Любовные утехи богемы

Она была прекрасна, когда, облокотившись на зеленый ковер, она поглядывала на золото провинциалов, с ее высокими каблуками, осиной талией, париком, словно усыпанным инеем, пахучая пудра которого падала ей на плечи, с ее розой сбоку и мушкой на щеке. Еще она была прекрасна среди козьих шкур казаков и английских униформ, когда бросалась в толпу людей, а ее грудь сверкала на рынке игорных домов, у выставки ювелира, в сиянии кафе, между голодом и серебром.

Но мне жаль эту проститутку. (…) Вот что думал я, лежа на софе у этих дам и продолжая жевать мою потухшую сигару. Я не сделал ничего другого, и, вернувшись, мы в наших душах оплачем потерянный тип, чья банальная карикатура вызывала у нас скуку».

В другие вечера у Бребана он вспоминал о своих первых неудачных сексуальных контактах, которые вместе с ненавистью к руанскому коллежу, «этому чертовому дерьмовому бардаку», куда он был помещен, стали причиной его меланхолии и ощущения чувственной нищеты, которое он часто испытывал и которое его мастурбация не могла умерить.

Флобер мечтал о странах чудесной чувственности: «Я видел Восток и его бескрайние пески, его дворцы, в которых бродят верблюды с серебряными колокольчиками; я видел, как кобылицы скачут к горизонту, красному от заходящего солнца; я видел голубые волны, чистое небо, серебристый песок; я чувствовал запах теплых полуденных океанов; а также рядом, совсем близко от меня, под тентом, в тени алоэ с длинными листьями, какую-то женщину с темной кожей и пылким взглядом, которая обвила меня руками и говорила мне что-то на языке гурий».

Проститутки, след которых он чуял на пороге закрытых домов в порту, были единственным утешением в его страданиях. Однако робость его сдерживала. Его друзья, подстрекаемые неким Морелем, шалопаем, который был завсегдатаем публичных домов и из которого он впоследствии сделает персонаж первой редакции «Воспитания чувств», смеялись над его малодушием и наивностью: «Меня высмеивали за мое целомудрие, я краснел, мне было стыдно, мое целомудрие меня тяготило, как если бы происходило от развращенности». А однажды он присоединился к компании, которая шествовала по направлению к борделю на улице дю Платр, неподалеку от квартала де ля Сэн. Ставни дома были открыты, и туда вели три ступеньки. Это произошло в 1837–1838 годах, ему было тогда шестнадцать.

Инициация оказалось горькой и разбила его прекрасные поэтические мечты, которые он набожно создал, пребывая в неведении отрочества. Мечта разбилась. Физическая любовь, плотские утехи, которые озаряли его ночи школьника, предстали перед ним как отвратительный маскарад и, хуже, как профанация: «Предо мной предстала женщина, я овладел ею и вышел из ее объятий, переполненный отвращением и горечью». Это было совсем не то, чего он ожидал. Идеальная шлюха, о которой он мечтал и о которой он долго будет мечтать впоследствии, не присутствовала на свидании в борделе на улице дю Платр. «Священный огонь моей души погас в грязи», — констатировал он затем.

В мае 1848 года Флобер написал Максиму дю Кампу: «По глупости я вчера переспал с одной грязной добрячкой с тем же самым чувством нищеты, которая подталкивала меня в коллеж, когда я был в тюрьме. Сперма попала мне на брюки, что вызвало у меня смех, и мне пришлось стираться и стираться…»

Более прозаический Теофиль Готье, чувствуя щекотку любопытства, осыпал нетерпеливыми вопросами своего друга по лицею Шарлемань, который уехал жить в Египет: «Милый Эжен, что ты поделываешь там в африканской лавке? Письма, которые ты посылаешь своим родителям, полны деталей относительно кухни, деталей очень интересных, если бы не недостаток интимности и свободы: есть ли в этом знаменитом городе шлюхи, красивы ли они, или же уродливы, как они занимаются любовью, сколько им платят, есть ли там сифилис и с кем или чем ты спишь?..»

