Златая цепь времен

Очень часто самостоятельные исследователи, завоевав научный авторитет действительно значительной разработкой отдельного вопроса, переходят в преподаватели, делаясь авторами многообъемлющих курсов. С высоты профессорской кафедры, по слову С. Б. Веселовского, они трактуют события, ими не исследованные. Более того, они вынуждены наспех, без критики, хватать случайные, устаревшие материалы, делая необоснованные выводы.

Силой обстоятельств подобные ученые авторы без всякого недобросовестного умысла, самым естественным для них и невинным образом насаживают произвольно отобранные факты на вертела своих предрассудков, сдабривая их звучным соусом тех или иных тенденций, то есть поступают антинаучно. Что же, все мы люди, все человеки, как напоминал царь Иван князю Курбскому. На труд историка влияет и его жизненный опыт, ограниченный, обычно, стенами учебных заведений и переплетами книг. И если колбы естествоиспытателей взрывают стены лабораторий, то историк вынужден напрягать собственное воображение. А ведь описывать, ценить приходится и состояние промышленности, и сельского хозяйства, и военные дела… Так, особенно при слабости самокритики и расцветают, как говорит Веселовский, «нетовые цветы по пустому полю исторических фантазий», прихотливые узоры которых «низводят науку до безответственных беллетристических произведений»…

Отсюда вывод — читатель исторических произведений не должен быть легковерным; ему следует помнить старомосковскую поговорку: не ходи босой.

В своем кратком обзоре историографии эпохи Грозного С. Б. Веселовский указал на многочисленные шипы, опасные для незащищенных читательских ног.

Оказывается, что удаленный от нас и во многом устаревший Карамзин был наиболее добросовестен как ученый. И очень скоро, после Карамзина, в 1846 году, с реабилитацией Грозного выступает Кавелин, «смело противореча и фактам, и логике». Успех Кавелина среди неосведомленных читателей С. Б. Веселовский объясняет своеобразной смесью восхваления и демократизма, и самодержавия: благодаря этому «нетовые цветы» Кавелина долго не хотели увядать.

К сожалению, и такой уважаемый историк, как С. Соловьев, не исследовал XVI век, не содействовал прояснению вопроса, и его выводы двусмысленны, необоснованны. В. Ключевский более научен, но влияние его взглядов оказалось у́же того, чего они заслуживали. С. Платонов свои высказывания «переполнил промахами и ошибками в таком числе, что поставил критиков в неловкое положение».

В своей оценке историков, распространявших ложные взгляды, и, в частности, говоря о «реабилитаторах» Грозного, С. Б. Веселовский отнюдь не становится на позиции, например, Карамзина, для которого неоспоримо отрицательный «моральный облик» личности Грозного был необычайно важен. Вскользь возражая тем, кто берет крен в сторону отрицания роли личности в истории, С. Б. Веселовский занимает позицию научной морали, и здесь его разоблачения исторических трудов весьма убедительны.

…С. Б. Веселовский достаточно точно и беспристрастно осветил ключевые события в Русском государстве второй половины XVI века для того, чтобы мы могли вынести, наконец, зрелое о них суждение.

2

До тех пор пока мы соглашаемся рассматривать течение исторического времени как процесс развития, который мы в состоянии познать, или для начала хотя бы описать, нам не обойтись без оценок. И без сравнений, хотя они неизбежно искажают мысль.

