Страница 137 из 233
стукнул кулаком по столу. - Посмотрим, кто потом смеяться будет! Кто
смеяться, а кто - плакать!
Когда выпили еще по чарке, Хоня покрутил головой, с дружеской
откровенностью, с усмешкой признался:
- Отвернулась от меня присуха моя! С нынешнего дня любовь моя дала
трещину! - Не так уже весело добавил: - Наперекор ей сделал!
- Правильно сделал! - заявил громко, ничуть не колеблясь, Миканор. -
Давно надо было ломать ето с ею! Кулацкое, не секрет, нутро у нее, у
Хадоськи! Точно такое, как у батька ее!
- Про батька не скажу ничего, а на нее_ ты - напрасно, - тихо, но
уверенно сказал Хоня.
- Не напрасно. Вроде Игнат - стопроцентный кулак по нутру! И она -
недалеко от него! Ты правильно ето,- что поломал! Кончать надо сразу!
Хоня помолчал немного, не таясь, признался:
- Не могу! Весь день, как вспомню, кошки на душе скребут! Сам себе не
рад!
- Твердости в тебе мало! - сказал с упреком Миканор. - Никакой
пролетарской стойкости!
- Мало! - охотно согласился Хоня Неожиданно, с обычной своей
беззаботностью захохотал: - К ней правда - мало!
Миканор от этого хохота нахмурился еще больше, не скрывал, что ему не
нравится неразумный Хонин смех. Зайчик вдруг заметил, кивнул Хоне в
сторону полатей:
- Мать что-то сказать хочет...
Хоня встал, склонился над полатями.
- Все свое! - сообщил довольный, вернувшись. - Хорошая, говорит,
Хадоська! Чтобы - женился! - Он засмеялся: - Вот, а ты говоришь! - Со
смехом, будто в отчаянии, решил: - Женюсь!
- Как это?! - в Миканоровом голосе слышалось удивление и возмущение.
- Не знаю сам! - свел все к шутке Хоня. - Женюсь! Правда!
Зайчик вмешался в разговор, шуточками отвел его с опасного
направления...
Остаток вечера шел снова в добром согласии, в общей озабоченности.
Беседовали снова, как братья. И разошлись с чувством близости,
дружественности, не наговорившись, казалось, вдоволь. Когда Миканор
вернулся домой, мать и отец еще не спали. Отец сидел, разутый, в исподнем,
на полатях, глянул навстречу с радостью и гордостью:
- Где ето так засиделся, председатель? - В том, что он назвал его не по
имени, а по должности - председатель, в том, как сказал это, слышалась
тоже гордость за сына.
Мать быстро достала из печи чугун, насыпала в миску картошки, поставила
сковородку с салом. Обычно на ужин подавали огурцы или капусту, и Миканор
это отметил также как свидетельство уважения к сегодняшней его работе.
Может, это сделать посоветовал матери отец...
- Тато, пойдете завтра на конюшню, - сказал озабоченно отцу. - Кормушки
делать и перегородки...
Отец кивнул: "Добре", - послушно, с удовольствием.
Миканор ел охотно, с аппетитом, и причиною этому были не только
самогонка и бедная Хонина закуска, а и радость, что снова переполняла
всего, За этой радостью не видел,
каким грустным взглядом смотрела мать, сидевшая по другую сторону
стола, терпеливо сложив на груди руки.
- Что ж ето будет, Миканорко? - не выдержала, спросила несмело.
- Как - что? - глянул, будто издали, Миканор.
- Голо, пусто в хлеве, как вымерло все. Тоска.
Миканор вытер сковородку кусочком хлеба, доел, спокойно, знающе
посоветовал:
- Забывать надо, мамо, о старом. - Поднявшись из-за стола, добавил: - А
если уж хочется очень в хлев глядеть, то идите глядеть в колхозный. Там не
пусто.
