Страница 137 из 180
Можно ли ещё удивляться тому, что бедняки отказываются при таких условиях прибегать к общественной помощи, что они предпочитают голодную смерть пребыванию в этих бастилиях? Я знаю пять случаев, когда люди в самом буквальном смысле слова умерли от голода, причём за несколько дней до их смерти попечительство о бедных отказалось предоставить им помощь помимо работного дома, а они предпочли голодать, чем пойти в этот ад. С этой стороны комиссия по закону о бедных добилась своей цели вполне. Но зато создание работных домов, больше чем какое-либо другое мероприятие господствующей партии, разожгло ненависть пролетариата к имущему классу, большая часть которого в восторге от нового закона о бедных. Среди рабочих от Ньюкасла до Дувра этот закон вызвал единодушный крик возмущения. Буржуазия с такой ясностью показала в нём, как она понимает свои обязанности по отношению к пролетариату, что это должно было стать очевидным даже для самого ограниченного человека. Никогда ещё но было провозглашено так откровенно, так беззастенчиво, что неимущие существуют лишь для того, чтобы подвергаться эксплуатации имущих и умирать с голоду, когда они им уже не нужны. Вот почему новый закон о бедных в такой мере содействовал развитию рабочего движения и в особенности распространению чартизма; а так как этот закон всего более применяется в деревне, то он облегчит в будущем развитие пролетарского движения в сельских округах.
Прибавим ещё, что и в Ирландии с 1838 г. существует аналогичный закон о бедных, создавший такие же убежища для 80 тыс. пауперов. И там этот закон стал ненавистным, и он еще больше возбудил бы против себя бедняков, если бы он мог приобрести в Ирландии такое же значение, как в Англии. Но что значит дурное обращение с 80 тыс. пролетариев в стране, где их насчитывается 21/2 миллиона! — В Шотландии, за исключением некоторых отдельных местностей, не существует законодательства о бедных.
Надеюсь, что после сказанного здесь о новом законе о бедных и о его последствиях никто не найдёт мою оценку английской буржуазии слишком резкой. В этом государственном мероприятии английская буржуазия выступает in согроге{171}, как власть имущая, и ясно показывает, чего она собственно хочет и каков истинный смысл того дурного обращения, которому подвергается пролетариат на каждом шагу и в котором якобы виновны только отдельные лица. О том, что это мероприятие исходит не от одной какой-нибудь группы буржуазии, а получило одобрение всего класса, об этом, между прочим, свидетельствуют парламентские прения 1844 года. Новый закон о бедных был издан либеральной партией; партия консерваторов со своим министром Пилем во главе защищала его и внесла лишь некоторые жалкие изменения посредством принятого в 1844 г. Poor-Law-Amendment-Bill{172}. Либеральное большинство издало этот закон, консервативное большинство его подтвердило, а благородные лорды оба раза дали на него своё «согласие». Так пролетариат был объявлен вне государства и вне общества; так открыто было провозглашено, что пролетарий — не человек и не стоит того, чтобы с ним обращались по-человечески. Но мы можем спокойно положиться на пролетариев британского королевства — они завоюют вновь свои человеческие права{173}.
******
Таково положение английского рабочего класса, положение, которое я изучал в течение двадцати одного месяца путём собственных наблюдений и по официальным и другим достоверным отчётам. И если я утверждаю, как не раз уже делал на протяжении всей этой книги, что это положение нестерпимо скверное, то я не один придерживаюсь этого взгляда. Ещё в 1833 г. Гаскелл заявил, что он отчаялся в мирном исходе и что вряд ли удастся избежать революции. В 1838 г. Карлейль объяснял чартизм и революционное настроение рабочих их нищенскими условиями жизни и только удивлялся тому, что они в течение долгих восьми лет спокойно просидели за столом Бармекидов[124], позволяя либеральной буржуазии кормить их пустыми обещаниями. В 1844 г. он заявляет, что необходимо немедленно приступить к организации труда,
«если Европа, или по крайней мере Англия, не желает превратиться в необитаемую пустыню». А газета «Times», «первая газета Европы», в июне 1844 г. прямо заявляет:
«Война дворцам, мир хижинам! — этo призыв к террору, который можeт ещё раз прозвучать и в нашей стране. Остерегайтесь, богатые люди!»
