Страница 11 из 156
— А про меня почему не проинструктировал, опять забыл, горе мое? — раздался в коридоре взволнованный голос Ольги.
— Душа моя, прости, но сюда тебе нельзя. Подожди меня в зале, минут пятнадцать, пожалуйста… Ну, друг ситный, — вполголоса, обернувшись к по-прежнему привязанному к креслу агитатору, прошипел Вадик, — Забавная ирония судьбы. Именно явление особы той самой царствующей фамилии, гибели которой вы так добиваетесь, спасло вам жизнь.
Дождавшись облегченного вздоха «подследственного», Вадик, зловеще усмехнувшись, многозначительно добавил:
— На сегодня… Никита! Этого в подвал, запереть и глаз не спускать. И почему до сих пор полиция меня даже не попыталась побеспокоить, интересно?
— Так эта, товарищ доктур, — довольно усмехнулся выворачивая руку Якову Оченьков, — мы ж на улице всем растрезвонили, что бонбиста энтого разорвало его же адскою машинкой. Вот они уже час как и пытаются его руки-ноги отыскать. А Вас спрашивали. Но мы сказали, что Вы после взрыва в обмороке, и просили никого кроме Государя Императора и главного полицмейстера Петербурга не беспокоить.
— Ну, молодцы. С этим все пока, ведите с глаз долой. Да смотрите, не перепачкайтесь…
И тут Яков, на свою голову решивший, что последнее слово сегодня должно остаться за ним, подал голос. То ли на него повлияло появление зрителей, то ли он хотел доказать самому себе, что его дух не сломлен… Так или иначе, но слова он выбрал на редкость неудачные и не подходящие к мизансцене.
— Ползи-ползи к своей великосветской шлюхе, палач царский! Теперь я понял, чем тебя Николашка купил — своей потаскухой-сестрой! Но помни, если я сегодня промахнулся, то другие придут за мной! И рано или поздно, мы до вас всех доберемся, вот тогда то и тебя, и ее разорвет на мелкие кусочки мяса, как…
Вадик потом как ни старался, не мог вспомнить, как именно он схватил револьвер. Оченьков же, в свою очередь, до конца дней своих при мыслях об этой минуте, зябко передергивал плечами, когда вспоминал ГЛАЗА, своего такого веселого, спокойного и мирного «доктора» — командира… Именно этот взгляд, а вовсе не вид нагана, зажатого в его руке, и заставил бывалого матроса ничком броситься на пол. Крик Вадика перекрывался семью выстрелами, и звучал примерно так:
— Мне б… БАХ! глубоко по х… БАХ! как ты БАХ! лаешь меня или Николая, выб… БАХ! …ок, но Ольгу ты своим сра… БАХ! …м языком не трогай!!! И х… БАХ! тебе, а не мое мясо на тротуар, гандон е… БАХ! …ый!!! И всех гнид, кто за тобой ЩЕЛК! (барабан револьвера опустел, и тот теперь вхолостую щелкал бойком) приползет, я точно так же уничтожу! ЩЕЛК! До кого дотянусь сам, а до кого нет, ЩЕЛК! друзья и товарищи помогут! ЩЕЛК! (поняв наконец, что револьвер пуст, Вадик отбросил его в сторону). Встань, сука! Встань, я тебя своими руками придушу!!!
— Михаил Лаврентьевич, батюшка, да как же он встанет, вы ж ему в пузо то раза три попали! — опасливо выговорил, выбираясь из-под тела агитатора, и косясь на трясущиеся руки доктора, Оченьков.
В кабинет подобно вихрю, ворвалась Ольга, походя оттолкнув хрупким плечом с дороги весящего не менее центра матроса.
— Что случилось! Ты жив?! Господи! Спаси и помилуй… А это кто?! — взгляд ее упал на лежащее в луже расплывающейся крови подергивающееся тело.
— Я… Он… А я… — Вадик никак не мог прийти в себя после первого в жизни убийства, пусть и совершенного «в состоянии аффекта».
— Тут энтот бонбист уличный, он вырваться попытался, да еще и вас порешить обещал, Ваше Императорское Высочество, — неожиданно для самого себя пришел на помощь командиру Оченьков, — ну, товарищ доктор осерчали очень значить, и это… Весь барабан, в общем, в него и выпулили. Так что больше они уже никому вреда не причинят, не извольте беспокоится!