В темноте, на полатях, ему снова припомнилось насмешливое:
"Побогатели!", схватка с Хоней насчет Хадоськи, однако все это скоро
отступило перед широкой, хлопотной радостью, от которой стало тепло,
хорошо. Даже про беду свою, скрытую от людских глаз, от которой ныло и
щемило сердце, про недоступную присуху свою - глинищанскую учительницу,
думал без обычного сожаления о неустроенной жизни. Веселые от ощущения
великих перемен мысли стремительно забегали вперед. "Веялку скорее
привезти бы, что обещали. А еще бы - молотилку добиться! Да и трактор
попробовать бы выхлопотать! Хоть на день, - чтоб показал, что такое
колхоз! Дадут не дадут, а попытаться надо!
А главное, не секрет, - это упорядочить землю скорей!
Чтоб землемера прислали, не затягивая долго! Чтоб с пахотой не
запоздать!.. Упорядочить землю - главное! Самую хорошую землю, ту, что
около цагельни, конечно! Никакую другую! Будет земля хорошая - будет все!
Пусть посмеются тогда всякие Корчи да Игнатихи! Посмотрим, как смеяться
будут!.. И коров породистых добиться надо!.. И строиться, конечно!
Коровник, конюшню, амбар - как положено!.. Но прежде, конечно, с землей
уладить! И конечно, ту, что у ца"
гельни! Земля - главное!"
5
Немало любопытных сходилось на Хведоровом и Хонином дворах и в
последующие дни. Можно было заметить, что более настойчиво собирались те,
чьи коровы да кони стояли в хлевах. Среди собиравшихся особенным
постоянством отличались женщины. Будто помогая кормить, доить, они -
каждая, как могла, - мешали Хведору, дояркам; Хведор нередко ругал женщин,
отгонял, но, упрямые, они шли и шли в хлев. Понемногу привыкали к другим
рукам коровы, и не косились, и молока больше давали, не утаивали, а
женщины все не хотели отвыкать от своих рогатых.
Непривычное постепенно становилось привычным. Управившись с коровами и
лошадьми, доярки и конюхи шли в гумна; Зайчик и Хоня брались за цепы, с
прибаутками и шутками, опережая один другого, били по снопам. Цепы в
колхозных гумнах, как и в гумнах единоличников, стукали с утра до позднего
вечера. Молотили Миканоров отец, Алеша, Хведорова Вольга, сам Миканор,
когда был свободен.
Зайчиха и Алешина сестра веяли. Через день после того, как свели в одно
место скотину, запряг Миканор коней, с отцом покатил в Юровичи. Когда
возвращались, все, кто попадался на дороге, за гумнами, смотрели
удивленно: на телеге, поблескивая окраской, круглясь колесами, стояла
машина. Словно бы отдавая должное уважение ей, Миканор и отец почтительно
шли сбоку; отец осторожно управлял лошадьми, а Миканор поддерживал машину.
Когда сняли веялку, поставили на пригуменье, Миканор сам показал Зайчихе и
Алешиной сестре, как надо обходиться с нею:
показывал с радостью и достоинством, - чуть не пол-Куреней смотрело на
него и на его радость - веялку. С того дня около веялки едва ли не все
время был кто-то из любопытных, и не только дети: многим хотелось взяться
за ручку, покрутить колеса. Миканор и сам нередко подходил к ней, помогал
женщинам веять.
У веялки Миканср особенно жалел, что пока не удалось добиться
молотилки. А как хорошо было бы, чтоб хоть ненадолго прислали трактор
Однако в Миканоровом сожалении была и надежда, - веялка будто подкрепляла
ее: есть веялка, рано или поздно будет и молотилка и, не секрет, -
трактор. Всякая техника будет. Веялка - это начало. Все понимать должны.
Намолоченное и провеянное зерно свозили в Хведоров амбар. Хромой Хведор
взвешгвал все, записывал в книгу, стукая по полу деревянной ногой, помогал
ссыпать в сусеки.
Хведор не только помогал женщинам в сарае, но и был расторопным
кладовщиком. Он и запирал амбар, следил за ним - был, можно сказать, его
сторожем.
Каждое утро, истопив печи, позавтракав, колхозники сходились около
Миканоровой хаты, беседовали, курили.
Здесь узнавали всё: где кому работать, куда кому идти.
В центре группы обычно был Миканор: он приходил почти всегда с готовыми
планами; перед этим, чувствовалось, рассудил, что надо, взвесил про себя.
Было подчас и так, что ему перечили, советовали, особенно Хоня, Хведор