Страница 4 из 76
- Василий Львович, не правда ли, в шахматах главное не умение играть, а умение вписаться в отпущенное для игры время? - подбородком Анна Семеновна указывала на председателя Ученого совета профессора Сазонтьева.
- Как вам сказать? Если не умеешь играть, не впишешься.
- А если умеешь?
- Тогда, наверное, да.
- Благодарю вас, Василий Львович. Не правда ли, Юрий Семенович сегодня бесподобен? Есть ли что лучше, чем изрекать банальности? Это самое естественное состояние человека. Нет, вы послушайте, он не может без статистики! Статистика, как проститутка, обслуживает всех.
Латинский язык она знала блестяще и доводила коллег до умоисступления крылатыми фразами и словечками. Любимыми ее выражениями были: «imago animi vultus» [3], «satis verborum» [4] и сотни других, известных не только в Древнем Риме, но и в современном мире всем образованным гражданам. «Я отношусь к числу «laudator temporis acti» [5], - любила говорить на Ученом совете Анна Семеновна, - хотя в тех былых временах я много и претерпела». Ученый совет много лет ломал голову над тем, что она хотела этим сказать. Таксистов же, как людей занятых общественно полезным делом, она неизменно приветствовала стереотипно и кратко: «Salve, голубчик!» [6] Голубчики обоих таксопарков ей отвечали тем же: «Salve!»
Анна Семеновна занималась воспитательной работой на совесть. Она, конечно же, понимала, что учебная работа - главная и основная работа в вузе, но поскольку ею занималась не она, а Ядвига Леопольдовна, проректор по учебной части, то главным и основным у нее стало именно воспитание подрастающего поколения, а заодно и всего профессорско-преподавательского состава, в духе подлинного гражданства, к которому призывали еще Минин и Пожарский. Слова же великого русского поэта Некрасова о поэте и гражданине бронзовой краской были выписаны на стене ее кабинета, как напоминание всякому посетителю, который заходил к ней по своей или по ее воле.
Один только перечень дел, занятий и проблем, с которыми ежечасно сталкивалась Анна Семеновна, занимал две страницы машинописного текста. Этот перечень, за ее подписью, был вывешен на первом этаже учебного корпуса на доске с расписанием. Его дважды в день мог видеть ректор института Егор Васильевич Тугой.
Воспитательная работа включала в себя СТЭМ и КВН, общежитие и ДНД, кураторство и субботники, шефскую помощь селу и праздники, митинги и персоналии, комитет ВЛКСМ и партком, театры и концерты, выставки и стадионы, абитуриентов и интернат, стенгазеты и агитпоезда, интеротряды и мир во всем мире. Проблемы подлинного, а не квасного патриотизма, проблемы духовной и одухотворенно-половой (sic!) любви, проблемы долга и служения, духа и отчизны, проблемы мужественности и женственности, проблемы интеллектуализма и информированности, начитанности и образованности, проблемы языкознания и этимологии слов - несть им числа! Когда студенты жаловались на трудности учебного процесса, она хохотала над несчастными и громко вопрошала их:
- С чем у вас трудности? С запоминанием? А что там, в учебном процессе еще?
Но если к ней на лекции или на семинарском занятии обращались с вопросом, что такое феминизм или применима ли в условиях развитого социализма «Кама-сутра», она готова была часами рассказывать о сравнительных правах женщин у нас и в странах капитала, о возрастающем с каждым годом потенциале строителей коммунизма и об отличии любви индусов от любви тех же пеласгов, после чего у студенчества отвисала челюсть, и хотелось все испробовать самому. Анна Семеновна искрометно рассказывала о том, как она воочию видела Брюсова, Ленина, Маяковского, Коллонтай и даже императора Николая Второго.
- С Джоном Ридом я была - вот как с вами - я тут, он там. Потрясающий был мужчина! От него шла волна революционного энтузиазма! Настоящие мужчины - все революционеры, а все настоящие революционеры - мужчины! Вы думаете, чему обязана революция своим успехом? Только мужской силе пролетарского авангарда!
Ее не пугал всеобщий аскетизм, когда все обладали всеми. Ведь от этого все были безмерно счастливы. В годы немыслимой чистоты нравов, когда детей находили в гнездах аистов и в капусте, Анна Семеновна умудрялась читать спецкурс и вести кружок «Особенности брачных ритуалов и церемоний народов земли».