Постепенно успокаивающийся Вадик благодарно кивнул матросу и попытался увести разговор на другую тему:
— С этим всем я потом разберусь, солнышко мое, а пока пойдем, побеседуем с нашими бурятскими товарищами, которые, пришли уже, наверное.
— Так точно! В зале внизу ждут-с. Доложимшись уже…
— Какая беседа, ВадИк? На тебе лица нет, подождут до завтра, — попыталась образумить его Ольга, но, как обычно, доктор Вадик прислушивался только к мнению доктора Вадика.
— Если они завтра в шесть утра не будут на пароходе, который отходит в Гамбург, а оттуда в Шанхай, потеряем неделю. Пойдем, душа моя, да и пока я с ними буду разбираться, ублюдка этого, — Вадик снова поежился, и ткнул пальцем в труп на полу, — забуду побыстрее…
В эту ночь Ольга в первый раз осталась ночевать у Вадика. На его вопрос, «а как же муж», последовал выразительный взгляд и тяжелый вздох.
— Какие же вы мужчины все же глупые… Ты же видел — мое личное проклятие на самом деле существует. Муж — одно название, первый любимый человек — шрапнель в голову, а теперь и тебя чуть не разорвало на части… Я не хочу больше терять времени… А муж… Он, в конце концов, только перед людьми, и уж точно никак не перед Богом. Да и не только тебе надо сегодня забыть про этот воистину ужасный день…
Наутро, донельзя довольный, и безмерно удивленный Вадик, никак не ожидавший, что после нескольких лет замужества, пусть и за конченым педиком, красивая женщина может все еще быть… технически не совсем женщиной, встретился с представителями полицейских властей. В его ушах до сих пор сладчайшей музыкой звучали слова любимой — «счастье мое, да если бы я только знала, что это может быть настолько хорошо, я бы столько не ждала»… И пребывая в чрезвычайно приподнятом состоянии духа, Вадик был готов на любые подвиги.
Решив не мелочится, он начал сразу с министра внутренних дел Плеве. Пару часов спустя, «слив» министру абсолютно вымышленную, как он был уверен, информацию о готовящемся на того покушении[3] боевиков ПСР, Вадик получил карт-бланш на любые действия против партии эсэров.
До известной доктору Вадику даты, когда Императрица должна была произвести на свет наследника, оставалась пара недель. В списке Петровича и Балка почти все позиции помечены галочками. Доказывать и убеждать уже ничего и никому не надо, только проверять и подгонять. Значит, за эти недели можно приложить максимум усилий на решение проблемы с покушениями. А если получится, то и в целом с партией эсэров. Ну, или хотя бы с ее вменяемой частью, но… Кроме одного персонажа. Петрович в шифрованной телеграмме предупредил Вадика, что Василий строго-настрого запретил даже близко приближаться к Борису Савинкову. Если удастся — отслеживать местонахождение. И не более того.
Дикий грохот потряс, казалось, весь дом, пробуждая его от утренней тишины.
— Откройте, полиция!
За дверью молчали. Наблюдатели на улице увидели, как одно из окон третьего этажа осветилось светом свечи, там промелькнула чья-то тень… И тишина… Добропорядочные граждане должны были открыть дверь немедленно, как только прозвучали эти слова.
Вот только добропорядочных граждан за дверью не было. А недобропорядочные граждане открывать полиции не стали. Городовые молотили по двери сапогами и рукоятками револьверов еще минуту. Потом начальство поняло, что в этот раз что-то пошло не так.
— Ломайте дверь! — заорал ротмистр в голубом мундире.
Двое здоровенных городовых, разогнавшись, врезались в дверь. Именно так они всегда врывались в воровские притоны. Опыт подсказывал, что после такого удара дверь вылетала чуть ли не к противоположной стене притона. Но не в этот раз. Ощущение было такое, словно плечом пытались проломить скалу. После второго удара что-то хрустнуло и один из гигантов, матерясь, схватился за плечо. Второй недоуменно замер.
— Так это, вашбродь, не открывается…
— Фельдфебель! Крикни, чтобы ломали черный ход!
Черный ход ломали долго. Дверь черного хода ничуть не уступала двери парадного по толщине и прочности, а из инструментов у полиции были только кулаки, шашки и рукояти револьверов. Еще через пять минут, ротмистра осенило:
3
Вот так воистину, врешь врешь, да и правду соврешь. В процессе раскрутки дела было выяснено, что подготовка покушения на Плеве вошла в финальную стадию…