Страница 18 из 35
В кабинете у прокурора сидел какой-то старичок. Сначала он с любопытством принялся меня разглядывать, водрузив на нос очки, потом так же внезапно потерял к моей персоне всякий интерес и, сцепив руки на животе, завертел большими пальцами.
— Что нового, Заал? — бодро спросил прокурор и, не дожидаясь ответа, широким жестом указал в сторону своего посетителя. — Ты, конечно, знаешь нашего уважаемого Левана Антоныча?
Я еще раз поклонился старичку и только сейчас сообразил, что передо мной — заслуженный юрист республики, в свое время снискавший славу лучшего знатока права, Леван Андриадзе. Он снова поглядел на меня сквозь очки и не спеша протянул мне легкую старчески сухонькую ручку, которую мне пришлось самому нащупать, чтобы заключить в рукопожатие.
— Знаю, — поспешил я загладить свое замешательство.
Старичок, довольный, заулыбался.
— Ничего, дружок, скоро и тебя будут знать. Ты еще молод…
— Заал скоро заставит говорить о себе весь мир, — позволил себе сыронизировать прокурор.
— Не сомневаюсь. Сейчас за любое дело возьмись — оно громкое, — серьезно, словно не поняв шутки, подхватил Андриадзе.
— Не надо преувеличивать, нарушений всегда хватало, — мягко возразил прокурор.
— Но такого, как сейчас, не было никогда! Во всем мире людей охватила какая-то лихорадка, они все себе позволяют… Я получаю судебный бюллетень, так хронику просто читать не могу, не по себе становится. А ведь меня удивить не так просто. Впрочем, это разговор длинный, а я спешу. Меня в президиуме ждут, я ведь у них почетный член.
— Если вы подождете буквально пять минут, я вас подвезу, — пообещал прокурор, и старичок снова опустился в кресло.
— Так что новенького, Заал? — повторил свой вопрос прокурор.
— Вчера я был в школе. Говорил с ребятами. Накануне того дня они собирались на экскурсию…
— Что из этого следует? — рассеянно спросил прокурор, роясь в бумагах.
— Паата очень обрадовался и сказал, что непременно пойдет на Тбилисское море…
— Ты знаешь, Заал, над твоей версией собираются тучи. Ты составил протокол школьного допроса?
— Я их не допрашивал. Я просто с ними беседовал.
— Нам не беседы нужны, а документы. Дальше? — он явно куда-то спешил и хотел побыстрее меня спровадить.
— Я должен вызвать министра и его жену, — я почувствовал на себе пристальный, удивленный взгляд.
— Это обязательно?
— Да. Во всяком случае, жену…
— Так вот, вызывай жену, а министра оставь в покое. Впрочем, это, возможно, еще хуже…
— Вызвать их сюда или мне самому подъехать?
— Дело твоей тактичности.
— Вызову так, как всех, на общих основаниях.
Прокурор смотрел на меня с любопытством и немного сердито.
— Министр никуда не убежит, успеешь его вызвать. Лучше займись делом, оно у тебя пока с места не сдвинулось… Я понимаю, что тебе не терпится похвастать: такое, мол, дело веду, что самого министра допрашиваю. Зачем тебе, в конце концов, министр понадобился?
— Иродион Менабде — его подчиненный, в той же системе работает…
— Знаю, — отрезал прокурор.
— Как же дело может сдвинуться, если самых необходимых свидетелей я не могу допросить…
— Каких это — самых необходимых?
— Мать Пааты, например… Ей очень плохо. Я бы не хотел сейчас ее тревожить.
— Твое джентльменство до добра не доведет. Ну, допустим. Кого же еще ты хотел бы допросить?
— Иродиона Менабде вы мне рекомендовали не трогать — собираем материал. Когда налицо будет состав преступления, мы его не только вызовем, но и под стражу возьмем… Если и семью министра не трогать, то мне делать нечего.
Леван Андриадзе поднял руку и зашевелил губами, собираясь что-то сказать.
— Послушай-ка меня, дружок, — наконец заговорил он, стараясь не утерять мысли, — вызывай своего министра и допрашивай, ничего с ним не случится.
Я направился к выходу.
— Зайдешь в конце дня! — крикнул мне вслед прокурор.
Еще издали я увидел — возле моего кабинета нервно прохаживался Иродион Менабде. Завидев меня, он ухватился за ручку двери и попытался ее открыть.
