Любовные утехи богемы

«Пансионерки» притона увидели в посетителе прибыльного гостя и высыпали к нему навстречу. В светлых, прозрачных одеяниях они были похожи на нимф, но несколько тяжеловесных… Они старались развлечь маркиза и при этом строили ему глазки. Наперебой они хотели обратить на себя внимание знатного господина. Почтенная «хозяйка» поощряла старание «пансионерок» благосклонным взглядом. В зале с выцветшими обоями и полустертой позолотой, с картинами на стенах, изображающими обнаженных женщин в самых скабрезных позах, сидел маркиз де Сад — пресыщенный, самодовольный.

По его приказанию были поданы вино и ликеры. В то время, когда женщины пили, он как бы невзначай вынул из кармана коробочку с анисовыми сладостями и стал угощать ими красавиц. Результат, на который он рассчитывал и для которого он сюда явился, не заставил себя долго ждать. Продажные «жрицы любви» крайне удивились, когда почувствовали давно забытый ими пыл в крови. Под двойным влиянием дорогих вин и снадобья зал переполнился вакханками. Они требовали объятий самым бесстыдным образом и дико кричали. У одних от жажды сладострастия помутился разум, и они заливались слезами. Другие демонически хохотали. Некоторые катались по полу и рычали, как собаки. Последовала отвратительная оргия.

Из дома, охваченного безумием, неслись дикие крики, вопли и стоны, как будто вой затравленных зверей. Прохожие в ужасе останавливались: раздавались сквозь щели закрытых ставен взрывы безумного хохота, рыдания и шум борьбы. Сбежался народ с соседних улиц. Но никто не смел войти. Среди этой вакханалии маркиз чувствовал себя просто прекрасно и впоследствии вспоминал об этой ночи с особым удовольствием.

…Мало-помалу воцарилась тишина. Ранним утром маркиз, с осунувшимися лицом, небрежно одетый, вышел на крыльцо, поддерживаемый слугой. Толпа расступилась и пропустила их…

На другой день в Марселе разнеслась молва — мол, вооруженные негодяи ворвались в бордель и заставили несчастных женщин силой съесть отравленные конфеты, что одна из этих женщин в горячечном припадке выбросилась в окно и сильно разбилась, две другие умерли или умирают.

Истина была, конечно, менее драматична… Однако три дня спустя после отъезда из Марселя, 30 июня, маркизу было предъявлено обвинение в отравлении. Такое заявление сделало лицо, не заслуживающее ни малейшего доверия: хозяйка проституток. Она рассказала, что у одной из женщин несколько дней продолжается тошнота со рвотой и что та заболела после того, как съела довольно много конфет, предложенных ей иностранцем.

Две из анисовых лепешек были найдены — они случайно сохранились после уборки. Аптекари-химики после самого тщательного исследования удостоверили отсутствие в сладостях яда. Во время следствия другая женщина, жившая в публичном доме, обвинила маркиза де Сада и его лакея в противоестественном преступлении, жертвой которого стала не она. Из-за этого обстоятельства марсельский суд приговорил виновного к тяжелому наказанию. Но маркиз счел за лучшее удариться в бега, где и замышлял новые злодеяния. Возмущенный преследованиями, заставлявшими его скрываться, мало образумившийся, он задумал отомстить судейским крючкотворам… Дело об отравлении закончилось в конце мая 1778 года. Обвинение в отравлении было отвергнуто, и маркиз был осужден лишь за крайний разврат. Выговор в присутствии суда, запрещение въезжать в Марсель в течение трех лет с уплатой штрафа в 50 франков в пользу бедных заключенных. Такова была развязка этого процесса, до сих пор окруженного тайной во многом благодаря стараниям его семьи. Репутацией в ней дорожили — несмотря на цену, а платить пришлось недешево…

Часть II

Англия

Глава 5

Писатели и поэты

Венецианская пассия Байрона

Дамы Венеции без труда тратят огромные деньги на мебель и одежду, достойные принцесс, не имея иных доходов, кроме торговли собственным телом.

