Левая рука Бога

Предприятию нужна была энергия, и они ее давали. Ярцев знал и любил свою работу и умел ее делать. Этого Виктору Семеновичу хватало, чтобы чувствовать удовлетворение. Все идет, как надо, когда все показатели в норме.

Датчик телесного рода выдал подтверждение, дверь распахнулась, пропуская его, и беззвучно закрылась. Сенокосов сел в кресло, с наслаждением откинулся, подставил лицо под ледяную струю охладителя.

– Надо закупить другие автобусы, – прогудел он. – Эти ни к черту не годятся.

Он стукнул пальцем по подлокотнику, дубовая столешница подмигнула ему, проекторы замерцали, сформировали рабочий стол.

Сенокосов не любил воздушные экраны, но с большими объемами информации на них гораздо удобнее работать.

Он вывел дело Ярцева, вписал пару строчек, когда замигал входящий.

– Олег Геннадьевич, тут Шизик очень к вам просится.

– Паша, сколько раз говорить – Гелий Ервандович, а не Шизик! Надеюсь, он тебя не слышал?

– Обижаете, шеф. Так пропускать?

– Конечно! Я буду в конференц-зале. – Сенокосов отключил связь. – Вот идиот.

…Гелий Ервандович Серебряков, главный разработчик проекта «Невод», нетерпеливо прохаживался по залу, разглядывая снимки на стенах. Виды Большого Кавказского хребта, Фишт, олимпийский Сочи… Пусть полюбуется, ведь из-под земли не вылезает, копается в потрохах «Невода».

Сенокосов специально помедлил, прежде чем войти. Пусть Шизик понервничает. Ему полезно. Сроки по сдаче подпроекта «Верша» горят, а они никак не могут разобраться со напряженностью н-поля. Пора бы немного прижать господина академика.

«Наверняка просить будет, – подумал полковник Сенокосов. – Опять».

– Олег Геннадьевич, дорогой, – Гелий Ервандович бросился навстречу, затряс ладонь обеими руками. – Мне нужно с вами срочно поговорить! По поводу операторов!

«Точно будет, – понял Сенокосов. – Только что на этот раз? Мескалиновый кальян? Опиаты? Чистый MDMA он уже на рыбаках использовал, эффект нестабилен. Что за идея пришла в нашу лысую голову на этот раз?»

Худой, как щепка – пиджак на нем болтался как на вешалке, – Гелий Ервандович приходился Сенокосову примерно по грудь, отчего академику приходилось задирать голову и щуриться сквозь толстые очки.

Сенокосов же, в свою очередь, был вынужден лицезреть его лысину с коричневыми пигментными пятнами и венчик редких седых волос вокруг оной.

– Что же на этот раз случилось, профессор? Вам опять нужны психоделики?

– Дорогой мой, перестаньте уже ставить мне в вину опыты с фенилэтиламинами! – всплеснул ручками Гелий. – Нейрорегуляторы серотонина нужны, чтобы запустить стартовый процесс у наших рыбаков, не более. Я давно уже выработал устойчивую комбинацию препаратов, этот вопрос решен.

«Обезьяна, – брезгливо подумал Сенокосов. – Гениальная обезьяна».

– Тогда что вы хотите?

Гелий Ервандович открыл папку, лизнул палец и быстро-быстро зашелестел листиками.

– Я ознакомился с результатами недавней тестовой программы и обнаружил кое-что интересное.

– Тесты? – не понял Сенокосов. – Какие тесты?

Гелий Ервандович недоуменно затряс волосиками.

– Ну как же? Психологические тесты по поиску кандидатов в операторы. Мы их запустили месяц назад. В нашей подшефной сети гимнасиев.

– Ах это, – Сеносоков и забыл об этой мелочи; от рабочей артели профессора постоянно исходил поток таких неожиданных запросов, что какие-то тесты на их фоне совершенно затерялись. Один Цветков чего стоит.

– Слушайте, так это же ваша епархия – гимнасии, операторы, чего вы от меня хотите? Вы бы лучше сосредоточились на доработке «Верши», профессор. На расстоянии километра напряженность поля падает ниже критического уровня. Даже тульпа третьего класса в таких условиях теряет стабильность. Это никуда не годится.

– Я вас прошу не использовать это выражение! – возмутился профессор. – Это крайне некорректно с научной точки зрения.

