Страница 9 из 18
Федор задумал превратить эти временные меры в постоянные. Он назначил комиссию, которая рекомендовала отменить местничество навсегда, а затем созвал Земский собор – большой совет бояр и духовенства – и уже от своего имени настаивал на отмене этой системы ради блага государства. Его с воодушевлением поддержал патриарх, бояре же – подозрительные, изо всех сил цеплявшиеся за свои драгоценные привилегии – согласились с неохотой. Федор приказал собрать родовые грамоты, разрядные книги – словом, все документы, что относились к чинам и местничеству. На глазах у царя, патриарха и членов собора эти документы связали в кипы, вынесли в один из кремлевских внутренних дворов и побросали в костер. Федор провозгласил, что отныне должности и власть будут распределяться не по праву рождения, а по заслугам, – этот принцип Петр позднее положит в основу своей системы военного и гражданского управления. Теперь же по иронии судьбы многие бояре, глядя, как их древние привилегии превращаются в пепел, в душе проклинали Федора и Милославских и подумывали о юном Петре как о возможном спасителе прежнего уклада.
Хотя за свою короткую жизнь Федор успел жениться дважды, наследника он не оставил. Первая его жена умерла родами, а через несколько дней умер и новорожденный сын. Смерть этого младенца и быстро ухудшавшееся здоровье Федора не на шутку встревожили Милославских, и они принялись уговаривать царя жениться снова. Он согласился, невзирая на предостережения докторов о том, что брачные удовольствия могут его погубить, потому что приглядел для себя одну веселую, резвую четырнадцатилетнюю девушку, Марфу Апраксину. Милославских выбор царя не обрадовал, еще бы – она приходилась крестницей Матвееву и поставила условием свадьбы, чтобы боярина, томившегося в заточении, помиловали и вернули ему все имущество, и Федор согласился. Но прежде чем крестный отец царицы Марфы успел добраться до Москвы и обнять новобрачную, царь умер – всего два с половиной месяца спустя после свадьбы.
Со времен восшествия на престол Михаила Романова в 1613 году каждому царю наследовал старший из здравствующих его сыновей: Михаила сменил на троне Алексей, Алексея – Федор. Перед смертью царь официально представлял старшего сына народу и объявлял его наследником престола, однако Федор ушел, не оставив сына и не назначив наследника.
Здравствующих претендентов на трон было двое – шестнадцатилетний Иван, родной брат Федора, и десятилетний Петр, его сводный брат. При обычных обстоятельствах, несомненно, выбор пал бы на Ивана, который не только был шестью годами старше Петра, но родился от первого брака Алексея. Однако Иван был почти слеп, хром и косноязычен, в то время как Петр был живой, румяный, крупный для своих лет мальчуган. А главное, бояре понимали, что, кто бы из царевичей ни взошел на престол, реальная власть окажется в руках регента. Многие бояре, к тому времени настроенные уже против Милославского, предпочитали ему Матвеева, который в случае воцарения Петра и при номинальном регентстве царицы Натальи взял бы бразды правления в свои руки.
Судьба трона решилась сразу же после прощания бояр с царем Федором. Один за другим они проходили мимо ложа, на котором покоился усопший царь, останавливаясь, чтобы поцеловать его восковую холодную руку. Затем патриарх Иоаким с епископами вошел в заполненную людьми тронную палату и вопросил, как требовал обычай: «Кому из двоих быть на царстве?» Возник спор: некоторые поддерживали Милославских, утверждая, что у Ивана больше прав на престол, другие настаивали, что неразумно снова вверять управление страной недужному. Страсти накалились, и наконец, перекрывая общий гам, раздался крик: «Пускай народ решает!»
Упоминание о «народе» означало, что царя должен избрать Земский собор, съезд представителей знати, купечества, посадских людей изо всех уездов и городов Московского государства. Именно Земский собор в 1613 году уговорил первого Романова, шестнадцатилетнего Михаила, принять престол, а в другом случае утвердил Алексея его наследником. Но чтобы созвать такое собрание, требовалось несколько недель, так что в той ситуации под «народом» следовало понимать толпы москвичей, сгрудившихся под окнами дворца. Ударили колокола Ивана Великого, и патриарх с архиереями и боярами вышел на Красное крыльцо. Оглядев толпу на Соборной площади, патриарх прокричал: «Блаженной памяти царь Федор Алексеевич преставился с миром… Иных наследников, кроме своих братьев, царевичей Ивана Алексеевича и Петра Алексеевича, государь не оставил. Кому из них быть на царстве?» Раздались громкие выкрики: «Петру Алексеевичу!» – и несколько возгласов: «Ивану Алексеевичу!» Но голоса в пользу Петра становились все громче, заглушая все остальное. Патриарх поблагодарил и благословил народ. Выбор был сделан[19].
