Коричневый след

— Ой, — воскликнула сестра, — папаша Мертенс. О нем я совсем забыла. Это сократит вам по крайней мере одну дорогу, господин комиссар. Тот пожилой господин в красно-синем халате числится в вашем списке. У него не осталось никого из родных, и через каждые три-четыре месяца он просит врача дать ему направление в больницу.

Они подошли к группе. Махровые халаты тут же выбросили сигареты в окно. Карл Мертенс спрятал свою в кулаке.

Монахиня попросила его следовать за ней. По пути старик сунул сигарету приятелю и покорно зашлепал за сестрой.

— У меня несколько вопросов к вам, господин Мертенс, — начал Бринкман после того, как старик медленно уселся к столу. — Вы ведь находились здесь в сентябре, так?

— Да, в сентябре был. У меня тогда что-то разболелась спина, господин комиссар. Я еле ходил. Поэтому доктор Шюр-хольц и отправил меня сюда. Я тогда еще ему сказал: все, что угодно, только не больница. Но он решил, что больше мне ничто не поможет. Тут уж пришлось смириться, господин комиссар.

Когда он говорил, голова его тряслась, как у черепахи на заднем стекле бринкмановского автомобиля.

— Вы меня неправильно поняли, господин Мертенс. Единственное, что меня интересует, это пациент, лежавший тогда в палате интенсивной терапии, Эмиль Штроткемпер. Может, вы помните его.

Мертенс перевел дух.

— Знаете, господин комиссар, — ответил он, — я его вообще ни разу не видел. Он ведь не выходил из палаты.

— А тех, кто его посещал, вы видели?

— Тех, кто посещал, да. Его много посещали. Молоденькая такая девушка, она приходила почти каждый день. Все наши ребята вылупляли глаза, когда она приходила.

— Это была внучка Штроткемпера, господин Мертенс. А больше вы никого не видели?

Мертенс подумал. Его голова затряслась чуть сильнее.

— Нет, больше я никого не видел.

А если так будет все семнадцать раз, подумал Бринкман. Он извлек из кармана газетное фото и положил на стол перед стариком.

— Вы видели кого-нибудь из этих людей? Я имею в виду здесь, в больнице?

Мертенс прищурил глаза, держа вырезку на расстоянии вытянутой руки.

— Я должен принести очки, господин комиссар, — сказал он. — Иначе ничего не получится.

Через три минуты он снова появился в раздаточной. Древние ветхие очки украшали его птичье лицо.

Бургомистра он узнал сразу.

— Но вы ведь не его разыскиваете, господин комиссар, правда?

Бринкман подтвердил. Папаша Мертенс уставился на остальных.

— Вот этого, с седыми волосами, его я видел здесь. — Палец старика ткнулся в лицо Лембке. — Он был здесь в коридоре. Я даже ехал вместе с ним в лифте, хотел спуститься в киоск и купить сига… э-э, бутылку воды.

— Вы в этом абсолютно уверены, дедушка Мертенс? — вмешалась сестра Хильдегард, до тех пор молча стоявшая у буфета.

— Уверен вполне, сестра. Я даже помню день, когда все это было. Помните этого здоровенного, с аппендицитом, как он боялся, когда ему делали клизму. Вы сами нам рассказывали, и мы смеялись до упаду над перевязанной головой. В тот день это и было.

Бринкман увидел, как у монахини поползли вверх брови и широко раскрылись глаза. Сестра Хильдегард кивнула.

— А не можете ли вы вспомнить еще какие-нибудь детали, господин Мертенс? Откуда пришел мужчина? Как он выглядел?

Папаша Мертенс осознал свою значимость. Его тонкая шея гордо вытянулась из воротника махрового халата.

— Это был очень приличный господин, сразу видно. Хороший костюм и все такое. Но откуда он появился, я не знаю. Я стоял возле лифта, а когда обернулся, смотрю, он стоит рядом. Вместе мы спустились на первый этаж.

— Сколько лет было этому человеку, как вам кажется?

— Под семьдесят, господин комиссар. Может, чуть меньше. Во всяком случае, все зубы у него были на месте. Зато не хватало одного пальца.

Бринкман скептически взглянул на него. Выудить еще что-то из рассказа папаши Мертенса было невозможно. Он просто радовался, что кто-то с ним беседует. Пусть только не думает, что его россказни принимают за чистую монету.