Рассмотрим, однако, ещё раз перспективы английской буржуазии. В худшем случае иностранной, в первую очередь американской, промышленности удастся выдержать английскую конкуренцию, несмотря на отмену хлебных законов, которая неизбежно произойдёт через несколько лет. Германская промышленность сейчас усиленно развивается, а американская — колоссально выросла. Америка со своими неисчерпаемыми ресурсами, с огромными залежами угля и железной руды, с неслыханным изобилием водяной силы и судоходных рек, но в особенности со своим энергичным и деятельным населением, в сравнении с которым и англичане сонные флегматики, — Америка менее чем в десять лет создала промышленность, которая ужо теперь конкурирует с Англией по части простых хлопчатобумажных изделий (главного продукта английской промышленности), вытеснила англичан с североамериканского и южноамериканского рынка, а в Китае продаёт свои товары наравне с английскими. В других отраслях промышленности дело обстоит так же. Если есть страна, способная захватить в свои руки промышленную монополию, то это Америка. — Коль скоро английская промышленность окажется таким образом побеждённой, — что неизбежно должно случиться в течение ближайших двадцати лет, если современные социальные условия не изменятся, — то большинство пролетариата раз навсегда сделается «излишним» и у него останется только выбор — умереть с голоду или произвести революцию. — Видит ли английская буржуазия такую перспективу? Совсем наоборот; её излюбленный экономист Мак-Куллох поучает её из своего кабинета: нечего и думать о том, чтобы такая молодая страна, как Америка, которая ещё даже не заселена как следует, могла с успехом заниматься промышленной деятельностью и, тем более, конкурировать с такой старой промышленной страной, как Англия. Со стороны американцев было бы безумием делать попытки в этом направлении, ибо они только потеряли бы свои деньги. Пусть занимаются сельским хозяйством, а когда вся земля будет возделана, тогда, пожалуй, наступит для них пора заняться с успехом и промышленностью. — Так говорит премудрый экономист, и вся буржуазия вторит ему, между тем как американцы завоёвывают один рынок за другим, и один американский спекулянт недавно даже отважился послать партию американских товаров в Англию, где они были благополучно снова проданы для экспорта!
Но допустим, что англичане сохранят промышленную монополию и что число их фабрик будет всё возрастать. К чему это приведёт? Торговые кризисы не исчезнут, и по мере развития промышленности и численного роста пролетариата они будут становиться всё острее и всё ужаснее. С непрестанным разорением мелкой буржуазии, с развивающейся в гигантских размерах централизацией капитала в руках немногих, пролетариат будет возрастать в геометрической прогрессии и скоро составит всю нацию, за исключением немногих миллионеров. Но в ходе этого развития наступит момент, когда пролетариат увидит, как легко ему свергнуть существующий социальный порядок, и тогда последует революция.
