Страница 2 из 6
мокрые, значит, и сапоги худые. Вечером послал я внука на усадьбу к Антону Павловичу и велел
через кухарку Машу тайком взять сапоги в ремонт. Всю ночь просидел, починил так, как себе
никогда не делал. На утро Антон Павлович стал обуваться, посмотрел на сапоги и говорит:
— Подлог, сапоги не мои. На моих набоек не было, и подметки здесь новые.
Маша не могла солгать и все рассказала. Потом как-то Антон Павлович встречает меня.
— Ну, — говорит, — теперь я никому не велел без меня сапоги в ремонт отдавать.
Я замялся, что-то говорю о благодарности, а он улыбается.
— Выходит так: я вылечил тебя и старуху, а ты вылечил мне сапоги. — Пошел он к себе и долго
видно было, что он идет веселый и улыбается...»
Не только в Мелихове, но почти во всех деревнях от Лопасни до Михнева, от Михнева до
Серпухова можно было услышать о замечательном враче Антоне Павловиче.
Сохранились воспоминания об этом периоде и у писателей — современников Чехова.
«Я отправилась навестить мою бывшую кормилицу, жившую в деревне близ станции Лопасня,
— пишет Т. Л. Щепкина-Куперник. — Она оказалась больна, как говорили тогда, чахоткой. Я очень
встревожилась и стала допрашивать, есть ли там доктор, есть ли у него лекарства, а она ответила
мне:
— Не бойся, родимая, дохтур у нас такой тут, что и в Москве не сыщешь лучше. Верст за шесть
живет. Антон Павлович. Уж такой желанный, такой желанный, — он и лекарство мне все сам дает».
Особенно часто вспоминают мелиховские старожилы о том, как много сделал Чехов для
развития народного просвещения. Дети ходили в школу за несколько верст; в осеннее бездорожье
или в зимние снежные заносы, разутые и раздетые, они часто бросали учиться.
Вот что рассказывает мелиховский колхозник Андрей Александрович Журавлев:
«Родителей я не помню, меня взяли из воспитательного дома. Сводная сестра Маша работала у
Антона Павловича горничной, и я часто к ней бегал. Однажды Антон Павлович увидел меня и
спрашивает у Маши:
— А сколько лет Андрюше?
— Девять.
— Ведь ему в школу пора.
— Где уж нам, Антон Павлович. На хлеб-то денег нет.
Антон Павлович нахмурился, промолчал, а через несколько дней зовет меня и с улыбкой дает
мне ранец, книжки, пенал, новую рубашку, штаны, а к зиме пообещал шубу и валенки.
— Будешь, Андрей, теперь в школу ходить.
Походил я несколько дней, да очень трудно мне пришлось. Каждый день, как иду домой, сынки
кулака Воронцова на меня налетают:
— Ишь, гольтепа куцая, куда лезешь. Поплакал, поплакал я, не хватило терпения, бросил
школу. К Антону Павловичу стыдно было показаться.
Весной я забыл про школу, опять прибежал на усадьбу. Антон Павлович тут меня и увидел.
— Ну как школа, Андрюша?
Я со слезами ему все рассказал. Антон Павлович погладил меня по голове и говорит:
— Это дело поправимое. Будет у нас в Мелихове своя школа».
Принимая участие в земской работе вначале как врач, а затем как член училищного совета,
Чехов посещал многие местные школы и видел, в каком неприглядном состоянии они находятся.
«Я обследовал школу в Крюкове, об ее жалком положении я неоднократно писал. Теснота,
низкие потолки, неудобная унылая печь, стоящая среди классной комнаты, плохая старая мебель.
Вешалка для верхнего платья за неимением другого места устроена в классной комнате. В
маленьких сенях спит на лохмотьях сторож, и тут же стоит чан с водой для учеников. Отхожее
место не удовлетворяет самым скромным требованиям гигиены и эстетики. Учитель с женой
помещаются в одной небольшой комнате. Сарая при школе нет».
