Страница 141 из 233
Скатив, уже на телегах, цугом двинулись в село. Однако после обеда
сошлись на выгоне снова, теперь и с другими колхозниками, с женщинами;
среди них ковылял и Хведор на деревянной ноге. Были теперь без лошадей, с
заступами, с пилами, с топорами.
- Ну, деточки, помолимся! Чтоб бог не глядел косо! - засуетился,
хихикая, подмаргивая, Зайчик. - Чтоб стояло - не гнило, не горело! Чтоб
скотина водилася, не переводилася!
Женщины, особенно Миканорова мать, накинулись на Зайчика: нечего плести
глупости, гневить зазря бога. Зайчик сделал вид, что испугался, начал
очень усердно копать заступом. Все, по одному, по двое, брались за свое:
кто, как Зайчик, рыл яму под столбы, кто пилил дубы, кто обтесывал бревна.
Слышалось мерное шарканье пил, сочное тюканье топоров. Остро, ядрено било
в нос запахом дубовой древесины. Хведор Хромой, отцепив деревянную ногу,
сидел на бревне, как на коне, помахивал топором так, будто похвалялся
сноровкой и умельством. Безногий, калека, он всюду, где мог, показывал,
что не хуже других, с любым потягаться может.
И действительно, в чем, в чем, а в ловкости, в мастерстве Хведора мало
кто мог превзойти. И сапожник, и пасечник, и плотник - во всем Хведор
мастак на удивленье. Неспроста и тут Хведору поручили не какую-нибудь
безделицу, - столбы отесывать, пазы долбить с обеих сторон. Столбы -
основа стен, столбы соединяют бревна. Заделанные концы бревен вклинятся в
пазы цепко, бревна лягут одно на другое стеною.
Важная вещь столбы! Хведор это знает. И все видели, что Хведор это
знает.
Здесь, на строительстве, больше распоряжался Миканоров отец, который
обо всем советовался с Грибком. Даметик и Грибок показывали, какие ямы
копать, как глубоко, какой длины отпиливать столбы, где отесывать, а где
скоблить только. Миканор сам, в распахнутой рубашке, без шапки, с
налипшими на лоб плотными белыми волосами, въедался заступом в землю,
кидал на горку сырую глину. Он же вдвоем с Зайчиком, под надзором Даметика
и Грибка, вкапывал первый столб под будущую конюшню, азартно, с яростью
утаптывал сапогами свежую землю вокруг столба.
- Будет стоять, пока не сгниет, - сказал весело Зайчик.
- Долго простоит, - отозвался Даметик, - дуб - дерево живучее.
- Живучее, - поддержал его Грибок.
До вечера вкопали три столба, утрамбовали землю В сумерках положили
даже два нижних бревна. Мужчины немного посидели на них, покурили, только
теперь заметили, как наработались за день. Ныли спины, болели руки,
непослушные пальцы с трудом скручивали цигарки.
- Замучил ты, браток, всех, - попрекнул Миканора Зайчик. - Если так
будет, то духу ненадолго хватит!..
- Ето с непривычки, привыкнем - ничего будет, - пошутил, заступился за
Миканора Хведор.
- Еще день, а там - будет легче, - сказал Миканор, - Возьмемся старое
разбирать!.. - Он затянулся. - Возьмем старое, чтоб помогало новому...
На другой день снова ездили в лес, привезли дубов. Хведор, Даметик,
Грибок в лесу не были, с утра тюкали на выгоне, готовили столбы. После
обеда на выгоне сошлись все:
до сумерек ставили столбы, тесали, укладывали бревна. Когда курили,
сидя на бревнах, Миканор сказал Алеше и Хоне, чтоб пришли завтра к его
гумну с топорами - делать "легкую работу"...
Новости в Куренях быстро разносятся из хаты в хату.
Утром все село говорило, что Миканор будет раскидывать свое гумно.
Около заборов, у колодцев, на дворах передавали друг другу, рядили, судили
каждый на свой манер. Не одного удивляло, поражало: не одумался, не боится
уничтожать свое, своей рукой. Не один неодобрительно качал головою: совсем
сдурел, стараясь ради своей выдумки.
