Страница 1 из 2
- Люба, Любонька! Где ты, сестрица моя милая? – звонкий голосок раздавался в просторном вестибюле небольшого дома.
Этот дом парадным подъездом выходил на Калашниковскую набережную, состоял из семи комнат, огромной столовой и небольших помещений для прислуги, примыкающих к кухне, из которой доносился запах запеченного рождественского гуся с яблоками. Этот аромат приятно щекотал ноздри, заставляя чувствовать себя, ну, очень голодным.
Юная девушка легкими шагами мчалась по лестнице вверх. Ее длинная коса, туго сплетенная из каштановых волос, с огромным белым бантом на шее, едва поспевала за хозяйкой, тяжело раскачиваясь из стороны в сторону. Подол ярко-голубого платья стелился по ковровой дорожке, которая длинным полотном легла по всей длине лестницы. Шаги юной девы были легки и невесомы. Карие глаза светились счастьем от того, что она на рождественские каникулы была отпущена домой, если, конечно, этот особняк можно было назвать домом, ведь Агафья была воспитанницей своей родной сестры, и дом этот принадлежал Константину Петровичу – супругу Любови Васильевны, купцу первой гильдии, достаточно обеспеченному человеку, которому было несложно приютить родственницу, оставшуюся без попечения родителей.
На звонкий голосок сестры из личных покоев вышла Любовь Васильевна. Добродушно улыбнулась и раскинула руки, приветствуя младшую сестру:
- Агафья, ты, поди, весь дом напугала, так звонко извещая всех о своем прибытии! – шутливо ответила сестра. – Ну, иди же ко мне, душечка! Дай, я посмотрю на тебя. Да ты, никак еще краше стала!
Яркий румянец вспыхнул на бархатных щеках юной прелестницы.
- Любонька, ну, зачем же ты меня смущаешь! – воскликнула Агафья.
- Уж, тебе ли, мой дружочек, стыдиться меня? – со смехом, ответила Любовь Васильевна. – Дай, я нагляжусь хоть на тебя!
Люба, поцеловав троекратно сестру, отстранила ее от себя, окинула с ног до головы изучающим взглядом голубых глаз, доставшихся ей по наследству от отца – Василия Григорьевича, и вдруг тихо прошептала:
- До чего же ты похожа на маму, царствие ей небесное, нашему ангелу. Агафья, как же я тебя люблю, и еще больше, потому что глаза у тебя нашей покойной мамочки – такие же ласковые, внимательные. Как же я истосковалась по тебе, Аглаша!
На глаза Любови Васильевны набежали слезы. Она обняла сестру, прижала к сердцу.
- Ах, не надо грустить, Любонька. Грех это – впадать в уныние. Я верю, что наши родителя смотрят на нас с небес и радуются тому, что мы сейчас вместе, - стала успокаивать старшую сестру Агафья.
- Да, не будем печалиться, - согласилась Люба, промокнув уголки глаз кружевным платком. – Ну, пойдем скорее, сорока ты моя, расскажешь, как тебя мучили строгие экзаменаторы. Тебе же есть, чем поделиться со мной?
- Да, Любонька, ты можешь гордиться мною. Я успешно выдержала экзамен по русской словесности. А мое сообщение о царствовании императора Всея Руси Петра Алексеевича признан лучшим среди учениц старшего курса. Я так готовилась, так готовилась, три ночи не спала, переживала, но зато какой блестящей получилась защита моего доклада. Мне даже некоторые девочки, нарушая правила этикета, хлопали, и это прямо на экзамене, представляешь, Люба?
- Я знала, что ты у меня умная девочка, но не думала, что я еще буду гордиться твоими успехами. А скажи, императрица Александра Федоровна посещала ваш пансион?