Однако скорее всего события не пойдут ни тем, ни другим путём. Торговые кризисы, которые являются наиболее могущественным фактором, способствующим самостоятельному развитию пролетариата, в сочетании с иностранной конкуренцией и всё возрастающим разорением среднего класса, ускорят весь процесс. Я не думаю, чтобы народ спокойно перенёс ещё больше одного кризиса. Уже ближайший кризис, который наступит в 1846 или в 1847 г., повлечёт, вероятно, за собой отмену хлебных законов и принятие Хартии. Каким революционным движениям положит начало Хартия, — трудно сказать. Но после этого кризиса и до следующего, который по аналогии с предыдущими должен наступить в 1852 или 1853 г., хотя его наступление может быть отсрочено отменой хлебных законов или ускорено другими причинами, как, например, иностранной конкуренцией, английскому народу, вероятно, надоест безропотно терпеть эксплуатацию капиталистов и умирать с голоду, когда капиталисты перестают в нём нуждаться. Если до этого времени английская буржуазия не образумится, — судя по всем признакам, с ней этого не случится, — то наступит революция, с которой ни одна из бывших до сих пор революций сравниться не сможет. Доведённые до отчаяния пролетарии примутся за поджоги, как им проповедовал это Стефенс; народная месть прорвётся с такой яростью, о которой и 1793 год не может нам дать никакого представления. Война бедных против богатых будет самой кровавой из всех войн, которые когда-либо велись между людьми. Даже переход части буржуазии на сторону пролетариата, даже улучшение нравов всей буржуазии не помогут. Ведь изменение во взглядах всей буржуазии не может пойти дальше половинчатой juste-milieu{174}; те буржуа, которые более решительно примкнут к рабочим, образуют новую Жиронду, которая погибнет в ходе развёртывания насильственных действий. Предрассудки целого класса нельзя сбросить, как старую одежду, и всего менее на это способна консервативная, ограниченная, эгоистичная английская буржуазия. Все эти выводы можно делать с полной уверенностью, поскольку они опираются на совершенно неоспоримые данные исторического развития, с одной стороны, и на свойства человеческой природы, с другой. В Англии легче, чем где бы то ни было, быть пророком потому, что составные элементы общества получили здесь такое ясное и чёткое развитие. Революция неизбежна: уже слишком поздно предлагать мирный выход из создавшегося положения; но революция может принять более мягкие формы, чем те, которые я здесь обрисовал. Это будет зависеть не столько от развития буржуазии, сколько от развития пролетариата. Чем больше пролетариат проникнется социалистическими и коммунистическими идеями, тем менее кровавой, мстительной и жестокой будет революция. По принципу своему коммунизм стоит выше вражды между буржуазией и пролетариатом; он признаёт лишь её историческое значение для настоящего, но отрицает её необходимость в будущем; он именно ставит себе целью устранить эту вражду. Пока эта вражда существует, коммунизм рассматривает ожесточение пролетариата против своих поработителей как необходимость, как наиболее важный рычаг начинающегося рабочего движения; но коммунизм идёт дальше этого ожесточения, ибо он является делом не одних только рабочих, а всего человечества. Ни одному коммунисту и в голову не придёт мстить отдельному лицу или вообще думать, что тот или иной буржуа при существующих отношениях мог бы поступить иначе, чем он поступает. Английский социализм (т. е. коммунизм) прямо исходит из принципа неответственности отдельного лица. Поэтому, чем более английские рабочие проникнутся социалистическими идеями, тем скорее станет излишним их теперешнее ожесточение, — которое, если оно будет проявляться л таких насильственных актах, как до сих пор, всё равно ни к чему не приведёт, — и тем меньше будет грубости и дикости в их выступлениях против буржуазии. Если бы вообще возможно было сделать весь пролетариат коммунистическим до того, как борьба развернётся, она протекла бы очень мирно. По это теперь уже невозможно: слишком поздно! Я полагаю, однако, что до начала вполне открытой, непосредственной войны бедных против богатых, ставшей теперь неизбежной в Англии, удастся, по крайней мере, настолько распространить в рядах пролетариата ясное понимание социального вопроса, что коммунистическая партия при благоприятных обстоятельствах окажется в состоянии с течением времени преодолеть жестокие и грубые элементы революции и предотвратить повторение 9 термидора. К тому же опыт Франции не пропадёт даром, да и теперь уже большинство вождей чартистского движения — коммунисты. А так как коммунизм стоит выше противоречия между пролетариатом и буржуазией, то лучшим представителям последней — впрочем крайне немногочисленным и принадлежащим только к подрастающему поколению, — легче будет примкнуть к нему, чем к исключительно пролетарскому чартизму.