Неспроста волновались и многие колхозники. То, что Миканор собирался
разрушать не чье-либо, а свое гумно, не успокаивало: все понимали, что
очень скоро им тоже надо будет пойти на подобную жертву. Миканор и начал с
себя, понимали, потому, чтоб показать пример, как надо жертвовать своим
добром.
Едва Миканор спустил ноги с полатей, сладко спросонья потянулся, сразу
почувствовал на себе внимательно-тревожный взгляд матери. Поправляя что-то
в печи, она тотчас устремила взгляд в его сторону. Только мгновение, еще
спросонья, видел Миканор ее взгляд, однако и этого было достаточно, чтобы
понять, что ее беспокоит. С той минуты, обувался ли Миканор, мылся ли,
почти все время замечал ее настороженное внимание, ждал, что она
заговорит. Она молчала, может, оттого, что не знала, как начать: Миканор
умышленно не показывал, что1 замечает ее взгляд, что готов слушать.
Когда подала завтракать, села напротив, сложила руки на груди,
смотрела, как он ест, и, как прежде, молчала. Он ждал: сейчас заговорит.
- Дак ето, сегодня? - выдохнула мать наконец.
- Сегодня. - Миканор умышленно не взглянул на нее, спокойно ел оладьи с
салом. Давал понять: нечего уже говорить об этом.
- Не... передумал?
- Думали уже...
- Думали... - Мать минуту колебалась: столько спорила за эти годы,
знала, как он слушается, все же не выдержала, попрекнула: - Ето, конечно,
рушить!.. Толку из него, старого, если раскидать... Если оно струхлявело
все... - Она в последнее время, возражая, почти всегда говорила так, будто
заботилась больше о Миканоре, о его же пользе. - Если уж ставить, то - все
новое. Чтоб стояло долго.
- Подержится еще и ето, мамо...
- Нас с тобой переживет, не бойся, - поддержал Миканора отец, идя к
столу.
Мать встала, уступила ему место, принесла еще оладьев.
Попрекнула:
- Ты б, старый, помолчал. Если уж разумного сказать не можешь! -
Возразила Миканору: - Подержится! Это кажется только. Сгнило все из
середины. Только с виду дерево как дерево, а внутри гнилое все! -
Осторожно, ласково села рядом. - Или колхозу уже и гумен не надо?..
- Говорили ж уже, - сказал отец, - охота дурить хлопцу голову попусту!
- Я разумное ему советую, - сдержалась мать. - Не обязательно
разваливать все, что сложено...
- Дай поесть хлопцу, - строго распорядился отец.
Она промолчала, тая обиду на отца. Подошла к печи, - по-мужски рослая,
заглянула в нее, взяла кочергу, подгребла уголья. Крупноватое, почти
безбровое лицо ее неровно, зыбко освещало пламя.
- Не рушь, Миканорко, - попросила, когда Миканор вытер губы ладонью,
поднявшись из-за стола. - Лесу много.
Он распрямил плечи: хорошо поел, чувствовал в плечах, в ногах, во всем
теле нерастраченную радостную силу.
- Его, мамо, и надо немало, - сказал покладисто, довольно. - Новому
дереву, мамо, тоже найдем дело, не бойтесь. Все пустим в дело. И новое и
старое. - Вдруг заговорил деловито, серьезно, как бы разъяснял: - Мамо,
нам надо быстро сделать. И времени и рук лишних нет, не разгонишься. А тут
- дерево совсем готовое. Сразу складывать можно. Ясно?
На завалинке уже гомонили колхозники, Миканор надел пиджак, твердой
поступью вышел на улицу. Посоветовавшись, отправив всех на работу, он
вернулся в хату, хотел взять топор, который положил под лавку у дверей.
Топора не было. Он догадался: взял отец. Снова заметил, что мать следит,
как бы ждет чего-то; не оглянулся, вышел из хаты.
Еще от сарая увидел: у гумна целая толпа. "Вот жизнь настала: куда ни
пойдешь, всюду - очередь, - подумал, почувствовав охоту посмеяться. - Если
б деньги брать за глазенье, дак разбогатеть можно было бы!" Он легко,
сильно пошел травяной, уже пожелтевшей дорожкой, с тем азартом, озорством,
с которыми выходит бороться ловкий, уверенный в себе парень перед
товарищами и девушками, перед всем селом. Когда заметил, что его увидели,