Очень волнует Чехова и положение учителей. Он пишет:
«… назначен попечителем школы в селе, носящем такое название: Талеж. Учитель получает
там 23 рубля в месяц, имеет жену, четверых детей, и уже сед, несмотря на свои 30 лет. До такой
степени забит нуждой, что о чем бы ни заговорил с ним, он все сводит к вопросу о жалованьи».
О тяжелом положении сельских учителей Чехов писал и в своих произведениях. Пьеса «Чайка»
начинается жалобами учителя на мизерное жалованье. В рассказе «На подводе» изображена
горькая участь одинокой сельской учительницы, которую судьба забросила в глухую деревню, в
маленькую сельскую школу, где грубый сторож бьет учеников, а попечитель не дает денег на
дрова, где в сыром скверном помещении поблекла единственная реликвия — фотография
умершей матери.
Чехов говорил Горькому: «Если бы вы знали, как необходим русской деревне хороший, умный,
образованный учитель. У нас в России его необходимо поставить в какие-то особые условия, и это
нужно сделать скорее».
С увлечением, на свои средства, строит Чехов школы. В 1896 году им была создана школа в
селе Талеже, в 1898 году — в селе Новоселках, в 1899 году — в Мелихове. Он собственноручно
чертил планы этих школ, закупал строительные материалы и оборудование, следил за ходом
стройки. Даже зимой 1898/99 года, живя в Ялте, Чехов в каждом письме к сестре Марии Павловне
интересуется строительством мелиховской школы и ведет переписку об этом с крестьянами и
земством.
«Чеховские» школы — просторные, светлые, чистые, прекрасно оборудованные — были
лучшими в уезде, и ими по праву гордился Антон Павлович.
«Когда он говорил о них (школах), то глаза его зажигались, и было видно, если бы ему
позволили средства, он построил бы их не три, а множество», — писал об Антоне Павловиче его
брат М. П. Чехов [М. П. Чехов. Биографический очерк к первому изданию «Писем А. П. Чехова». М.,
1912].
Общественная деятельность Чехова была многосторонней: ему обязано местное население
прокладкой шоссе от станции Лопасня до Мелихова; при его участии было открыто почтовое
отделение на станции Лопасня, вырыт пруд для мелиховских крестьян, построен пожарный сарай.
Он присутствует на экзаменах в школах, помогает учителям, участвует во всероссийской переписи
1897 года.
Антон Павлович писал: «Каждый человек в своей жизни должен построить школу, вырыть
колодец, посадить дерево или что-нибудь в этом роде, чтобы жизнь не проходила и не уходила в
вечность бесследно».
В начале своей деятельности в земстве Антон Павлович находит в ней удовлетворение. Он
регулярно ездит на все собрания санитарного совета, с интересом обсуждает состав присяжных
заседателей земского суда, является инициатором многих земских мероприятий. Но постепенно
приглядываясь и анализируя работу земства, он глубоко разочаровывается и все чаще и чаще
пишет о тщете земской филантропии. Свои горькие сомнения на этот счет Чехов выражает в
рассказе «Дом с мезонином».
«По-моему, медицинские пункты, школы, библиотечки, аптечки при существующих условиях
служат только порабощению. Народ опутан цепью великой, и вы не рубите этой цепи, а лишь
прибавляете новые звенья... Не то важно, что Анна умерла от родов, а то, что все эти Анны,
Мавры, Пелагеи с раннего утра до потемок гнут спины, болеют от непосильного труда... рано
старятся и умирают в грязи и вони; их дети, подрастая, начинают ту же музыку, и так проходят
сотни лет, и миллиарды людей живут хуже животных — -только ради куска хлеба, испытывая
постоянный страх... Мужицкая грамотность, книжки с жалкими наставлениями и прибаутками и
медицинские пункты не могут уменьшить ни невежества, ни смертности так же, как свет из ваших
окон не может осветить этого громадного сада... Если уж лечить, то не болезни, а причины их».
Конечно, Чехов не мог целиком разделять мысли художника из рассказа «Дом с мезонином», но
он, безусловно, считал, что в первую очередь нужно лечить не болезни, а причины их. Он еще не
видит ясного пути к изменению действительности, но его огромная заслуга заключается в том, что