Страница 2 из 36
– Все в порядке, шеф? Ничего нового?
На Жанвье был светлый костюм, которого Мегрэ еще не видел. Он тоже немного поторопился одеться по-весеннему, ведь было еще только пятнадцатое марта.
– Ничего. Впрочем, не совсем так. Меня только что обворовали.
– Часы?
– Бумажник.
– На улице?
– На площадке автобуса.
– Много денег?
– Около пятидесяти франков. Больше у меня в карманах обычно не водится.
– А документы?
– Не только документы, но и медаль.
Эта знаменитая медаль уголовной полиции, притча во языцех для всех комиссаров. По уставу они всегда должны носить ее при себе, чтобы при необходимости подтвердить свою принадлежность к полиции.
Красивая серебряная медаль, вернее – из посеребренной бронзы.
На одной стороне изображена Марианна[1] во фригийском колпаке,[2] буквы RF3 и на красной эмали слово «Полиция». На обороте – герб Парижа, номер и выгравированное мелкими буквами имя владельца.
На медали Мегрэ стоял номер 0004. Номер 1 предназначался префекту полиции, 2 – начальнику уголовной полиции, 3 – почему-то начальнику отдела информации.
Владельцы медалей боялись носить их в кармане, несмотря на обязывающее к этому предписание, которое, впрочем, также гласило, что потеря медали влечет за собой отстранение от должности на один месяц.
– Вы видели вора?
– Очень отчетливо. Молодой, худой, усталый, мешки под глазами.
– Он вам прежде не встречался?
В начале своей деятельности, еще работая квартальным инспектором, Мегрэ знал в лицо всех карманников, и не только парижских, но и гастролеров из Испании и Лондона, приезжавших на ярмарки или большие народные празднества.
Очень замкнутая каста со своей иерархией. Асы соглашались ехать за границу только в том случае, если игра стоила свеч, и не колеблясь пересекали Атлантический океан, когда речь шла, например, о Всемирной выставке или Олимпийских играх.
Мегрэ уже отошел от этого мира, и ему пришлось напрягать память. Он не видел в этом происшествии ничего трагического. Из-за свежести весеннего утра он по-прежнему пребывал в приподнятом настроении и, как ни странно, во всем винил женщину с хозяйственной сумкой.
– Если бы она не толкала меня все время… Следовало бы запретить женщинам с хозяйственными сумками находиться на площадке автобуса…
Он был скорее обижен, чем зол.
– Вы не хотите посмотреть архивы?
– Как раз собирался.
Долго просматривал он фотографии бывших карманников. Среди них попадались те, кого ему случалось арестовать лет двадцать пять назад, а после этого они не раз бывали у него в кабинете.
– Снова ты?
– Жить-то надо. А вы по-прежнему здесь, шеф? Ведь мы уже давно как знакомы, не так ли?
Некоторые из них были хорошо одеты. Иным приходилось одежду покупать у старьевщиков, на рынках Сент-Уана или на распродажах в переходах метро. Ни один из них не похож на молодого человека из автобуса. Впрочем, Мегрэ и заранее знал, что поиски тщетны.
У профессионала не может быть такого усталого, озабоченного вида. Он работает, когда уверен, что у него не будут дрожать руки. Наконец, все они знали Мегрэ в лицо хотя бы из газет.
Он вернулся к себе в кабинет и, увидев Жанвье, только пожал плечами.
– Не нашли?
– Бьюсь об заклад, это любитель. Я даже думаю, что за минуту до этого он не знал, что совершит. Вероятно, увидел торчащий из кармана бумажник, когда автобус качнуло, и я из-за этой проклятой картошки чуть не потерял равновесие, ему пришло в голову…
Меняя Тему разговора, Мегрэ спросил:
– Что произошло сегодня утром?
– Люка болен гриппом. В бистро на Пор д'Итали убит сенегалец…
– Ножом?
– Конечно. Никто не может описать преступника. Он вошел около часу ночи, когда хозяин уже собирался закрывать свое заведение. Сделав несколько шагов в сторону сенегальца, который пил последнюю рюмку, он нанес удар.
Заурядная история. Кончится тем, что все равно, может – через месяц, а может – через год, убийца отыщется. Мегрэ направился в кабинет начальника на летучку и решил никому не рассказывать о том, что с ним произошло.
День начинался спокойно. Комиссар просматривал бумаги, подписывал какие-то документы. Обычные дела.
Обедать он пошел домой и обратил внимание, что жена ничего не рассказывает об уроке вождения. У нее было такое ощущение, словно она – в ее-то возрасте! – снова вернулась в школу. Она даже будто бы гордилась этим, но в то же время и стеснялась.
– Ты сегодня не угодила на тротуар?
– Зачем ты об этом спрашиваешь? Хочешь развить у меня комплексы?
– Что ты, милая! Из тебя получится прекрасный водитель, и я с нетерпением жду, когда ты свозишь меня на берег Луары.
– Ну, не раньше чем через месяц.
– Так тебе сказал инструктор?
– Требования к новоиспеченным водителям строги, а хочется выдержать экзамен с первого раза. Никогда не думала, что там столько транспорта, и все мчатся с такой бешеной скоростью… О чем ты думаешь?
– О моем воре.
– Ты задержал вора?
– Я его не задержал, а он унес мой бумажник.
– И медаль?
Вот и ей первое, что пришло в голову, – это медаль.
– Ты его видел?
– Как тебя. Молодой человек. По всему – любитель.
Мегрэ невольно думал об этом все больше и больше. Лицо парня не исчезало из памяти, а делалось все отчетливей. Всплывали детали, на которые он сразу не обратил внимания.
– Ты узнал бы его?
Он уже много раз думал об этом сегодня днем, глядя из окна своего кабинета, словно его тревожила какая-то загадка. В этой истории, во всем облике вора и в его поспешном исчезновении было что-то неестественное, но он не мог понять, что именно.
Всякий раз ему казалось, что сейчас мелькнет новая деталь, и все станет ясно, но он снова возвращался к работе.
Он вышел из кабинета без пяти шесть, а в соседней комнате оставалось еще полдюжины инспекторов.
Они пошли с женой в кино. Дома в ящике стола он нашел старый коричневый бумажник и сунул его во внутренний карман пиджака.
– Если бы ты всегда носил бумажник в этом кармане, ничего не случилось бы.
В этот вечер было тепло, и даже запах бензина не раздражал. Он ассоциировался с весной, как с летом ассоциируется запах расплавленного асфальта.
1
Марианна – символ Французской Республики.
2
Фригийский колпак – головной убор древних фригийцев в виде высокого колпака, обычно красного цвета. Получил значение символа свободы. Во время французской буржуазной революции XVIII века его носили санкюлоты, якобинцы.