Страница 67 из 233
словно ждал, что и Ганна откликнется на эту шутку, но у той даже уголки
губ не дрогнули.
Евхим сдержал смех, но смотрел весело.
- Так, говорите, овец продаете? Почему ж их не покупают? Купцов - зон
сколько!
- Ат! Это купцы - сказал!.. Раззявы это, Евхимко, а не купцы!
- Есть и раззявы. А есть - и купцы! Надо только уметь найти их! Да
подцепить на крючок!
- Подцепишь их!
Евхим вдруг оторвал приклеившуюся к губе цигарку, бросил под ноги,
решительно сказал приятелю:
- Ларивон, надо купцов найти на овец!
- Ну, если надо, так...
- Идем!
Взглянув на Ганну, Евхим ловко повернулся и врезался в толпу. Взглядом
коршуна огляделся, поискал; толкаясь, огтесняя в сторону тех, кто
попадался на дороге, двинулся с Ларивоном, который покорно плелся вслед, в
толчею между возами. К ним оборачивались, ругали их, а они не оглядывались
- пристали к одной группе людей, послушали, к другой подошли...
Вернулись с городским человеком в короткой поддевке с заячьим
воротником и в перчатках - сначала вдвоем: "купец" и Ларивон. Евхим
появился только после того, как человек поглядел овец и стал
прицениваться. Подошел, будто незнакомый, подмигнул Чернушкам, чтобы
молчали, деловито, громко спросил:
- Чьи овцы?
Ларивон ответил:
- Да тут уже есть купец...
Евхим грубовато толкнул человека, как бы оттесняя его:
- Мало что есть! Мы еще поглядим, кто лучший купец! .. - Он обратился к
Чернушке: - Ваши овцы?
- Мои.
- Не лезь! - словно рассердился Ларивон. - Тут уже есть купец. Он
первый подошел. Его очередь - первая! Не суйся, чуешь! Не мешай!
- Первый, да худший! Он год торговаться будет! - Евхим, казалось, хотел
во что бы то ни стало перехватить овец.
Он даже полез рукой под поддевку, как бы желая достать деньги. Но когда
искоса глянул на "купца", увидел разочарованно - тот и не думал торопиться
брать овец! Уступал свое право Евхиму не споря, даже охотно! "Не
подцепили!" - подумал Евхим.
Не удалась эта затея и с другим "купцом", приведенным Ларивоном, и
только третий - задиристый, курносый деревенский парень в расстегнутой
шинели, - когда Евхим нахально ввязался в его разговор с Чернушкой,
возмущенно загорелся:
- Овец я нашел!
- Мало что нашел! Нашел - не купил!.. - Евхим полез к Чернушке: - Почем
продаете?
Парень, разозлившись, отрезал:
- Я беру овец!
Он резким движением выхватил из кармана гимнастерки кошелек, стал
отсчитывать аккуратно свернутые рубли, тяжелые медяки. Руки его, с
кривыми, неспокойными пальцами, непослушно дрожали.
- Эх, дешево продали! - "пожалел" Евхим вслух. - Я больше дал бы!
Он подмигнул Ганне, следившей за всем как-то невесело, и отошел будто
бы недовольный. Однако, как только парень в шинели увел овец от Чернушки,
он вернулся к подводе, озорно, громко захохотал:
- Все-таки один попался!
Мачеха, повеселевшая, почти счастливая, взглянула на него с
восхищением: вот молодчина, хват!
- Спасибо тебе, Евхимко! Выручил ты нас, спас прямо!
Мы тут до вечера проторчали бы! И не продали б, может!
- Смотреть никто не хотел! - согласно отозвался Ганнин отец.
Евхим ответил скромно:
- Ну, чего тут благодарить! Как чужого все равно!..
Свои ж теперь, сказать, одна семья!..
- Свои. Верно, Евхимко!
Евхим влюбленными глазами посмотрел на Ганну.
- Может, пройдем поглядим, где что делается?
- Ага! Идите, идите! - охотно поддержала его мачеха.
Ганна не возражала; не только потому, что невесте не годилось возражать
жениху, своему будущему хозяину, но и потому, что давно хотелось влиться в
людской водоворот, таивший в себе, казалось, столько интересного. Стоя
возле подводы, она видела так мало, да и стояние это наскучило ей!
