Страница 44 из 195
Поражение рабочего класса во Франции, победа французской буржуазии означали в то же время новое порабощение национальностей, которые на крик галльского петуха ответили героическими попытками освобождения. Польша, Италия и Ирландия еще раз подверглись ограблению, осквернению, злодейским зверствам, учиненным прусской, австрийской и английской полицейщиной. Поражение рабочего класса во Франции, победа французской буржуазии одновременно означали поражение средних классов во всех европейских странах, где средние классы, соединившись на момент с народом, ответили на крик галльского петуха кровавым восстанием против феодализма. Неаполь, Вена, Берлин! Поражение рабочего класса во Франции, победа французской буржуазии означали в то же время победу Востока над Западом, поражение цивилизации в борьбе с варварством. В Валахии началось угнетение румын русскими и их Орудием — турками; в Вене хорваты, пандуры, чехи, сережаны и прочий сброд задушили германскую свободу, и в настоящий момент царь вездесущ в Европе. Низвержение буржуазии во Франции, победа французского рабочего класса, освобождение рабочего класса вообще — таков, следовательно, лозунг европейского освобождения.
Но та страна, которая превращает целые нации в своих наемных рабочих, которая своими гигантскими руками охватывает весь мир, которая уже однажды взяла на себя расходы европейской Реставрации, страна, в собственном лоне которой классовые противоречия развились в наиболее резкой и бесстыдной форме, — Англия кажется скалой, о которую разбиваются революционные волны, которая хочет уморить голодом новое общество еще во чреве матери. Англия господствует над мировым рынком. Переворот в экономических отношениях любой страны европейского континента или даже всего европейского континента без Англии — только буря в стакане воды. Промышленные и торговые отношения внутри каждой нации зависят от ее сношений с другими нациями, они обусловлены ее отношением к мировому рынку. Но Англия господствует над мировым рынком, а буржуазия господствует над Англией.
Таким образом, освобождение Европы — будь то завоевание угнетенными национальностями независимости, будь то низвержение феодального абсолютизма — обусловлено победоносным восстанием французского рабочего класса. Но всякий социальный переворот во Франции неизбежно будет сокрушен английской буржуазией, мировой промышленной и торговой гегемонией Великобритании. Всякое частичное социальное преобразование во Франции и вообще на европейском континенте, поскольку имеется в виду его доведение до конца, есть и останется пустым благим пожеланием. А старая Англия будет сокрушена лишь мировой войной, которая одна только может предоставить чартистской партии, организованной английской рабочей партии, условия для победоносного восстания против своих могущественных угнетателей. Только тогда, когда чартисты окажутся во главе английского правительства, социальная революция перейдет из области утопии в область действительности. Но всякая европейская война, в которой замешана Англия, есть мировая война. Она будет вестись в Канаде и Италии, в Ост-Индии и Пруссии, в Африке и на Дунае. И европейская война будет первым следствием победоносной рабочей революции во Франции. Как в эпоху Наполеона, Англия будет стоять во главе контрреволюционных армий, по в результате этой войны она сама будет брошена в революционное движение, станет во главе его и искупит свою вину перед революцией XVIII века.
Революционное восстание французского рабочего класса, мировая война — таковы перспективы 1849 года.
Написано К. Марксом 31 декабря. 1848 г.
Печатается по тексту газеты
Напечатано в «Neue Rheinische Zeitung» № 184, 1 января 1849 г.
Перевод с немецкого
БУРЖУАЗНЫЙ ДОКУМЕНТ
Кёльн, 4 января. Общественная благотворительность, как известно, приняла в Англии, где господство буржуазии достигло наибольшего развития, самые благородные и самые великодушные формы. Английские workhouses {работные дома. Ред.}, эти общественные учреждения, в которых за счет буржуазного общества прозябает избыточное рабочее население, сочетают в поистине утонченной форме благотворительность с местью, которой буржуазия преследует несчастных, вынужденных обращаться к ее благотворительности. Бедняги не только получают самые скудные, самые жалкие средства существования, которых едва хватает на физическое воспроизводство, но их деятельность ограничивается возбуждающим отвращение, духовно и физически отупляющим, непроизводительным, бессмысленным трудом — например, работой на ступальном колесе. Дабы несчастные поняли, наконец, всю тяжесть своего преступления — преступления, заключающегося в том, что вместо того, чтобы, как обычно, быть объектом, эксплуатируемым и приносящим прибыль буржуазии, они, наоборот, превратились в источник расходов для своих прирожденных потребителей, подобно тому как оставшиеся на складе бочки спирта являются источником расходов для торговца спиртом, — дабы они научились чувствовать всю тяжесть этого преступления, их лишают всего, что оставляют даже самому закоренелому преступнику: возможности общения с женами и детьми, развлечений, бесед — всего. Но даже и эта «жестокая благотворительность» английской буржуазии ни в малейшей мере не строится на каких-либо сентиментальных основах — она вся построена на основах весьма практических, легко поддающихся учету. С одной стороны, буржуазный порядок и коммерция могли бы сильно пострадать, если бы пауперы всей Великобритании вдруг были выброшены на улицу. С другой стороны, английская промышленность переживает то периоды лихорадочного перепроизводства, когда спрос на рабочие руки с трудом может удовлетворяться существующим предложением, а добывать их все же нужно, и как можно дешевле, то периоды торгового застоя, когда производство далеко опережает потребление и когда едва лишь половина рабочей армии может быть занята полезным трудом за половинную плату. Что более остроумного можно придумать, чем workhouses, дабы постоянно иметь наготове резервную армию для благоприятных периодов, а в неблагоприятные торговые периоды превращать ее в этих богоугодных заведениях в машины, лишенные воли, способности к сопротивлению, требований и потребностей?
Прусская буржуазия выгодно отличается от английской буржуазии тем, что она противопоставляет британскому политическому высокомерию, напоминающему нравы нечестивого Рима, всеподданнейшее благоговение, христианское смирение и кротость перед троном, алтарем, армией, бюрократией и феодализмом; тем, что она, — вместо того чтобы проникнуться коммерческой энергией, покоряющей целые части света, — занимается на китайский манер мелочной торговлей внутри страны и, с филистерской ограниченностью цепляясь за стародавний рутинный полуцеховой строй, пытается посрамить беспокойный гигантский дух изобретений в промышленности. Но в одном пункте прусская буржуазия приближается к своему британскому идеалу — в бесстыдной жестокости по отношению к рабочему классу. Если, взятая как целое, как корпорация, она и в этом отношении отстает от британцев, то это объясняется просто тем, что в общем и целом, как национальный класс, она, по недостатку мужества, ума и энергии, никогда ничего не добивалась и никогда ничего значительного не добьется. Она и не существует в национальном масштабе — она существует только как буржуазия данной провинции, данного города, данной местности, как сумма частных лиц, и в этом виде она еще более беспощадно выступает против рабочего класса, чем английская буржуазия. Почему народы со времени
Реставрации так тосковали, о Наполеоне, которого они только что приковали к уединенной скале в Средиземном море? Потому что легче переносить деспотизм гения, чем деспотизм идиота. Так, английский рабочий может ощущать некоторую национальную гордость по сравнению с немецким рабочим, потому что господин, который его угнетает, угнетает весь мир, между тем как господин немецкого рабочего, немецкий буржуа, сам раб из рабов, а нет ничего более ужасного, более унизительного, чем быть рабом раба.