Лондон распутства…

И действительно, разве эта прекрасная прохожая с Оксфорд-стрит, если присмотреться вблизи, не Фанни Хилл Джона Клилэнда? А эти шлюхи с Флит Эли, которых Пепи за пять шиллингов ведет на постоялый двор Ламберт Марш, что на Ченнел-Роуд? Разве это не те «шлюхи в бархате и шелке», которых Байрон видел в Ковент Гардене, где они щеголяли в ложах, или, возможно, даже та несчастная девушка с Уордворт-стрит, обреченная встретить Джека Потрошителя? И разве это не Нелл Блоссом, которая идет по Рэтклиф Хайвэй на противоположной стороне Темзы, вечная девственница, которую госпожа Даберри продает в своем серале за пять гиней, ибо это сама любовь с лицом ангела? А позади нее, разве это не Нелл Харди, жена капитана, которая занимается проституцией ради удовольствия, так как корабль ее мужа только что покинул порт? А дальше, разве это не Черная Молли с Хедж Лойн, чей шербет из кислого винограда свел не одну челюсть, но и возбудил чувства не одного человека из числа пресыщенных? А там, разве это не прекрасная Анна, которая поднесла слабеющему опиумисту Томасу де Квинси стакан ароматного портвейна? Нет, это может быть только Моль Флендерс Даниэля Дефо, самая знаменитая среди них, «Моль Флендерс, которая родилась в Ньюгетской тюрьме и в течение шести десятков лет своей разнообразной жизни (не считая детского возраста) была двенадцать лет содержанкой, пять раз замужем (из них один раз за своим братом), двенадцать лет воровкой, восемь лет ссыльной в Виргинии, но под конец разбогатела, стала жить честно и умерла в раскаянии», как гласит подзаголовок этой знаменитой книги.

Лондон описан Диккенсом и увековечен в гравюрах Доре, в живописи и поэзии.

…До лорда Байрона в Англии грешил другой писатель — викарий и пьяница Свифт, ревностный посетитель лондонских таверн. После Байрона — великий и парадоксальный Уайльд.

У каждой нации свои архетипы страстей. Кроме того, грех в каждом случае носил свой резкий отпечаток их личности. Но всех троих объединяла исключительная свобода, с какой они относились к пуританским нравам Англии.

Хромота, конечно же, не была единственным изъяном Байрона. Он не принадлежал к числу людей, над которыми издевался Ювенал: они говорят о добродетели, на деле демонстрируя обратное. И все-таки до сих пор приписываемая Байрону склонность к инцесту и содомии не подтверждена ничем, на наш взгляд, и нуждается в куда более веских доказательствах, чем сплетни, распространяемые завистниками и обиженными им, и заурядные слухи, не имеющие под собой почвы.

Бомонд всегда принимал его холодно. «Я с удовольствием узнал, — говорил Стендаль, — что лорд Байрон — бандит, когда он появлялся в салоне у госпожи Сталь или Копе, все английские дамы выходили. (…) На его месте я симулировал бы смерть и начал новую жизнь».

Взаимное отторжение привело к тому, что Байрон оказался в Венеции.

Когда люди попадают за границу, они кардинально меняют свое поведение. Лишь два города были известны разнообразием, живописностью и качеством своих проституток — Венеция и Лондон. И оба эти города околдовывали писателей — но совершенно по-разному.

Венеция могла бы показаться идеальным местом для того, чтобы скрыться от света. Стены дворцов были толсты, потайным дверям не было числа, черные тихие гондолы (bautta) были подобны непостижимым громадным рыбам, а маски носили все время, пока длился карнавал, то есть шесть месяцев в году. Эта ложь шелка и картона, которая гениально маскировала лишь верхнюю часть лица, как нельзя лучше позволяла не стеснять свой язык. Это давало возможность боязливым и нерешительным людям, желавшим знать, любят ли их, выведать все, при этом оставаясь в неизвестности и ничем не рискуя. И только тогда с себя снимали, да и то ad libitum[3], маску, о которой Монтескье сказал как-то: «Благодаря ей я могу среди бела дня отправиться к девочкам, переспать с ними и после этого не причащаться на святой неделе…»

3

По выбору (лат.).