- Ганнуля!.. - Отец отозвал ее в сторону, тайком, как большой подарок,
дал помятый, потный рубль. - Может, захочешь купить что-нибудь!
Ганна поблагодарила, завернула бумажку в носовой платок, под охраной
двух сильных парней направилась к другим подводам, в толчею и гомон
людской толпы.
4
Первое время рядом с Евхимом она чувствовала себя неловко: как бы не
девушка уже, не свободная, жена его. Но неловкость эта скоро улеглась,
исчезла, внимание, мысли ее поглотило зрелище ярмарки. Вот дед стоит,
опершись на воз, - может, чужой, - стоит, будто дремлет. На плечах деда
висит связка обыкновенных лозовых лаптей, - кажется, не продал ни одной
пары, а сколько возился с ними, как, наверное, устал, пока добрел сюда - в
такие годы? Женщина, тоже немолодая, болезненная, держит на руках
поношенную, выкрашенную в луковой шелухе холщовую сорочку, еще одна - за
подводой - со свертком полотна... Мальчишка, белокурый, с настороженными,
диковатыми глазами, продает шапку-кубанку, - кожаный верх ее протерт до
белизны...
- Украл? - подскочил вдруг к нему Евхим.
- Сам ты - украл!
- А вот сейчас прове-рим! Вот сейчас - в милицию!
- Зови! - мальчик смотрел отважно, даже глазом не моргнул.
Потом неожиданно - они и шевельнуться не успели - мелькнул и исчез
среди подвод и людей.
- Вот шпана! - покачал головой Евхим, одобрительно смеясь. - Как
воробей!.. Из детдома, видно!..
Евхим и теперь шел, толкаясь, весело, задиристо покрикивая, чтобы
расчистить дорогу, тут и там останавливался возле подвод, возле
торговавших людей, рассматривал скотину и товар, будто приценивался.
- Тетка, почем шкилета этого продаешь? - спросил он, указывая на
корову, задумчиво жевавшую сено.
Корова была как корова, не слишком худая, и тетка обиделась:
- Сам ты шкилет! Байстрюк солдатский!
- Я не байстрюк, тетка! У меня и батько и матка есть!
Вот они знают!.. - Евхим кивнул на Ганну и Ларивона.
Ларивон подтвердил:
- Есть.
- Вот, слышите! А о шкилете - я так, для смеху! А вы уже и ругаться!
Разве я не вижу, что корова у вас - прямо хоть на выставку? Молока, видно,
дает - залейся!.. - Женщина взглянула недоверчиво, промолчала. Но Евхим не
отступал, серьезно, деловито спросил: - Так за сколько продаете?
Женщина заколебалась:
- Пятнадцать - как отдать!
- Дорого! - Евхим губы поджал - столько заломила!
г - А ты - сколько бы дал?
- И даром не взял бы! Такую дохлятину!
Он захохотал прямо в лицо ошалевшей женщине и пошел дальше. Ларивон
подался вслед, тоже давясь смехом. Вот допек! Допек так допек!..
Только Ганна не смеялась - ей было жаль женщину.
- Зачем тебе это? - сказала она Евхиму с укором.
- А чего не посмеяться? Где и посмеяться, как не тут!..
Озоруя, он тихо запел:
Мы на горе всем буржуям
Мировой пожар раздуем!
Мировой пожар в крови...
Господи, благослови!..
Ему, видно, эта песенка казалась потешной, как и Ларивону,
подтягивавшему ему. Ганна же будто и не слышала их озорного пения,
захваченная оживленной суетой вокруг.
- Ведра, ушаты кому?! Ушаты новые, осиновые, сосновые! Дежки, бочки!
Дежки, дежки!..
- Ободья, ободья кому? На сто лет хватит! Детям и внукам хватит!..
- Подсвинка продаю! Недорого! Подсвинка!.. Можно кормить, можно забить!
- Рыба свежая! Сегодня из речки! Только что выловили!
- Деготь! Деготь! Деготь!
- Рыба! Рыба! Рыба!
Все удивительно перепуталось тут: подводы, возле которых покорно и
грустно дремали лысухи и "рогули", жались к подводам, на которых белели
ушаты, бочки; норовистые бараны и беспокойные свиньи шевелились меж возов
с лозовыми коробками, корзинами и кошелками, колесами, ободьями.