Страница 14 из 71
мывал колбы и реторты, записывал цифры производимых
отцом взвешиваний. Мало-помалу я входил в колею своих
обязанностей и даже начинал кое-что понимать в опытах,
производимых отцом. На моем попечении были также
морские свинки, которых отец употреблял для своих экспе
риментов и которые жили в большой деревянной клетке,
стоявшей в кухне у нас дома. Я кормил и поил этих сви
нок, следил за состоянием их здоровья, чистил клетку, под
брасывал солому. Особенно хотелось мне научиться само
му производить взвешивания на химически точных весах.
Это было целью моих стремлений, моим идеалом. И когда,
наконец, после долгого искуса отец разрешил мне прико
снуться к заветным весам, и когда я сумел сделать свое
первое взвешивание, оказавшееся правильным, я чув
ствовал себя так, как, вероятно, чувствовал себя Менде
леев после составления таблицы элементов.
Постепенно лаборатория стала заслонять от меня все
остальное — гимназию, бабки, разбойников, даже парохо
ды. Лаборатория стала стержнем моей жизни. Мне нрави
лось в ней бывать. Мне нравились ее стены, ее столы, ее
аппараты и приборы, самый ее воздух, а больше всего—та
полная мысли проникновенная тишина, которая наполняла
ее помещение. Я мог часами сидеть в лаборатории, и мне
никогда не бывало скучно. Переступая порог лаборатории,
я всегда испытывал какое-то особое, праздничное чувство,
какой-то особый подъем духа, какую-то внутреннюю тор
жественность, как верующий, переступающий ворота храма.
И это, пожалуй, было не случайно. Оглядываясь теперь,
спустя полвека, назад, я чувствую и понимаю, что именно
в те ранние годы, когда я перемывал колбы и пробирки в
убогой омской лаборатории, в моем сознании зародилась и
стала крепнуть вера в разум, в науку, в знание, в право
человека быть хозяином жизни на земле, вера, которая
красной нитью прошла через все мое последующее бытие
и которая, в конце концов, привела меня в лагерь марксиз
ма-ленинизма.
6.
Весной 1893 года отец был назначен сопровождать пар
ПУТЕШЕСТВИЕ В ВЕРНЫЙ
тию новобранцев из Омска в Верный (ныне Алма-Ата).
Такие партии отправлялись каждый год. Рекрутов из Ак-
51
молинской области, из Тобольской и Томской губерний,
входивших в состав западносибирского генерал-губерна
торства, набирали осенью; в течение зимы они проходили
первоначальную тренировку в омских казармах, а весной
следующего года часть из них направлялась уже для от
бывания всего срока службы, который в то время был ра
вен четырем годам, в Верный, Пржевальск, Зайсан и дру
гие пункты Семиреченской области, соприкасавшейся с
китайской границей. Состоя «врачом для командировок
при Омском военно-медицинском управлении», отец и был
послан сопровождать подобную партию молодых солдат.
Он взял меня с собой, и эта поездка, продолжавшаяся в
общей сложности свыше двух месяцев, навсегда осталась
в моей памяти, как одно из самых ярких событий моего
детства.
Расстояние от Омска до Верного — две тысячи верст.
Путь был длинен и сложен и проходил по рекам, горам,
пустыням, в разных климатах и среди очень разнообразной
флоры и фауны. Но тем интереснее он был для жадного на
впечатления девятилетнего путешественника.
Сначала вся наша партия, состоявшая из трехсот ново
бранцев, погрузилась на суда. Офицер, командовавший
партией, и отец, сопровождавший ее в качестве врача,
устроились на том самом курбатовском пароходе «Форту
на», который, как самое быстроходное судно на Иртыше,
давно уже тревожил мое воображение. Новобранцы же во
главе с фельдфебелем и несколькими унтер-офицерами,
игравшими роль «дядек» для молодых солдат, размести
лись на большой барже, которую вела на буксире «Фор
туна». Мест всем на барже не хватило. Было скученно и
тесно. Часть новобранцев спала на палубе. Но фельдфе
бель Степаныч, плотный, рыжий, рябой мужчина лет со
рока, этим не смущался. Нервно теребя свои лихо закру
ченные усы, он, как мячик, катался с одного конца баржи
на другой, распоряжаясь, покрикивая, подталкивая, руга
ясь матерными словами и грозя непокорным, огромным,
красным, точно из железа сбитым кулаком.
— Шевелись, кобылка! — кричал Степаныч страшным
голосом. — Шевелись! В тесноте, да не в обиде! Кто на
лавку, а кто под лавку. Все места казенные. Не отставай.
Не то...
И Степаныч красноречиво водил в воздухе кулаком.
Это производило впечатление.
52
Потом в течение четырех суток «Фортуна» медленно
подымалась вверх по течению Иртыша. Река делалась все
уже, течение ее все быстрее. Население по берегам по
степенно меняло свой характер: русских становилось мень
ше, казахов больше. На пятый день, сделав около восьми
сот верст водой, мы прибыли, наконец, в Семипалатинск —
маленький, пыльный губернский городок, носивший уже
полувосточный характер. Здесь наша партия выгрузилась,
переправилась на противоположный берег Иртыша и стала
там лагерем в ожидании дальнейшего движения.
Мне очень запомнился странный способ переправы через
реку. Ширина ее здесь была саженей сто, течение чрез
вычайно быстрое. Бурлаки заводили большой паром вверх
по течению, верст на пять-шесть выше того места, где он
должен был пристать на другом берегу. Затем на паром
погружались люди и вещи, паром отталкивался от берега
и пускался по течению. Рулевой, ловко оперируя кормо
вым веслом, вел паром так, чтобы течением его прибило
к другому берегу в нужном месте. Это не всегда удава
лось, и паром иногда проносило мимо противоположного
причала. Тогда на пароме и на берегу подымался страшный
крик, люди бегали, волновались, махали руками, но тече
ние делало свое дело, и паром прибивался к берегу где-
нибудь на один-два километра ниже, в неудобном для
разгрузки месте. В обратный путь бурлаки опять заводили
паром по другому берегу верст на пять-шесть вверх и от
туда пускали вниз по течению. Эта система переправы,
оставшаяся в наследство чуть ли не от эпохи Чингис
хана, конечно, требовала немало времени. Но на время
тогда не скупились. Нам понадобилось больше двух дней
для того, чтобы наша партия из трехсот человек и десят
ка повозок с лошадьми оказалась, наконец, на левом бе
регу Иртыша против города.
Тысячу двести верст пути от Семипалатинска до Вер
ного партия должна была сделать походным порядком, то
есть пешком. Для офицера, для врача, для лазарета, для
кухни имелись повозки, но молодым солдатам всю дорогу
полагалось шагать. Средний дневной переход составлял
верст 20—25. Через два дня на третий устраивалась днев
ка. Обычно вставали с зарей, варили утренний чай и затем
в
течение пяти-шести часов шли походным маршем до
ближайшей стоянки, делая по пути несколько коротких
остановок для отдыха. По приходе на стоянку разбивали
палатки, варили обед, занимались всякими текущими дела
ми и с петухами ложились спать, расставив на ночь часо
вых. На дневках мылись, чистились, чинились, приводились
в порядок, а по вечерам лихо отплясывали в кружке под
забубённые звуки гармоники. Во время марша хором пели
разные солдатские песни. Из них мне больше всех запо
мнилась одна, начинавшаяся словами:
Черная галка.
Чистая полянка,
Ты же, Марусенька,
Черноброва,
Чего не ночуешь дома?
Звуки песни кружились в воздухе, наполняли простран