вы, тетка, не говорите! - Миканор сказал, точно отрубил. - Ивана, не
секрет, мы запишем как батрака!
- Какой же он, ей-богу, батрак?
- А может, он не работает на вас? Кого вы одурачить хотите?
- Я не одурачиваю, а если он кормится у меня, то и делать разную мелочь
должен! Как и все дети!
- Работает на вас, на чужого человека, - значит, батрак - Миканор не
дал сказать Глушаку. - А вы знаете, какой закон о батраках?
Глушака прорвало:
- Да если вы говорите, что он батрак, то мне он не надобен! Пускай хоть
сейчас бежит домой. Сам обойдусь!
- Тогда должны рассчитаться за все дни, что он работал на вас. По
закону.
- Я уже рассчитался.
- А может, не совсем? - снова кольнул Хоня.
- Совсем! Даже с лишком. - Глушак загоревал: - Сколько я потратил на
него да сколько перевез его отцу в Мокуть, так он и половины того не
заработал!..
- Ничего, дядько. Мы, не секрет, все проверим и сделаем по закону!.. -
Миканор строго спросил: - А земля правильно у вас записана?
- Земля?
- Земля.
- Власть наделяла, власть и записывала, - сказал безразлично, асам
подумал со злостью, с тревогой: "Вот она беда!. "
- Вы на власть не кивайте. Вы говорите прямо.
- Я и говорю, налога насчитали пропасть. Дохнуть невозможно. Копейку
нигде не добудешь на корт какой-нибудь...
- Уже ж обедняли!.. - не выдержал Хоня.
- Я не обеднял! Если б вот побойчее был, к начальству подался бы,
добился бы своего, пусть бы сняли хоть часть, по справедливости дали...
- Значит, вся земля записана?
- Что ты, ей-богу, прилип, как лисп вся, вся? Была б еще там земля как
земля, чтоб столько обиды из-за нее терпеть.
- Вам, дядько, грех жаловаться. Что б всем такую!
- У других была бы лучше, если бы другие гнулись на ней столько. Ни
дня, ни ночи не видя. Это людям с кривого глаза кажется, что мне лучшая
досталась. От зависти. Людской глаз - завистливый!..
- А все-таки вы, дядько Глушак, так и не сказали прямо все или не все
записано?
- Сказал уже...
- Значит, все?
- Все.
- Мы проверим.
- Проверяйте!
Глушак покраснел от злости, но все же сдержался, переборол себя, даже
прикинулся ласковым:
- Вот недоверчивые стали все. Хоть оно, к слову сказать, так и надо -
верить нынешним временем не особенно можно. Всякого теперь наплодилось...
Ну, да и вообще - выборные люди, комиссия!.. - Старик виновато покрутил
головой, упрекнул себя: - А я, гнилой пень, так расшипелся. Дт еще перед
своим сватом. И Миканор, к слову сказать, первый раз в хату заглянул!
Глушак затоптался возле стола.
- Посидим вот немного! Где кому удобнее, там и садитесь! Уважьте сватов
да молодых перед свадьбой! Не побрезгуйте, к слову сказать!..
Он хотел уже бежать за угощением, но Миканор твердо заявил:
- Не надо! Не время!
- Время, Миканорко, самое время. Свадьба скоро, сговор отгуляли.
- Попробуй, что мы тут гостям готовим, - засуетилась Глушачиха. - И все
пусть попробуют!
- Будешь потом знать, идти или не идти к нам в гости. - Глушак заметил:
некоторые мужики не прочь были посидеть, - оживился: - А времени всегда
мало. Управитесь еще.
Забота не волк...
- Волк не волк. Некогда, дядько!
- Так ведь - ради свадьбы, ради молодых. Из уважения к свату моему,
избранному в комиссию.
- Все равно! - Не сказав ни слова Глушаку на прощанье, Миканор
скомандовал всем: - Пошли! - и сам первый решительно двинулся в сени.