(Сравнения опасны потому, что первоначальный чисто художественный символ в дальнейшем легко овеществляется. Так, уподобление отвлеченной цели людских устремлений горной вершине ведет к оправданию средств: ведь на гору можно забраться многими путями и способами. И все ж личность Ивана IV хочется сравнить с волоском в часах в том ограниченном смысле, что мелкая на вид часть регулирует ход всего механизма. Сказанное подтверждается тем, что изменения политического направления характерны были во всей истории общества, вне зависимости от названия форм правленья, но по воле фактически осуществлявших власть. Причем мягкие приемы заменялись жесткими и обратно по очевидному произволу. И те и иные приемы правления, то есть и мягкие, и жесткие, обладают инерцией. Во-первых, после исчезновения личностей и после тех или иных деклараций преемников продолжают жить и действовать воспитанные в отмененных приемах кадры, и эти кадры включают несколько поколений. Во-вторых, в случае с Иваном IV, в понятие кадра входит, в сущности, весь народ, ибо люди, испытавшие угнетение и выросшие в условиях бесправия, ничего другого не могут предложить друг другу, когда получают возможность выразить себя. Так, после смерти Ивана IV и его непосредственные преемники, и широкие массы, втянутые в смуту, действуют в стиле Грозного. В-третьих, остается пример. Этот пример сохраняется в случае с Иваном IV вовсе не в форме каких-то наставлений, но в более действенном виде возможностей. Приглядываясь к очень многим приемам Петра I, мы не можем не заметить их подобия приемам Ивана IV. Будто бы отличнейше известная эпоха Петра I нуждается в изучении ее учеными такой же добросовестности, силы и нелицеприятия, какими обладал С. Б. Веселовский.)

Веселовский неоднократно указывает на порочность суждения о замыслах любого человека, конечно и Ивана IV, по результатам его деятельности. В той же мере порочно и выдумывание отдельными историками замыслов Ивана IV. Кстати, сам Иван IV в переписке с Курбским, и в своем завещании, и в своих приписках к летописи, утверждая самовластие как цель, нигде не прокламирует тех государственных намерений, во имя которых он нуждается в полной свободе рук. Мы знаем его исключительно изменчивую капризность в отношениях к людям: такое же капризное непостоянство он проявил к изобретенному им новому государственному учреждению — Опричному двору. Как каждую эпоху, как каждого исторического деятеля, так и Ивана IV мы имеем право ценить по действительным результатам его вмешательства в жизнь, не увлекаясь разгадками замыслов. Как это не странно, но постоянно и повсеместно смешивают приговор уголовного суда с приговором истории, то есть общей оценкой, которую выносят потомки-наследники. Уголовный суд обязан установить умысел и вменяемость обвиняемого, ибо без умысла нет преступления, а есть несчастный случай. История же никогда не отправляет в тюрьму или на виселицу. Небезразлично относясь к тому или иному государственному деятелю, история судит или обязана судить о нем только по результатам, не снисходя к его человеческим слабостям. Уместно заметить, что по правилу, почти не знающему исключений, государственный деятель как человек награждается, так сказать, «духовно» возможностью широкого самовыражения, пусть часто очень грубого. Расплачиваются же — и здесь нет исключений — довольно удаленные потомки и самого деятеля, и его современников. Вероятно, отчасти и этим психологически объясняется свойственный всем нациям интерес к истории: хотя такое не входит в бытовые понятия о справедливости, но потомки, неся груз ответственности за деяния своих предков, имеют право судить мертвых. И они занимаются этим вне всякой зависимости от научного взгляда на вещи, ища на поверхности примеров, поучений, сравнений, а в глубине — объяснений сегодняшнего дня.

На самом деле, каждое правительство, класс, каждый деятель получает в свое распоряжение основной капитал: географическое пространство, с его недрами, почвами, водами, лесами, и народ, нацию как живую, динамическую силу.

Говоря о результатах правления Ивана IV, мы отмечаем положительность присоединения Среднего и Нижнего Поволжья: была завершена восточная политика деда и отца Ивана IV. Напоминая сказанное по этому поводу С. Б. Веселовским, заметим, что рассматривать присоединение Казани и Астрахани как захватническую войну неверно. Так же, как и Крым, поволжские татарские государства одним из источников своего дохода делали грабеж Руси и захват пленников. Усиливаясь, Русь, естественно, должна была положить конец такому положению. С. Б. Веселовский убедительно показал необоснованность мнения о «захватнических стремленьях московских помещиков» и отсутствие какой-либо заслуги в деле завоевания Казани и Астрахани самого царя Ивана.