Ада, или Эротиада

— тока крови, или же в гное чирея некого г-на Некто, вскрытого скальпелем в некотором Шейске. Больше того, хоть и наполняла библиотечные полки открытого доступа разнообразная и обширная справочная литература, все же оставались недоступными запрещенные, а то и сожженные книги трех космологов — Икстиньи, Игрекса и Зетова (псевдонимы), опрометчиво заваривших всю эту кашу полвека назад, возбуждая и утверждая панику, психоз, а также гнусные романчики. Всех трех ученых теперь уж с нами нет: Икс покончил жизнь самоубийством; Игрека похитил человек из прачечной и переправил в Татарию, а Зет — румянощекий, с белыми бачками, бравый старец — доводил до умопомрачения своих тюремщиков в Якиме посредством каких-то нечеловеческих хрипов, беспрестанного изобретения разных симпатических чернил, хамелеонством, нейросигналами, спиралями исходящего света и мастерством чревовещания, воспроизводившим звук пистолетного выстрела и вой сирены.

Бедняга Ван! В своей борьбе за абсолютное отлучение создателя писем с Терры от образа Ады, он тратил столько румян и позолоты на Терезу, что под конец получил низкопробный шаблон. Эта самая Тереза свела с ума своими посланиями одного ученого на нашей легко впадающей в безумие планете; его анаграммовидное имя Сиг Лимэнски отчасти было произведено Ваном от имени последнего доктора Аквы. Когда же одержимость Лимэнски перешла в любовь, и кое-чьи симпатии сосредоточились на его очаровательной, печальной, обманутой половине (урожденной Антилии Глемс), перед нашим автором встала мучительная задача испепелить теперь в Антилии, брюнетке по природе, малейший след Ады — что и второго персонажа низвело до куклы с паклевыми кудряшками.

Направив Сигу сквозь пространство более десятка импульсов со своей планеты, Тереза летит к нему, и тому в своей лаборатории приходится помещать ее на стеклышко под мощным микроскопом, чтоб разглядеть крошечные, хотя по-своему совершенные, формы едва видимой возлюбленной, и грациозный микроорганизм тянется своими прозрачными отростками навстречу огромному влажному глазу. Увы, testibulus («пробирка» — не путать с testiculus, «орхидея») с плавающей внутри Терезой, этакой микрорусалкой, «случайно» выбрасывается Флорой, ассистенткой профессора Лимэна (к тому времени укоротившего имя), от рождения бледной как мрамор, темноволосой писаной красавицей, которую автор преобразил, и вовремя, в третьего пошлого манекена с блеклым пучочком.

(Впоследствии Антилия вернет себе мужа, Флору же выбросят за ненадобностью. Бравада Ады.)

На Терре Тереза вела кочующую жизнь корреспондента одного из американских журналов, что и дало Вану возможность изобразить политическую сторону жизни родственной планеты. Эта сторона далась ему без особых хлопот, отразив, по сути, мозаику тщательно подобранных фрагментов из собственных описаний «трансцендентального бреда» его пациентов. Звуковоспроизведение было нечеткое, собственные имена часто искажались, беспорядочный численник перемешал порядок событий, однако в целом разноцветные точки все-таки составили некую геомантическую картинку. Уже ранние экспериментаторы предполагали, что наши исторические хроники запаздывают по мостам времени{103} примерно на полстолетия по сравнению с хрониками Терры, однако обгоняют кое-какие подводные ее течения. На момент нашей скорбной истории король Террийской Англии, очередной Георг (у кого было, надо полагать, не менее полудюжины предшественников с таким же именем), правил, или только что завершил правление, империей, которая была (с инородными пустотами и вкраплениями между Британскими островами и Южной Африкой) поразношерстней, чем крепко спаянная империя на нашей Антитерре. Особенно впечатляющий разрыв олицетворяла собой Западная Европа: еще с восемнадцатого столетия, когда доблестная бескровная революция сбросила с трона Капетингов и отразила атаки всех завоевателей, Террийская Франция расцвела под водительством двух императоров и ряда буржуазных президентов, последний из которых, Думерси, был внешне, пожалуй, куда импозантней милорда Голя, губернатора Люты! Восточнее, вместо Советнамурского Ханства с его жестоким ханом Coco, простиралась сверх-Россия, охватывающая весь бассейн Волги и управляемая Суверенным Сообществом Совершенствующихся Республик (таким название до нас дошло), явившимся на смену царям, завоевателям Татарии и Трста. И наконец, немаловажное: Атаульф Грядущий, белокурый гигант в щеголеватом мундире, тайная страсть многих британских дворян, почетный капитан французской полиции, великодушный союзник Руси и Рима, по слухам, занялся преобразованием пряничной Германии в великое государство со скоростными шоссе, безупречной армией, духовыми оркестрами и модернизированными бараками для неудачников и их потомства.