- Ну и ну! - удивлялись в деканатах, на кафедрах и в ректорате, а студенты так просто шалели от восторга, так как и на обычных лекциях, она чуть ли не половину времени уделяла рассказам о своей боевой молодости и всякой архаике, любви, сексе, исторических казусах, связанных с этим. Не исключено, что именно ее молитвами число бракосочетаний на младших курсах заметно возросло.
- В любви главное то, о чем вы все время думаете, - так обычно Анна Семеновна начинала первую лекцию. Она справедливо полагала, что в основе всего, даже курса политической экономии, лежит любовь. - Именно эрос. Эрос - фундамент жизни! Вам не приходилось бывать в Индии?
Хотя Анне Семеновне тоже не довелось побывать не только в Индии, но даже в Болгарии, она со знанием дела описывала храмы, статуи, обычаи индусов. Особенно нравился молодежи священный ритуал, когда царица при павшем ниц народе соединялась во имя народного счастья с быком. Разумеется, на ее лекции студенты валом валили. И когда ее пытались (единственный раз) приструнить на идеологической комиссии парткома, она вполне резонно спросила ее членов (в основном мужчин): «А скажите-ка мне своими словами, о чем таком, чего не делаете вы сами, я говорю студентам? Я им говорю о продолжении рода человеческого и о росте самосознания гражданина, а это, в конце концов, единственное верное направление в воспитании нового человека! В конце концов, чему вы обязаны своим появлением на свет? Божьему промыслу? Тот, кто бросит в меня камень - тот бросит камень в свою мать!» Камня никто не бросил. В протоколе записали: «Проведено разъяснение. Объяснением удовлетворены». Будь кто другой на ее месте, уже был бы третий.
Из всей воспитательной работы Анна Семеновна не любила только сама ходить по общежитиям и рыться в студенческом белье. Она предпочитала засылать в «бастионы коммунистической морали» своих посланцев.
- Проверять в общежитии моральный облик студентов и студенток? - восклицала она. - Зачем? Конечно же, он у них есть. Куда ему деваться, если деваться некуда? Не будете же вы у солдат проверять аппетит, а у евреев чувство юмора? И потом - кто первым бросит в бедную девушку камень, если даже и обнаружит грех? Вы мне приведите его! - с этими словами она отправляла в рейд бригаду комсомольцев-старшекурсников, в сумках которых вместо камней было вино и пиво.
Своим языком Анна Семеновна могла достать любого, оттого у нее со всеми в институте был общий язык. Напряженные отношения были лишь с Ядвигой Леопольдовной, которая на все имела свою точку зрения, а воспитательный процесс с высот учебного открыто называла профанацией.
- Нам трудно с ней найти общий язык, - вздыхала Анна Семеновна. - Мы с нею даже мыслим разными полушариями: я северным, а она южным, - а потом добавляла: - На Руси испокон веку три зверя было - Хмарь, Хмурь и Хмырь. Появился четвертый - Ядвига Леопольдовна.
И если внешней стороной Анны Семеновны был непрерывный бенефис, то внутренней - перманентная влюбленность, причем не как у чеховской «душечки» - от себя, а совсем наоборот - к себе. Она влюблялась, во-первых, в мужчин моложе и даже много моложе себя, во-вторых, влюбляла их в себя до безрассудства и, в-третьих, не брала в голову их проблемы, а, напротив, сваливала на их головы свои. Разумеется, она не превращала их всех, как волшебница Цирцея, в свиней, так как многие из них в метаморфозах не нуждались. Когда улетучивался флер первой влюбленности и замечались отнюдь не первые морщины на шее волшебницы и ее золотые зубы, и когда совершенно переставало интересовать, а что же у нее в ее бессмертной душе, они и бросали свои амурные затеи. Впрочем, Анна Семеновна бросала их за день до этого. Много семейных устоев и крепостей рухнуло под безудержным напором этой женщины, но при этом она не распылялась на очередных бастионах и редутах, а в их покорении только обретала силу и черпала энергию, поскольку ей сопутствовала одна лишь победа. Если быть точным, в последний раз это случилось лет пять, может, семь назад. Одно обстоятельство смущало Анну Семеновну: предмет любви часто оказывался неодушевленным.