26

На вестерландском вокзале Бринкман вышел один, остальные пассажиры направлялись дальше.

Было ровно три. Привокзальная площадь словно вымерла. Бринкман направился к стоянке такси и попросил отвезти его на Кирхвег, там помещалась зильтская полиция.

Вдоволь поплутав по длинному коридору и настучавшись в запертые двери, он наконец наткнулся на полицейского. Тот сидел, уткнувшись в какое-то толстое дело. Бринкман предъявил ему удостоверение. Полицейский молча взглянул на него.

Бринкман в нерешительности постоял возле стола, потом пододвинул стул и уселся.

— Я должен провести расследование, которое затрагивает ваш район, — начал он.

— По поводу чего? — спросил зильтский полицейский.

— Убийство.

Должно быть, для островного служаки подобные акты насилия стали повседневной рутиной. На эту приманку он не клюнул.

Бринкман пустил в ход тяжелую артиллерию.

— В убийстве подозревается Генрих Лембке, владелец отеля "Морской орел", здесь, в Вестерланде.

Подобный лаконизм возымел свое действие. Полицейский с шумом втянул воздух.

— Генрих Лембке? — переспросил он. — А вы не ошиблись?

— Нет, уважаемый коллега, думаю, что нет.

Полицейский, фамилия и звание которого до сих пор оставались Бринкману неведомы, почесал за ухом.

— И чего вы от нас хотите?

— Узнать фамилию его врача. Вы ведь хорошо здесь ориентируетесь.

— Раньше, — сказал местный житель и выдержал паузу настолько долгую, что Бринкман уже начал опасаться, не впадает ли он в первоначальную свою молчаливую задумчивость. — Раньше сказал бы вам это по памяти. Но теперь доктора на каждом углу, откуда узнаешь, кто у кого лечится?

Оставался телефонный справочник. Бринкман попросил ему его раздобыть и направился к телефону в соседней комнате. Он набирал беспрерывно разные номера, и всем ассистенткам задавал один и тот же вопрос, не знает ли она, в какой больничной кассе, а возможно, частным образом лечится такой-то господин. Через час он наткнулся на врача Лембке и договорился о встрече на следующее утро.

Наконец, он позвонил в отель. Книппель был там. Они договорились встретиться в семь вечера в "Штертебекер-Штубе".

И вот все вместе, Улла и Джимми, Книппель и Бринкман, они принялись складывать свою головоломку. Части, которые удалось им разыскать. Улла — внешний контур, который все определял, Книппель — задний план, коричневые, черные и серые тона, трудно отличимые друг от друга, Джимми — центральную часть, которую все так долго искали.

А Бринкман легкой своей рукой — передний план.

Недостающие части они должны были получить завтра.

27

Он любил раннее утро, когда отель только просыпается. Как всегда, он вставал первым, принимал душ и одевался. Открывал уборщицам черный вход. Отправлялся на кухню выпить чашечку кофе с поварами. Наслаждался молчанием измученного бессонной ночью портье в тихом холле. Смотрел, как уборщицы в ресторане взгромождают стулья на столы. Слышал, как рано встающие постояльцы открывают в номерах воду.

Это был его отель, вот уже тридцать пять лет.

На него косо поглядывали, когда он приехал сюда и купил его. Если б не было Кляйнегарта, он не выдержал бы и трех лет. Кляйнегарт умел обращаться с этим народом. Он сам был одним из них. И потому его приняли. Кляйнегарт был находкой, которую подарили ему старые друзья, когда он собирался исчезнуть из Бохума. У Кляйнегарта были связи. Он стал бургомистром, хотя все знали его прошлое. Но они же и вышвырнули его, когда оно вышло наружу. Когда этот Вилкенс разбрасывал на каждом углу свои листки? Неужели наш бургомистр бывший высокий чин СС? Если б мы только раньше знали об этом! Наш бургомистр проводил ликвидацию варшавского гетто? Ах, какой ужас!

С ним бы подобного не случилось. Ему было достаточно опыта тридцать третьего года. Уже тогда он кое-что взял на себя. Но ведь это они заставили его, простого помощника полицейского. Не комиссара, намного дольше в партии, чем он, зато из хорошей семьи. Его, мелкую сошку штурмовиков.