- Да, душечка. Наша царица – просто ангел небесный. Как она умеет достучаться до сердца каждой из учениц. Как она держит себя с нами просто, не заносчиво. Но мне так жаль нашу матушку-государыню: глаза у нее такие печальные, как будто тоска гложет ее сердце. Сколько ей приходится выносить: тревога за супруга своего, и озабоченность здоровьем единственного сыночка – наследника престола. Все читается на ее лице. Так помочь хочется. Но, что мы можем сделать? Только порадовать Александру Федоровну нашими успехами. Ты знаешь, что нам даже бал отменили, потому что государыня скорбит из-за злодейства, сотворенного над Григорием Распутиным. Он так помогал государыне в делах ее тяжких. Говорят, царевич Алексей только и был жив благодаря молитвам старца и его чародейству. Может, люди всякое болтают про него непотребное, но только тяжело переживает наша государыня потерю Распутина. Кто-то говорит, что ожидают нас лихие годы, как предсказывал старец. Так ли это, Любушка?
- Что я могу тебе сказать на это, дитя мое? То мне не ведомо. Константин Петрович не особенно делится со мной новостями политического порядка, все больше слухи хватаем в салонах, да люди наши в подворотнях шепчутся, распространяя домыслы. Но, поверь, милая моя сестрица, тебе надо успешно окончить Смольный институт, и это - немаловажно! Ты должна стать настоящей благовоспитанной барышней. Мой дражайший супруг уже подыскивает тебе блестящую партию. Ведь очень важно для любой девушки удачно выйти замуж. Константин Петрович даже приготовил за тобой, Агафья, небольшое приданое, которое будет полезно твоему будущему супругу.
- Ах, Любонька, я не знаю, как же можно замуж выходить без любви. Я хочу испытать самые настоящие, возвышенные чувства, о которых так поэтично писал Пушкин, о которых рассказывается в романах Ивана Тургенева.
- Не фантазируй, Аглаша, - строго погрозила пальцем сестра. – Мужа полюбишь уже в браке. Поверь мне, я тоже выходила за Константина Петровича не совсем по своей воле, но, веришь, ни разу не пожалела. Все- таки мне очень повезло с моим супругом. Он любит меня, балует. Но, самое главное, уважает. Вот и тебя, моя сиротинушка, приютил без условий, потому что понимает, что нам только на него вся надежда. Он – наша опора в жизни. Наше – всё.
- Я знаю, Любонька, что ты с Константином Петровичем заменили мне родителей. А то бы отправили бы меня в монастырский приют, и не было бы у меня такого замечательного угла, этого дома, в который я с таким удовольствием возвращаюсь. Как замечательно мы встретим Рождество! – всплеснула руками Аглаша и даже слегка подпрыгнула.
А потом порывисто обняла сестру и замерла от переизбытка чувств.
Мягкая рука Любови Васильевны гладила по шелковистым волосам, ласкала эту девочку, вселяя в нее уверенность в то, что у нее все будет хорошо.
- Ну, что же мы стоим? – вдруг произнесла Люба. – Живо беги в свою комнату переодеваться. Сейчас позову Лизу, которая поможет тебе надеть новое платье. Я старалась подобрать по твоей фигуре. Платье лежит на кровати и дожидается свою хозяйку!
- Ах, Любонька, благодарствую. Не стоило делать мне такие дорогие подарки. Ведь платья нынче стоят дорого.
- Мне для моей красавицы ничего не жалко. Кто о тебе позаботится, если не я? Ну, беги, переоденься, а то тебе твоя форма пансионерская, наверное, уже надоела.
- Как же ты меня понимаешь всегда, - лукаво улыбнувшись, ответила Агафья.
Легкой походкой она удалилась в дальние покои – в комнату, которая была отведена специально для нее.
В этой просторной комнате хранились ее любимые книги; на письменном столе стояла чернильница с набором перьев, ножичек из слоновой кости; в столе-бюро хранились маленькие секреты юной девицы – письма подруг, альбом с иллюстрациями и эпиграммами от светских молодых людей; в шкатулке - нехитрые украшения, доставшиеся по наследству от матери, рано ушедшей из жизни. Это был уголок Агафьи, ее личные стены, в которых она чувствовала себя достаточно уютно. Она страшилась представить себе, что произошло, если бы Любовь не взяла сестру на содержание, а оставила бы сиротствовать у чужих людей. Страшно становилось до слез в глазах.
Агафья подошла к киоту, опустилась на колени, устремив глаза на икону Божьей Матери, и начала шептать губами благодарственную молитву во здравие своих близких и царствующего семейства. Молилась долго, горячо. Осенив себя крестным знамением, поднялась с колен. В душе воцарилось спокойствие.