Страница 66 из 156
Глава 9
Угадай, кто вернулся?
28 декабря 1904 года. Желтое море.
— Что за чертовщина у нас с пристрелкой? Когда мы ее накроем, в конце-то концов!? — бесился Руднев прильнув с биноклем к смотровой щели в рубке «Громобоя». До «Адзумы» на глаз было никак не более сорока пяти кабельтов, но артиллеристы его крейсера уже несколько минут не давали по плутонгам и на главный калибр дистанции для беглого огня на поражение. Ожидая данных с флагмана «Витязь» пока молчал. Но, как не бесись, причина происходящего была очевидна: По «Адзуме» уже стреляли. Причем совершенно бессистемно. «Ослябя» и «Пересвет» минут пятнадцать посылали в своего противника снаряд за снарядом, совершенно не мучаясь тем фактом, что подходящие сзади справа крейсера Руднева так же намеревались обрушить огонь именно на этот, медленно отстающий от своей линии броненосный крейсер.
Вокруг него периодически вставали фонтаны от падений шестидюймовых снарядов, в которых среди «ослябских» и «пересветовских» прятались точно такие же, от пристрелочных выстрелов броненосных крейсеров. Периодически в небо взлетал и фонтан раза в два с половиной повыше — это, развернутая почти до предела на правый борт, работала кормовая башня «Осляби». Из всей главной артиллерии броненосцев-крейсеров только единственная ее десятидюймовка сейчас могла вести достаточно эффективный огонь. И эта одинокая пушка главного калибра действительно оказалась сейчас как нельзя кстати.
«Адзума», на этой стадии сражения пораженный семью 6-дюймовыми снарядами броненосцев-крейсеров, переносил их воздействие стоически. У японца не было заметно ни крена, ни дифферента. Несмотря на занявшийся вновь пожар, поднимавший клубы дыма вокруг кормового мостика и сбитую фор-стеньгу, он исправно отплевывался в медленно приближающегося «Ослябю» своим средним калибром и, как по расписанию, раз в минуту в направлении головного русского броненосца отправлялись два восьмидюймовых «привета» из его кормовой башни.
С учетом почти двукратной разницы в площади силуэтов противников, ничего удивительного не было в том, что два таких снаряда в «Ослябю», к моменту открытия огня крейсерами Руднева, уже попали… Первый привел к молчанию средний шестидюймовый каземат правого борта, на месте которого дымилось нечто бесформенное — сдетонировали несколько зарядов. Второй унес в море становой якорь противоположного борта, выдрав попутно кусок верхней палубы полубака.
Очередное зубодробительное попадание в «Ослябю» Руднев уже смог лицезреть лично: огненный цветок расцвел на его правом борту прямо под мостиком, чуть впереди носового спаренного каземата. Было видно, как из облака буро-желтого дыма кувыркаясь, летели в море какие-то обломки…
— Есть! Получил! Получил таки, зараза! — раздались вокруг радостные возгласы. Что привело Петровича в состояние полного офигения…
— Вы что, озверели тут все!? Японской меткости радуетесь, что ли? Совсем уж…
— Что, «озверели»? «Ослябя» только что японцу в заднюю башню зафитилил, Всеволод Федорович! Вон, смотрите, смотрите! Дыму-то… Даст Бог, может, и рванет сейчас!
— Так… Посмотрим, куда он кому зафитилил… — смущенно пробормотал Руднев, всматриваясь теперь во вражеский корабль.
Сквозь клубы густого дыма, поднимающиеся над японским кораблем, Петрович разглядел, наконец, что случилось с его кормовой башней. Судя по всему, бронебойный десятидюймовый снаряд с «Осляби» пробив тонкую крышу, вынес ее заднюю стенку. И в процессе этого выноса взорвался. В результате сейчас то, что осталось от башни, дымилось как сковородка, на которой забыли жарившуюся картошку. Причем забыли надолго.
Левое орудие торчало в небо под углом градусов сорок-пятдесят, что говорило о том, что станок фатально разрушен. Ствол правой пушки безжизненно замер на отрицательном угле возвышения. С башней было покончено. Но, к сожалению для российской стороны, так ожидаемый взрыв погребов не произошел. Почему, и что спасло корабль, можно было бы узнать после боя у его моряков. Если им суждено этот бой пережить.
