Страница 54 из 233
сказала мачеха.
Василь перехватил заговорщический Ганнин взгляд - вот видишь, какие у
нас разговоры бывают, - попробовал разогнать недоброе молчание:
- Всюду, говорят, хорошо, где нас нет... Ничего! Перебьемся как-нибудь.
А там - зимой - в лес, на заготовки. Глядишь, и заведется копейка. А если
надо будет еще, то и на сплав весной можно...
- Сплавщикам, говорят, платят хорошо.
- Говорят... - обычно добродушный Чернушка сегодня был явно не в духе,
и, чтобы не ввязываться в ненужные споры, ему никто не стал перечить.
Помолчали немного для приличия и стали расходиться
Только Чернушка еще сидел некоторое время понурившись, думал о чем-то
своем - о ржи, может, или о почти забытой Черниговщине, или о жене,
которая не понимает, что его тут держит. А может, об обиженной богом земле
этой, которая спасла в голодный год, навсегда завладела его душой.
Земля, земля - бескрайние разливы гнилой топи в низинах, зыбучие
песчаные волны на взгорьях. Яркая, щедрая и золотая с виду, обманчивая,
неласковая к детям своим красавица, - сколько августов видишь ты эти
редкие бедные суслоны на своих полосах, слушаешь страшные мысли
куреневских жней и жнецов!
Сколько августов еще будешь слушать?..
2
Шагая рядом с возом, который глубоко вминал старую пашню и жнивье,
кряхтел, качался из стороны в сторону, Евхим все время следил за ним: то
поддерживал рукой, то подпирал плечом. Только выбравшись на дорогу, на
наезженные колеи, отступил от воза, пошел спокойнее.
Когда телега подъехала к Чернушковой полосе, Евхим искоса взглянул
туда, где сидели, разговаривали о чем-то Чернушки и Дятлы, подумал: "Ишь,
слетаются!.. Будто свояки! .."
Телега жевала колесами песок и пыль дороги, шастала хорошо смазанной
осью, конь скрипел гужами, а Евхим будто не видел ничего, не слышал,
встревоженно думал - уже который раз - о своей досаде-болезни.
Кто бы мог подумать, что так обернется. Считал сначала - глупость,
мелочь, поиграю, мол, с ней, сгоню охоту и брошу. И сначала ведь все шло
так, как хотел: будто склоняться к нему стала. Когда вернулся из тюрьмы
Дятлик, думал: пускай посмотрит, недотепа, позавидует ему, Евхиму, что
отбил любимую: Евхим был уверен, что Ганна - не глупая ведь, видит, кто он
и кто Дятлик, - отдаст предпочтение ему, Евхиму, самому видному, самому
умному в Куренях парню Он тогда порой даже думал с опаской: не прилипла бы
слишком, не связала по рукам...
И вот - на тебе. Евхим до сих пор никак не успокоится:
чуть увидела Дятлика - опять качнулась к этому неуклюжему голяку! От
него, от Евхима! Это показалось таким нелепым, таким бессмысленным, что
вначале Евхим не поверил, что все это - крепко, надолго: мало ли какая
глупость может влезть вдруг в девичью голову, пройдет день-другой -
одумается. Но Гаина не передумала. Тогда Евхим не выдержал, явно
поступаясь мужским достоинством, сам пошел к ней, попробовал перехватить,
вернуть. И так подступал, и этак, чего только не наговорил, провожая
домой, удерживая силой возле крыльца, - хоть бы чуточку изменилась. Возле
крыльца, как дойдут, у нее только и заботы - поскорее нырнуть в сени,
зевает, спать торопится... Ни разу обнять не позволила!..
Самое обидное - видит все, понимает, да еще подсмеивается, играет с
Евхимом как кошка с мышью! Вроде и не гонит совсем, вроде надежду подает:
ходи, дурень Евхим, волочись за ней, завидуй, как она к Дятлику клонится.
Нет, Евхим еще не утратил гордости - ходил-ходил за ней, злился и
наконец решил: все, конец этой глупой истории, этому издевательству, раз и
навсегда. Как решил, так и сделал - вырвал из сердца, из памяти, будто и
не знал никогда такой...