Жерар де Нерваль был первым из компании, кто отправился в Египет. Он тоже мечтал о сказочном Востоке после того, как кто-то отвел его в один дом на Елисейских полях, где он впервые увидел, как танцуют баядерки. Он отправился туда в один из зимних дней с беспечностью путешественника, который — руки в карманах и нос по ветру — всегда полагается на случай и которого больше интересуют нравы, чем памятники.

На корабле, который вез его, его друг Жозеф де Фонтфред приобрел юную индианку по имени Зейнаб, так же как покупают себе собачонку: «(…) он хотел, чтобы я овладел ею, я этого не хотел, — писал он Теофилю Готье, — тогда он и сам не стал спать с ней; на этом мы и остановились». Не было совершенно никакой необходимости в том, чтобы покупать себе компаньонку, содержание которой очень скоро стало обходиться дорого, тем более что улицы были полны проституток. Нерваль уточнял: «Можно получить женщину, какую тебе угодно. Женятся на гречанках, коптках, и это гораздо дешевле, чем покупать женщин, как имел глупость поступить мой спутник. Они воспитаны в привычках гарема, и им нужно служить — а это утомляет». Не обошлось, впрочем, и без разочарований, так как чрезвычайная нищета приводила в проституцию неизвестно кого.

Несмотря на все, что рассказывалось о легкости нравов, встреченном на райском Востоке, обладание золотыми монетами все же было совершенно необходимым для того, чтобы совершить эротическое путешествие. Без них не было никаких шансов приблизиться к прекрасным куртизанкам. Однажды, когда Максим дю Камп и Гюстав Флобер решили совершить путешествие вокруг Средиземного моря от Каира до Флоренции, минуя Бейрут, Константинополь, Афины и Рим, они попытались добиться того, чтобы государство послало их туда с какой-нибудь миссией. Один из них (Флобер) получил от министерства сельского хозяйства и торговли поручение собирать сведения относительно всего, что могло бы принести пользу внешней торговле Франции; второму министерством народного образования было поручено сфотографировать египетские памятники.

Они знали друг друга к тому моменту уже восемь лет. Общая любовь к литературе сделала их неразлучными. «Когда я познакомился с Гюставом Флобером, ему исполнился двадцать один год. Его красота была героической», — говорил Максим дю Камп. Влюбленный в путешествия, обладатель предприимчивого характера, дю Камп был единственным человеком, которому удалось оторвать Флобера от его привычек домоседа. Их первое путешествие привело их в закрытые дома Турани и Бретани. В этом не было ничего удивительного, так как помимо общей страсти к литературе, у них была еще одна — страсть к женщинам. Когда 15 ноября 1849 года после утомительного одиннадцатидневного путешествия друзья достигли Александрии, Максим сразу же пустился на поиски женщины. «Едва мы ступили на землю, как этот противный Максим Дю Камп уже возбудился из-за одной негритянки, которая зачерпывала воду в источнике, — писал Флобер. — Его возбуждали и негритята. Кто его только не возбуждал! А точнее сказать, что».

Дабы не шокировать египтян своими неортодоксальными манерами, Флобер дождался, когда они прибыли в Каир, чтобы там уже выпустить свои желания на свободу.

Их первых восточных женщин им предложила сводня позади отеля, в котором они остановились. Это были две турчанки, роскошно одетые в шелковые одеяния, расшитые золотом. Разговаривать было невозможно, так как они не понимали их языка. После нескольких музыкальных номеров, исполненных на тарабуке, дамы стали обмываться. «Адели не сняла своей рубашки, сделав мне знак, что у нее болит грудь», — отметил Флобер. Циновка, на которую она его увлекла, занимала целая свора кошек. Девушка разогнала их ногой и легла. У нее был замечательный зад, а ее гладкая бритая кожа отливала бронзой. «Странное совокупление, когда люди смотрят друг на друга и не могут разговаривать. Взгляд был одновременно любопытным и изумленным. Я, кроме того, получил мало удовольствия, так как был ошеломлен. Бритый лобок производит смешной эффект». Затем она помогла ему одеться. «Ее арабская речь, которой я не понимал. Это были вопросы из трех или четырех слов, и она ждала ответа, глаза встречались, от этого выразительность взгляда усиливалась…»