Солнце слепых

Помолчав, она долго разглядывала пространство, что было в коридоре выше головы, вздохнула:

- У моих знакомых, профессора Сазонтьева, вот так и так идут замечательные антресоли...

- Чем же они замечательны? - поинтересовался Дрейк. - Инкрустацией?

- На них покоится хлам династии Сазонтьевых за много-много лет.

- Зачем хранить хлам?

- Как же, архив, фотографии, те же обои... - Анна Семеновна смолкла.

- И что? - не выдержал паузы капитан.

- Я вот подумала: а не заказать ли и мне такие же?

- Вам? Зачем? У вас и так прекрасно все хранится, - Дрейк обвел взглядом комнату. - Все под рукой. А на антресоли лезть надо. Убьетесь еще.

- Хочется, - призналась Анна Семеновна, - давно хочется. Мечта детства. Для полного счастья всегда не хватает капельки.

- Хорошо. Нужны три доски и уголок. Еще дрель, ножовка, молоток, отвертка - нарисую, как в сказке. Гвозди да шурупы. Можно фанеру, если желаете с дверкой.

- Кэп, я ваша невольница! Делайте со мной, что хотите!

- Ну зачем же? - ухмыльнулся Дрейк. - Свобода - главное завоевание женщин в нашей стране.

- Увы, - вынуждена была согласиться Анна Семеновна, - и единственное.

Они еще много говорили о здоровье, семье, молодости, словом о том, чего больше не было, и оттого обоим было немного грустно, но и хорошо. Они будто в четыре руки ткали одно полотно под названием «Вечер».

- Ну мне пора, - Дрейк посмотрел на часы.

- Я вас провожу, мне надо купить папирос.

- Возьмите мои.

- Благодарю. Я хочу проводить вас, Федор. Какое небо сегодня!

- Выше семи небес счастья.

Глава 34

На острове Валькирий

Потом лето ушло, а вместе с ним пропала куда-то и Анна Семеновна. Будто эмигрировала в Новую Каледонию. Как потом выяснилось, Анна Семеновна, разочаровавшись в издании литературно-публицистического журнала, ушла в полугодовой «творческий» отпуск. Натащила из институтской библиотеки гору книг и журналов, закупила сахар, соль, рыбные консервы, лук, томатную пасту, картошку, макароны, и три месяца, не выходя из дома, по восемнадцать часов в сутки писала книгу о влиянии студенческого театра на уровень высшей нервной деятельности студентов и профессорско-преподавательского состава, а также высшего образования в целом. «В последнее время я крепко подружилась с вечерним светом, - говорила она по телефону. - В Японии это означает, корпеть допоздна». Ею были привлечены новейшие данные педагогики, психологии, медицины, множества социологических опросов, а также криминалистики и театрального искусства. Монография, по ее оценкам, «тянула» на шестьдесят печатных листов. Бумагой был завален весь угол комнаты, которую до двенадцати часов ночи она называла «кабинетом», а после двенадцати - «будуаром». А в целом, следуя японской традиции, помещение называлось «Ветка сакуры», что и подтверждала веточка облепихи в бутылке из-под кефира.

- Надо гнать из себя лень, решительно гнать! - убеждала Анна Семеновна перед сном собственное отражение в зеркале. Потом раскланивалась перед будуарным кабинетом: - Потерпи, дружок! Твои стены еще увидят стиль Людовика Четырнадцатого!

Когда Дрейк в ноябре столкнулся с нею возле ЦУМа, он даже вздрогнул - так решительно она бросилась посреди улицы ему на шею.

- Это вы, кэп! - воскликнула она.

- Это я, мадам, - сознался Дрейк.

- Нет, это вы? - не верила Анна Семеновна своим глазам. - Где вы столько пропадали?

Граждане обтекали их стороной, бросая косые взгляды. Уж очень непривычно и неприлично для пожилых солидных людей стоять посреди улицы на оживленном месте и орать, что ни попадя!

Удивительно, почему я начинаю нести всякую чушь, подумал Дрейк. Она, ладно, ей, как женщине, не внове, но я-то, чего я так завожусь? Но, вспомнив своих знакомых, он пришел к выводу, что все они рядом с любой женщиной из нормального человека превращаются в заводную игрушку.

- Что же вы теперь, вдвоем с Машей? - неожиданно другим тоном и даже голосом спросила Анна Семеновна.

Дрейк с удивлением посмотрел на нее.

- Вдвоем, Анна Семеновна.

