Безымянное

— А почему он в наручниках? — спросила Бекка.

Мама наконец обернулась к ней.

— Ты видела папу в наручниках?

Бекка кивнула.

— Папа не хочет выходить из дома, — объяснила Джейн, укладывая мясо на доску. — Мы оба ищем способ его удержать.

Бекке эти способы не нравились. Она слышала, как по ночам отец пыхтит, будто поднимает штангу под звяканье наручников. По дому разносились ругательства и невнятное бормотание, проникающее сквозь стены. А порой, наоборот, как ни прислушивайся, стояла одна глухая тишина. Однажды Бекка подкралась на цыпочках к двери родительской спальни и просунула голову в щель — папа лежал привязанный к кровати, уставившись в потолок. Увидев дочку в дверях, он окликнул ее, но она кинулась бежать.

— Бекка, иди сюда! — крикнул он. — Иди, поговорим.

Она со всех ног неслась по лестнице.

— Бекка! Пожалуйста!

Она не остановилась.

Все прошло так же внезапно, как и началось, и папа вернулся на работу. Через несколько месяцев воспоминание о том, как он лежал привязанный к кровати, стерлось и поблекло. Они об этом не говорили. Говорили о других вещах. Папа снова начал приходить к ней на выступления. Снова будил в школу, делал завтрак и помогал собираться. Каждый день звонил ей с работы пожелать спокойной ночи, мама спала дома и никуда не исчезала до утра. Семейный мирок вернулся в прежнюю уютную колею.

6

Хватит ли сил? Она лежала под одеялом, дыхание серебрилось туманом в лунном свете. По плечу ли ей этот крест? Немалый супружеский срок наматывался витками: виток притирки, виток вспыхнувшей страсти, виток истерик и отчуждения, потом новый виток выходов в свет и задушевных ночных бесед, напоминающих, как это здорово — поговорить с родным тебе во всех отношениях человеком. И опять тихая злость, когда он не вынесет мусор в среду. Так и тянешь этот воз. В горе и в радости, в болезни и в здравии — это лишь слова. Но как только они становятся реальностью, ты просто берешь и впрягаешься, без раздумий. А значит, готовься…

Она уже выхаживала его раз, потом другой. Примерно полтора года их семейной жизни, в общей сложности, и к концу первого рецидива занятие это превратилось в круглосуточную полноценную работу. Вернувшаяся болезнь освободила Тима от обязанностей по дому. Все мелкие неурядицы померкли перед грозным призраком большой беды. Тим мог попросту сгинуть где-нибудь в глуши. И Джейн искала способы подбирать его как можно быстрее, научилась правильно отогревать обмороженные руки-ноги и запасать в машине нужную еду. Она читала пособия для «выживальщиков» и укладывала рюкзак. Она записывала Тима к врачам и привозила на прием. Она была ему опорой и советчиком. А по дороге от врача домой работала «жилеткой», в которую изливались все сомнения, страхи, злость и отчаяние. А если не «жилеткой», то буксиром, вытаскивающим мужа из трясины самобичевания. Или просто молча сидела за рулем, одним своим присутствием беззвучно давая понять: «Я рядом. Ты не один».

Болезнь заполняла собой все, погружая обоих в пучину неопределенности и страха, заставляя забросить даже Бекку. Потом, когда болезнь отступала, они бросались лихорадочно наверстывать упущенное, и Тим с головой уходил в работу. Для него первый здоровый день ничем не отличался от дня вчерашнего, тогда как Джейн в растерянности пыталась вспомнить, на каком витке супружеской жизни застал их рецидив. Как вернуться к обычным спокойным будням после всех этих споров с врачами и полуночных разъездов по незнакомым улицам? Тим жил себе дальше как ни в чем не бывало, а она так не могла. У нее разом пропадала цель. И Тим не торопился подставить плечо, обнадежить: «Я рядом, ты не одна». Она не винила его. Наоборот, в чем-то завидовала. Его увлеченность работой вызывала только восхищение, а высокая должность в «Тройер и Барр» подтверждала, что труды не напрасны. Однако Джейн не собиралась забывать о себе ради кого бы то ни было. Ей хотелось того же, чем горел он, какой-то движущей силы, которая не даст закиснуть после выздоровления мужа. Требовалась цель, возможность реализовать себя вне другого человека, пусть даже любимого. В итоге Джейн получила лицензию и начала торговать недвижимостью.