Несомненно, многое из этих сведений, добытых нашими террапевтами (как прозывались коллеги Вана), отдает халтурой; но все же везде превалирующей темой звучит мотив светлой радости. Теперь целью романа стало предположить, что Терра шельмует, что не такой уж там везде рай, что, возможно, кое в чем человеческий рассудок и человеческая плоть подвергаются на этой родственной планете мучениям пострашней, чем на нашей, не в меру очерняемой Демонии. В своих первых письмах до отлета с Терры Тереза только и делает, что восхваляет тамошних правителей — особенно российских и германских. В последних же посланиях из космоса она признается, что переусердствовала в смысле благодати; что на самом деле стала орудием «космической пропаганды» — такое признание требует смелости, ведь агенты Терры могли умыкнуть Терезу обратно или уничтожить во время полета, если бы им удалось перехватить волну ее признаний, теперь в основном устремленную в одном, только в одном, направлении, и не спрашивайте Вана, как именно и почему это делалось. К несчастью, признаемся, не только механицизм, даже морализаторство едва ли могло назваться областью, где мог Ван блеснуть; развитие и шлифование мыслей, изложенных здесь походя в нескольких фразах, заняли бы у него сотни две страниц. Не надо забывать, что лет ему было всего лишь двадцать; что он слишком много прочел и слишком мало открыл; и что яркие видения, возникшие перед глазами, едва он ощутил на террасе у Кордулы первые мучительные симптомы пробивающейся на свет книги, теперь теряли краски под натиском осмотрительности, как и те чудесные изделия, какие средневековые путешественники, вернувшись из Китая, не смели показывать венецианскому святоше или фламандскому обывателю.

Ван целых два месяца в Чузе переписывал начисто свои чудовищные каракули и затем строжайше редактировал рукопись, и вот, когда она наконец могла сойти за первый вариант, Ван ее отнес в мало кому известное агентство в Бедфорде, чтоб там распечатали на машинке в трех экземплярах. Потом снова черкал отпечатанное — уже на борту лайнера «Королева Джиневра» на обратном пути в Америку. И в Манхэттене пришлось дважды перебирать гранки, не только из-за массы новых изменений, но и по причине за предельности корректорских знаков Вана в правке.

«Письма с Терры», сочинение Вольтэманда, вышли в свет в 1891 году, в день, когда Вану исполнился двадцать один год, на титульном листе значились два несуществующих издательства: «Абенсераг», Манхэттен и «Зегрис», Лондон.

(Если бы мне попался экземпляр, я бы тотчас же узнала лапочку Шатобриана, а значит, и твою лапку.)

Его новый адвокат, г-н Громвель, чье воистину благозвучное цветочное имя даже как-то сочеталось с его невинным взглядом и белокурой бородкой, приходился племянником знаменитому Громбчевскому, который последние лет тридцать вел некоторые дела Демона с большим старанием и ловкостью. Громвель не менее бережно обходился с личным состоянием Вана; однако был не слишком сведущ в премудростях издательского дела, а Ван в этих вопросах был полный профан; он, к примеру, не подозревал, что «экземпляры для отзыва» следует рассылать редакторам различных периодических изданий или что за рекламу надо платить, а не ждать, что она внезапно материализуется во всей красе на центральной полосе между аналогичными завлекалками, рекламирующими «Бесов» мисс Лямур и «Белугу» мистера Герцогса.