Вскоре стало ясно, что японцы затапливают погреб, броненосный крейсер заметно садился кормой, скорость его падала. И когда Петрович уже прикидывал, сколько он еще продержится под огнем его кораблей, «Адзума» покидая строй резко покатился вправо…
— В расчете! Молодец Бэр… «Сделано хорошо!» ему. И «Ура!» по батареям! Но… Отставить думать о падали, господа! По глазам вижу, добить хочется очень. Успеется еще. В таком виде далеко не уйдет — это ему не пролив Лаперуза… Там впереди Того с нашими то же самое проделать собирается, туда бежим, туда! Оставьте караулить пару дестроеров. Пусть не дают ему телеграфировать. Если до темноты не найдем и не добьем, пусть сами атакуют. А Миклухе передайте, минут десять может его еще пошпынять с кормы, потом сразу за нами.
— Всеволод Федорович, будем обходить наши броненосцы по неподбойному борту, или как? — обратился к Рудневу поднявшийся на мостик Хлодовский, — До них сейчас кабельтов семь, даже поменьше. Идут 14 с небольшим узлов. Догоним через пятнадцать минут. Бэр запрашивает, принимаете ли Вы командование над его кораблями? Небогатов ранен…
— Командование уже принял. Передайте от меня семафором благодарность экипажам обоих броненосцев. Пусть Бэр возьмет два румба влево, нам нужно «Россию» с «Рюриком» выручать, а не тыкаться японцам в середину колонны. Наши, конечно, на отходе будут к западу забирать. Да и от «Хацусе» ему пока лучше «подарков» не получать, у того обе башни в порядке… Мы для начала станем в кильватер «Пересвету». «Россию» с «Осляби» видно? Если да, то пусть правит прямо на нее. Запросите «Пересвет»: что с Николаем Ивановичем? Серьезно ли пострадал? И с обоих кораблей — потери, повреждения, максимальную скорость, состояние артиллерии, запас снарядов…
— Всеволод Федорович! С марса открылась «Россия» и «Рюрик». Плохие совсем дела у них, похоже.
— Понял. Лезу! Не мешайте же ради Бога, хочу видеть все сам! Каждая минута дорога…
Карабкающийся на фор-марс по скоб-трапу контр-адмирал… Да еще с рупорм в руке… Точно зрелище неординарное. И не для слабонервных. Но Петровичу просто необходимо было взглянуть на происходящее впереди, чтобы как можно быстрее составить впечатление и о состоянии наших избиваемых кораблей, о скорости и курсе неприятеля, и о… Черт его знает, о чем еще. И что там будет необходимо… Но на глазах обалдевших от неожиданности офицеров и матросов, Руднев довольно быстро одолел двенадцатиметровый подъем, и был втащен на маленькую огороженную площадку мускулистыми руками марсовых. С палубы неслось «Ура нашему адмиралу!», но Петровичу сейчас было не до личной славы. Сквозь цейсовскую оптику он, до крови закусив губу, всматривался вперед, туда, где героический «дедушка „Рюрик“» доживал свои последние минуты…
Проходя мимо окутанных облаками пара и тучей дыма, пылающих по левому борту безжизненных останков осевшего в воду метра на два с лишним «Рюрика», «Микаса» уже не стрелял по нему из орудий. Снаряды броненосцев теперь предназначались «России», которая была от японского флагмана в трех милях и, отчаянно дымя, пыталась разорвать дистанцию. Ее и надо было «стреножить», чтобы не ушла далеко, но поворачивать колонну за ней, расходясь с транспортным караваном, дымившим где-то впереди, и который сейчас лихорадочно пытаются прикрыть «Баян» с «Варягом», Того посчитал неоправданной потерей времени: русскую гвардию нужно было перетопить обязательно…
Однако отказать себе в праве на «удар милосердия» японский командующий не смог. При этом он даже сам себе не посмел признаться в том, что это была небольшая личная месть. Месть за тот секундный страх, впервые испытанный им в этом бою, когда всем в рубке «Микасы» уже казалось, что собравшийся таранить японского флагмана громадный русский крейсер ничем не удастся остановить…
Обошлось… Поравнявшись с «Рюриком», «Микаса» резко довернул, выплюнул в борт агонизирующему врагу две мины и немедленно вернулся на генеральный курс. Промахнуться по неподвижной мишени было практически невозможно. Когда возле русского корабля с грохотом взметнулись два гейзера подводных взрывов, Того приказал: «Передайте по линии: по тонущему русскому больше не стрелять, пусть все кто сможет, спасаются».