Чернушка, с самого прихода жавшийся к двери, пропустил всех, помялся с
минуту, чувствуя неловкость, теребя в руках шапку, виновато подал руку:
- И мне - со всеми - пора...
Когда он вышел вслед за Миканором, Глушак стал суетиться в углу,
возиться на припечке, но делал все беспорядочно, бесцельно: переставлял с
места на место, разбрасывал.
Сам не знал, что делать, в груди кипела обида и жестокая злость - на
Даметикова сопляка, что взял такую власть, на всех, кто помогал ему, на
то, что гнулся перед ними, как батрак, на беспомощность свою перед ними.
"Проверим!.. Проверим! .." - давила страшная угроза...
Жена, убиравшая со стола несъеденное угощенье, не то пожалела, не то
упрекнула:
- Надо было сразу посадить, как вошли...
Глушак бросил с раздражением:
- Сразу или не сразу, один черт!
- Как взяли бы гости чарку да сальца, так смягчилась бы, быть не
может!..
- "Смягчились бы"! Эта зараза смягчится!
- Все ж таки-люди! И Даметиков этот - человек,..
- Нашла человека! - Глушак не мог больше сдерживать себя, крикнул
яростно: - Не суй носа к"да не следует!
Тут случилось такое, чего Глушак никак не ожидал. Вежливый, пусть и
неудачный, неспособный к хозяйству, но все же тихий, послушный Степан,
который, пока были незваные гости, слова единого не проронил, неожиданно
вскоаил с лавки, стал возле матери.
- Не кричите!
Глушак заморгал глазами.
- Ч-что?
- Не кричите, говорю! На мать! - тихо и строго повторил Степан.
- Т-ты это - мне? Т-ты мне - указ?
- Сами виноваты!.. Не вымещайте злость на других!..
- Я виноват!! Я!! Ты это - батьку?!
- А если - правда!
- Правда? - Глушак налился кровью. - Молчи, щенок!!
- Пусть - щенок!.. А только нужна вам та земля, что под лесом? Все
мало! Все мало!
- Ты знаешь, сколько мне надо земли!.. Да ведь, если бы не та земля,
если б отец не рвал бы на ней жилы, ты бы давно с голоду опух!
- Хватило бы и без нее... А если уж прибрали к себе, то хотя бы
признались, что не вся записана. - Степан задел самое больное: - Все равно
найдут!
Глушак задрожал от гнева.
- Замолчи ты! Вошь! Гнида!
- Можете как хотите называть. А только..
Глушак не выдержал, - не помня себя от бешенства, от переполнившей его
горячей злобы, ударил сына по лицу. Тот не шевельнулся, слова не сказал,
только что-то недоброе, непримиримое вспыхнуло в незнакомо взрослом и
самостоятельном взгляде. Но Глушак не хотел видеть этого: ярость, бешеная
злоба на сына, осмелившегося возражать, упрекать, учить его, нестерпимо
жаждали утоления.
- Гнида! Сопляк! Выучился... Выучился на отцовом хлебе! Выучился да и
отблагодарил!.. К черту! Хватит! Навоз будешь возить! Скотину кормить!
Может, немного поубавится ума!
Но эти угрозы будто и не действовали на Степана. Он не только не
испугался, но и виду не подал, что жалеет о том, что сразу потерял.
Глушаку не привелось почувствовать облегчения - гневу не было выхода.
- Вместо батрака будешь работать! Он уедет домой, а ты - за него. Навоз
возить! Кормить свиней!..
Старый Глушак еще долго сипел, угрожал, сердито бегая из угла в угол,
пока неохрип, не обессилел совсем. Тогда упал на колени, поднял бледное,
страдальческое лицо к богу, что смотрел на него с позолоченной иконы. С
надеждой задвигал сухими губами, зашептал....
Но и после молитвы успокоения не было. Где бы ни ходил, что ни делал -
помнил, ни на миг не забывал: там, на его поле, ходят, меряют. Как
хозяева, топчут его поле, его добро.