Неужели сейчас придется пережить все то же самое в третий раз? По-хорошему, нужно увольняться. Как она будет показывать людям жилье, терзаясь вопросом, где сейчас Тим? Но чем тогда заняться, когда все закончится? Если сейчас бросить работу и всецело посвятить себя мужу на неопределенный срок, что будет ждать ее, когда болезнь отпустит?

Джейн выбралась из постели и, ежась от пронизывающего холода, прошла по коридору к Бекке. Оттуда лился типичный репертуар вечерней кофейни — томительные струнные баллады, которые при появлении Джейн тотчас оборвались.

— А стучать уже не принято?

Бекка давно оставила бесплодные попытки вписаться в телерекламные стандарты, прошла эпоха беговых кроссовок и гелей для волос. Свой зашкаливающий вес она прятала теперь за изгибами акустической гитары. Выпускной класс, а девочка даже альбом на память заказывать отказалась. Фланелевая рубашка, футболка «Рокси Мьюзик», черные спортивные штаны. Кто бы сомневался…

Джейн обвела непреклонным взглядом комнату — горы одежды, которую спасет лишь костер, и нагромождение грязных тарелок на столе и тумбочке. Запах вокруг стоял соответствующий.

— Ну что, мадам Кюри, как проходит эксперимент?

— Я занята, мам, музыку пишу.

— А я думала, период полураспада барахла вычисляешь.

— Сколько лет этой шутке?

— Ты почему не ложишься? Час ночи.

— А ты почему?

— Не спится.

Толстые дреды при каждом повороте головы лениво покачивались, словно бахрома резинового занавеса на автоматической мойке машин. Между тяжелыми тусклыми прядями просвечивала бледная кожа. Когда девочка откинулась затылком на изголовье кровати, дреды самортизировали, как подушка.

— Мам, а ты не думаешь, что он симулирует?

— Симулирует?

— Ты пробовала погуглить? Спроси в «Гугле», посмотри, что выпадет.

— Что именно погуглить?

— Вот и я об этом.

— И что выпадает?

— Какие-то заболевания у лошадей, наевшихся ядовитой травы.

— Это не значит, что он симулирует.

— Ну не симулирует, а как сказать-то?.. Типа сдвиг такой.

— Природа заболевания пока не установлена. Он считает, что вряд ли это психическое. Ему кажется…

— Да знаю, знаю. Он думает, это ноги, сами. Но мне что-то не особенно верится. По-моему, он просто едет крышей.

— Последи-ка за языком, барышня.

— Его все устраивает — иначе он бы с собой справился.

— Как ты со своим весом? — спросила Джейн. Бекка дернулась, будто от пощечины, и на секунду, прежде чем разразиться упреками и слезами, мать и дочь застыли, осознав вдруг после долгого взаимного безразличия, какую боль могут друг другу причинить. В Джейн полетел медиатор.

— Уходи!

— Прости, я не должна была так говорить.

— Уходи!

— Я просто хотела, чтобы ты поставила себя на его…

— У-хо-ди!

В комнате было холодно. К облегчению Джейн, Тим никуда не делся, спал поверх постели в пуховике, словно прикорнув на минутку. В темноте слышалось его неровное, тяжелое дыхание, и пахло потом.

Джейн забралась под одеяло. Холод ее не пугал, наоборот, даже радовал. Сегодня ты молодая женщина, а завтра — одышливый комок тревожных симптомов. Приливы жара, ночной пот, перепады настроения, бессонница… И никакой человеческой возможности объяснить ему, мужчине, каким испытаниям подвергает ее собственный организм. Можно поговорить с гинекологом, тот поймет. Можно поговорить с подругами. А у него слово «приливы» в одно ухо влетит, в другое вылетит. Как, наверное, мучились бы доктора, убеждая ее, что это «просто сдвиг», и как мучилась бы она сама, описывая симптомы, о которых больше никто никогда не слышал. К счастью, нужды в этом нет. Ее недуг широко распространен, фармацевтические компании тратят миллионы на лекарства, облегчающие страдания. Пусть с каждым приливом она сражается сама, но в этой войне она не одинока.