— Вас вызывал кто-нибудь? — вежливо осведомился я, отпирая дверь.
— Пока нет, но, кажется, собираются, — дерзко ответил он и следом за мной, без приглашения, вошел в кабинет.
— Кто же это собирается?
— Если не ошибаюсь, вы!
— Откуда у вас такие сведения?
— Мир не без добрых людей.
— Садитесь, раз уж пришли. Но я не собирался вас вызывать, мы пока собираем материал, расследуем.
— Интересно, что же вы расследуете? И кто вам дал право копаться в моих личных делах?! Расследуют! Как будто я что-то скрываю.
— Вот мы и выясняем, скрываете или нет.
— Но почему именно я? Почему не другой, не третий?
— Потому что не другой, не третий, а именно вы — отчим Пааты Хергиани.
— Удивляюсь я вам, молодой человек! Вы как-никак юрист, а позволяете себе прислушиваться к бабьим сплетням. Если меня спросить, я тоже мог бы многое порассказать.
— Придет время — и вас спросят.
Он откинулся на спинку стула и посмотрел на меня с жалостью и презрением, как на глубоко заблуждающегося человека.
— Меня спрашивать нечего, тут все ясно: мальчишка во сне перепутал дверь с окном…
— Надел брюки, ботинки — и все это во сне?
— Ничего он не надевал, а заснул одетый, зачитался…
— Странно. У меня есть справка из поликлиники, где лечился Паата. Врачи считают его абсолютно здоровым и нормальным…
— Вполне возможно, — недоверчиво пожал плечами Менабде.
— И припадками он не страдал, и лунатиком не был. Обычно дети, если встают по нужде, не просыпаясь, то повторяют тысячу раз пройденный путь и ни в коем случае не вываливаются из окон.
— Тогда, может, вы скажете, что же все-таки случилось? — насмешливо предложил Иродион.
— Пока я могу сказать только то, что подтвердили эксперты и медики: мальчик разбился при падении. Но что? как? и почему? Пока не выяснено.
— А ваше личное мнение? — он почему-то сам испугался своего вопроса.
— Сейчас рано об этом говорить.
Мой ответ придал ему смелости.
— Не такому, как вы, следователю в этом деле разбираться…
— Почему же? Объясните подробнее.
— А чего объяснять!.. Вы ко всякой болтовне прислушиваетесь. Как можно верить этой потаскушке, как?! Мне вы не верите, а ей поверили, почему? Что она — с выражением говорит или голос у нее приятный?
— О ком вы говорите?
— О соседке своей, Этер Муджири, — он деланно рассмеялся. — Обидел, видите ли, в жены не взял! Оказывается, я должен на всякой уличной девке жениться! Вот она и мстит, да как мстит; чуть ли не в убийстве меня обвиняет. Так мне, дураку, и надо, с кем связался! Сам себя погубил…
— Я не знаю, какого поведения гражданка Муджири, но жениться на ней вы все-таки собирались?
— Кто вам это сказал? — он так вздрогнул, словно невидимый великан тряхнул его за шиворот.
— Вы сами только что говорили. С первой женой вы разошлись потому, что у нее не было детей…
— Это тоже я сказал только что? — Великан продолжал трясти Иродиона Менабде, и слова срывались с его непослушных губ против его воли.
— Потом вы сблизились с Этер Муджири, своей соседкой, собирались на ней жениться, но в решающий момент раздумали: она была в разводе и за три года жизни с мужем…
— Ясно! Это все она наболтала.
— А вы мечтали о наследнике и не хотели бездетную жену…
— Доложила, со всеми подробностями!..
— …И вы женились на Маке Хергиани. Правда, у нее был ребенок, но это ли не гарантия, что она и вам родит наследника…
Я хотел было продолжить, но передумал. Еще представится случай, тем более, что моя версия не содержала ничего приятного для слуха Иродиона Менабде: шло время, а Мака все не беременела. Тогда Иродиона охватило сильнейшее подозрение, которое, к ужасу его, подтвердили врачи. Жены, ни первая, ни вторая, не были виноваты в его несчастье — бездетным был он сам. Теперь не оставалось ни сомнений, ни надежд. Примириться с этим было трудно. Как? И за что?! Такая несправедливость, такая суровая кара! Когда у всякого проходимца, ничтожества есть дети, он, человек обеспеченный, солидный, неглупый, обречен на оскорбительное бесплодие.