– Уж извините, наведенные психоэнергетические мыслеформы не каждый мой сотрудник выговорит, – съязвил Сенокосов. – Наш двор вложил значительные средства в ваш проект и ждет их возврата. После неудачи в Москве мы не можем допустить еще одного срыва.

– Ну, Олег Геннадьевич, проект «Черное зеркало» был не моим, а Караваевским. К тому же московский эксперимент нельзя считать полностью провальным…

– Триста тысяч человек были захвачены на пике работы «Черного зеркала»! Двести тридцать семь сердечных приступов, сто пять инсультов, триста шестьдесят попыток суицида, из них девяносто три успешные. Двадцать один состав потерпел крушение, – отчеканил Сенокосоков. – Как тогда выглядит провал?

– Я, признаться, не владею статистикой по жертвам, – отвел глаза Гелий Ервандович. – Зато мы поняли, что его технология прямого суггестивного внедрения психообразов пока нереализуема. И давайте не забывать, что именно побочные эффекты установки Караваева навели нас на принцип работы «Невода». Если бы Караваев выжил, он бы сейчас работал с нами. Он бы творил будущее вместе с нами…

«Его бы уже давно расстреляли, – подумал Олег Геннадьевич. – После волновой атаки в метро…»

– Сейчас на «Неводе» мы основной цикл уже отработали, – вернулся к теме полковник. – «Верша», профессор, вот чего от нас ждут. Понимаете? Конкретных результатов по мобильному варианту установки.

Гелий Ервандович всплеснул ручками и возмущенно забегал по залу:

– Я вам поражаюсь, Олег Геннадьевич! Ну вы-то должны понимать, что и «Невод» и «Верша» – всего лишь рабочие модели! А речь идет о куда большем, о великой мечте человечества!

– Нам деньги дают не на мечты, а на дела, – отрезал Олег Геннадьевич. – Не забывайте, что и гимнасии ваши, и весь этот проект были развернуты после провала Караваева, когда стал понятен вероятный военный потенциал н-поля. У нас тут и так рассадник вольномыслия, профессор, одной инспекции Словесного надзора ПОРБ хватит, чтобы закрыть нас. Единственная наша охранная грамота – ведомственная принадлежность к корпорации «Русская сила». То есть к Научному двору разработок и исследований. Никогда я этот птичий язык не выучу…

– А управлять мобильной «Вершей» кто будет? Ее же предполагается ставить на подлодки. Лагутенко с его депрессивным синдромом? Или Цветков с его клаустрофобией? Нам нужны новые операторы, и вы это прекрасно знаете.

– Кстати, о Цветкове, – спохватился Олег Геннадьевич. Профессор Серебряков сморщился, в глазах Сенокосова приобретя сходство с расстроенным шимпанзе.

– Вы не знаете, зачем Цветкову коза?

Профессор захлопал глазами, потом осторожно предположил:

– Вероятно, доить?

– Козьего молочка, значит, захотелось, – резюмировал Сенокосов. – Кучеряво устроились наши рыбаки, вы не находите?

– Дело в том, что операторам «Невода» нужна комфортная окружающая обстановка, чтобы произвести психологическую самонастройку…

Олег Геннадьевич посмотрел на профессора тяжелым взглядом удава.

– А как коза помогает Цветкову достичь внутренней гармонии, Гелий Ервандович? Не можем ли мы обойтись макетом козы? И бутилированным молоком? Она же бегает по комплексу, профессор. Она, извините, гадит.

– Гадит, – сокрушенно согласился профессор. – Я поднимал этот вопрос. В смысле, вопрос о козе, а не сами продукты ее жизнедеятельности. Но Геннадий отказывается работать без Колибри. Говорит, она его муза.

– Он назвал козу Колибри? – Сенокосов решительно взял из рук профессора список. – Вы правы, нам необходимы новые операторы.

– Вот потому я вам и пришел, – обрадовался профессор. – Вы не поверите, наша работа со школами наконец начала приносить плоды. В местном гимнасии россыпь потенциально очень сильных операторов. Просто созвездие…

– Прямо-таки созвездие, – скептически пробормотал Сенокосов. – Не маловаты?

– Вы же помните, что наиболее оптимальный возраст для рыбака от тринадцати до шестнадцати лет. Лагутенко восемнадцать и у него из пяти попыток «заброса» – уже четыре срыва. Еще два года назад было три. Остается только Цветков, но он уникум…