Во дворце ожидал новоизбранный государь – круглолицый, загорелый мальчик с коротко остриженной кудрявой головой, большими черными глазами, пухлыми губами и родинкой на правой щеке. Когда патриарх приблизился к нему и заговорил, Петр от смущения залился румянцем. Глава церкви официально объявил о кончине царя Федора и о том, что на царство избрали его, Петра, и заключил свою речь так: «От всего православного народа прошу тебя быть нашим государем». Сначала царевич отказался, сославшись на то, что слишком молод, – брат его старше и будет лучшим правителем. Но патриарх настаивал: «Государь, не отвергай нашей мольбы!»
Петр молчал и краснел все сильнее. Шли минуты. Наконец присутствующим стало ясно, что молчание Петра означает его согласие.
Итак, решено, Петр теперь царь, его мать будет регентшей, а править станет Матвеев. Так и думали все, кто был в Кремле к концу этого дня, полного суматохи и треволнений. Но никому не пришло в голову принять в расчет царевну Софью. И напрасно.
Глава 3
«Зело премудрая девица»
Отчетливо выраженного женского типа в России не существовало, ведь в жилах русских людей смешалась кровь славян, татар, прибалтийских и других народов. Впрочем, эталоном считались женщины белолицые, пригожие, со светло-русыми волосами, в зрелости пышнотелые. Последнее отчасти объяснялось вкусами русских мужчин, которым нравились дородные полногрудые красавицы; кроме того, в России не знали корсетов, и женские тела развивались свободно, как велела им природа. Западные путешественники, привыкшие к затянутым талиям Версаля, Сент-Джеймсского дворца и Хофбурга, находили русских женщин тучными.
Женщины в России были далеко не безразличны к своей внешности. Они наряжались в длинные, струящиеся яркие сарафаны, шитые золотом. Пышные рукава расширялись книзу и совсем скрывали бы руки, если бы не были схвачены на запястьях сверкающими браслетами. Поверх сарафанов надевали одежды из бархата, тафты или парчи. Девушки заплетали волосы в косу и перехватывали ее на затылке веночком или лентой. Замужняя женщина никогда не показывалась простоволосой. Дома она носила полотняный головной убор, а выходя на улицу, покрывалась платком или надевала богатую меховую шапку. Женщины румянили щеки, чтобы подчеркнуть свою красоту, и щеголяли в самых роскошных серьгах и в самых дорогих кольцах, какие только были по карману их мужьям.
К несчастью, чем знатнее была женщина и чем великолепнее ее наряды, тем труднее было ее увидеть. Бытовавшее в Московии представление о женщине шло из Византии и не имело ничего общего со средневековыми западными понятиями галантности, рыцарственности и куртуазности. Здесь на женщину смотрели как на неразумное беспомощное дитя, у которого нет ни ума, ни чести, зато похотливости хоть отбавляй. Ханжеская идея о том, что все, даже самые маленькие, девочки несут в себе порочное начало, с младенчества отравляла жизнь женщины. В добропорядочных семьях детям разных полов никогда не разрешали играть вместе, дабы уберечь мальчиков от скверны. Повзрослев, девочки сами становились подвержены пагубе, и потому даже самые невинные контакты между юношами и девушками строжайше запрещались. Пекшиеся о чистоте дочерей отцы для верности держали их под замком – там, взаперти, они и обучались молитвам, послушанию и кое-каким полезным навыкам, наподобие вышивания. Словом, пребывали в невинности и полном неведении о реальной жизни, пока в один прекрасный день их не сбывали с рук на руки мужу.
19
В действительности все было сложнее. Ожесточенная борьба за власть двух главенствующих группировок знати – партии Нарышкиных и партии Милославских – завершилась воцарением Петра не благодаря тем, кто громче кричал на площади, а благодаря позиции, занятой патриархом Иоакимом, осуществлявшим в период междуцарствия высшую власть в стране. Он же склонился на сторону Нарышкиных и тем самым нарушил традицию передачи власти по старшинству. – Примеч. ред.