К счастью, подвернулась лесникова дочка. Веселая, говорливая,
привлекательная девушка как с неба свалилась вместе с отцом, лесником
новым. Правда, свалилась немного далековато - верст пять с гаком в один
конец, но что Евхиму пять верст! Была бы охота мерить их, - а охота эта
тогда переполняла его: как ошалелый летел лесом, болотной тропкой к
Верочке
Верочка была совсем другая. Правда, не бросалась радостно навстречу,
казалась равнодушной, но Евхим видел: нравится ей За лесниковой усадьбой
чудесно пахнул смолой в знойные дни бор; в бору, без отца и матери,
которые внимательно приглядывались к Евхиму, Верочка как-то особенно
розовела и почему-то вздыхала, вздыхала. Когда Евхим прижал ее к сосне,
обнял, она не оттолкнула - синие глаза Верочки потемнели, как вода перед
бурей, губы стали горячими...
Казалось, все переменилось. Нет больше хворобы этой - Ганны, есть
Верочка, одна - добрая, ласковая, довольная им.
И вдруг оказалось, что все это обман - ничто не изменилось.
Хвороба как была, так и осталась. И все это открылось внезапно,
мгновенно, в погожее, ясное утро.
Сколько раз вспоминалось Евхиму это утро, эта встреча...
Выпустив из-под фуражки с блестящим козырьком залихватский чуб, шел
Евхим по улице. Шел к Верочке. Не глядел ни на кого, руки держал в
карманах синих форсистых галифе, папироска горделиво торчала в
искривленных губах, нес на козырьке, на глянце щеголеватых, гармошкой,
хромовых сапог, единственных в Куренях, слепящий блеск солнца - будто сам
сверкал. Шел - первый жених на деревне. Сияла залитая праздничным солнцем
улица, сияла и душа, полная чувством молодости, красоты своей, силы.
Приятно было сознавать, что близка встреча на крыльце лесниковой хаты,
горячий бор, Верочка, которая розовеет и вздыхает...
И вдруг все исчезло. Мигом. Как и не было ничего: и беззаботно-сладкого
ожидания встречи, и лесниковой дочки, и горделивой силы. И хоть было бы
отчего: увидел только - на дороге стоит Ганна, тоже по-праздничному
веселая, в праздничной ситцевой кофте с цветочками. Стоит, щуря глаза от
солнца, лузгает семечки. Кого-то, видно, ждет.
- Добрый день! - поздоровалась с улыбочкой игривой и лукавой, всегда
удивительно задевавшей его.
Евхим, будто незнакомой, безразлично ответил, намереваясь пройти мимо.
- Куда это такой... начищенный?
Евхим хотел срезать ее:
- Да, видно, не к тебе!
- Угу! Я так и думала! - Она задорно засмеялась. - Гляди ты, все равно
как сговорились! И я не тебя жду!..
К лесниковой? - притворно ласково поинтересовалась она.
- Может, и к ней. А тебя что, зависть берет?
- Ну да... Такой кавалер... Только - глаза у нее, говорят, в разные
стороны смотрят. Правда?
Евхим бросил на нее быстрый презрительный взгляд и увидел - она
довольно смеялась: доняла, разозлила! Не успел Евхим сказать что-нибудь
такое, чтобы она прикусила язык, навсегда -закаялась смеяться над ним, как
Ганна, оглянувшись, весело ойкнула, ловко и легко убежала прочь.
На улице появился Дятлик.
Евхим плюнул и, будто ничего не случилось, пошел своей дорогой. Шел,
казалось, как и прежде, весело и беззаботно, все так же посасывал
тоненькую папиросу, думал, что эта ее болтовня - пустяк и сама она для
него ничто теперь. И все же, подходя к кладбищу, не выдержал, оглянулся:
она стояла с Дятликом и смеялась. Над чем, над кем?
Зайдя за кладбище, откуда уже не было видно деревни, Евхим остановился,
сел на траву. Идти к Верочке вдруг расхотелось...
"Вертихвостка языкастая! - не впервые думал Евхим, шагая рядом с возом,
который тяжело колыхался и скрипел. - Ходит в тряпье, а держится, как
паненка!"
Евхим подумал о том, как глупо, бессмысленно устроена жизнь: иной
человек всей душой к тебе тянется, любить бы его да любить, а - не любишь,