- Мы же договаривались: Анна.

- Вдвоем, Анна.

- А пригласите, Федор, меня к себе. Я вас не оторву от дел?

- Да какие у меня дела? - вырвалось у Дрейка. - Разве в женских силах оторвать мужика от дел?

- Браво, Федор! - восхитилась Анна.

- Маша будет очень рада. Пойдемте. Возьму только водку и торт.

- Можно, торт куплю я?

Маша встретила гостью восторженно. Она помнила жуткий тарарам, когда к бабе Лиде в гости пришли баба Катя и баба Аня, а с ними еще четверо студентов. Студенты с воплями так брякались на пол, что прибежал перепуганный дед Рыбкин, а баба Аня орала в это время: «Повторить! Вашу мать! Убедительней!» Тогда ей было не до сна, она сидела у деда на коленях и слышала его шепот: «Вот, посмотри, Машенька, три бабушки, три бабы, троебабство какое-то!» «Деда, - спросила она тогда. - А что такое троебабство? Это три бабы?» «Это царство такое, Маша», - сказала баба Аня и расхохоталась.

- Показать рисунки? - сразу же спросила девочка.

- Покажи. Это тебе подарок. Торт и вот, лимонад. Нас угостишь? Обожаю сладкое!

- Я тоже обожаю, баба Аня.

- Ты помнишь, как меня зовут? Умница, - у Анны Семеновны на глаза навернулись слезы. - Что-то жалко мне стало, Федор, вас. Простите. Давайте выпьем. Ой, какие рисунки! Нет, я вполне серьезно. Да ты художница, Маша! Ты продолжаешь рисовать корабли?

- Да, вот это «Золотая Лань» в проливе Магеллана, а вот это «Бонавентура».

- Как, как? Вентура? Актер есть такой, Лино Вентура. Копия - твой дедушка!

- Да, «Бонавентура». На нем дедушка работал генерал-адмиралом.

- До того, как стал капитаном теплохода «Клара Цеткин»?

- Да, зря только с «Клары Цеткин» сняли пушки и паруса.

- Это тебе дедушка рассказал?

- Да, он мне столько всего рассказал о кораблях, что я тоже решила стать адмиралом.

- Станешь, - сказала баба Аня. - Главное, хотеть. Кто хочет, тот и может. Знаешь что? Я решила организовать в институте, где я работаю адмиралом, выставку детского рисунка. И начнем с твоих, а? Ты как, не против? Дашь мне на время рисунки?

- Дам. У меня их пятьдесят четыре.

- Все пятьдесят четыре давай!

Баба Аня до того заболталась с Федором и Машей, что спохватилась только за полночь.

- Ой, Машенька, что же это я, дура старая? Тебе спать давно пора! Да и вам, Федор, с утра на работу; это у меня вечер длится всю ночь, а утро начинается в полдень. Простите, ради бога!

- Да что вы, что вы! Оставайтесь у нас. У Маши есть место.

- Оставайтесь, баба Аня! Я вам еще что расскажу! - и она прошептала на ухо Анне Семеновне: - Но это страшный секрет!

Анна Семеновна удивилась самой себе. Ей и хотелось, и было неудобно. Поколебавшись с минуту, она осталась. Еще добрый час девочка поверяла ей свои «страшные» тайны, рассказывала о длинном-длинном Волгограде, большущем пляже, золотом скрипучем песке, о громадных рыбах и деревьях, выброшенных на берег, о теплой и мягкой воде, которая быстро несет тебя на круге вдоль берега, о чайках-подружках и лучшей из всех вороне Марфуше.

По весне Дрейк пригласил Анну Семеновну на дачу. Участок еще был покрыт снегом. И пока Дрейк отгребал снег от домика и наполнял им бочки для грядущих поливов, Анна Семеновна оттащила на середину участка топчан, скинула с себя одежду и улеглась загорать на топчане. То и дело, протягивая руки к солнцу, она восклицала:

- Как хорошо-то, господи!

Когда встречаются два пожилых человека, они куда обостреннее молодых понимают, что этой встречи в их жизни могло и не быть, а случись она, скажем, через пару лет, ее могло и вовсе не случиться.

После этого пару месяцев они не виделись. Как-то незаметно промелькнули дни.

Уже июньским утром Дрейк поехал на лодке на островок, облюбованный им еще в шестидесятые годы, высадился там, нашел местечко в тени ивы, опустил в воду банку с пивом и собрался рыбачить.