Страница 190 из 193
Он обманул друга, и оправдания этому быть не могло.
Никто и ничто не могло вытянуть его из мрачной бездны угрюмости.
Ни балы-маскарады в Осеннем саду с катаниями на лодках и фейерверками, ни пиры во дворце и у всех бояр по очереди, со скоморохами, ряжеными и медвежьими потехами, ни охоты на волков (особенно на волков!), ни даже ходоки из той деревни, где он сразился с "деназаром" с возом подарков и угощений – уж шибко общество было благодарно Иванушке за то, что после его удара буйный и склочный старикан присмирел, как ягненок, стал соседям по хозяйству помогать и увлекся вышиванием...
И тогда в дело вступила тяжелая артиллерия – царица и любящая заботливая мать Ефросинья.
Всего парой фраз она легко вывела его из ямы депрессии только затем, чтобы ввергнуть в пропасть тихого ужаса.
Царица, с самого возвращения подхватившего где-то страшную болезнь под названием "самостоятельность" сыночка, сначала с растущей тревогой, а потом и просто с неприкрытой паникой наблюдала, как он изводит себя из-за невесты брата. И, наконец, застав несчастного младшенького на любимом подоконнике в библиотеке, с раскрытой на пустых страницах книгой на коленях, глядящего невидящим взором в какие-то нереальные дали, которые простым смертным были неподвластны (взгляд простого смертного быстро уперся бы в скучную серую стену напротив), она поняла: надо действовать.
Спустя минуту Ефросинья уже приступила к осаде измученного бессонницей, страданиями и голоданием чада со всей тщательностью, целеустремленностью и упорством раненого буйвола, валящего пальму с засевшим на ней обидчиком. Она не отступала со своими уговорами до тех пор, пока Иван не сказал "да", не очень ясно понимая, на что он вообще сейчас согласился, и только для того, чтобы матушка отвязалась и не мешала ему думать про его пропащую жизнь, презирать себя и душевно мучиться.
Но добрая матушка понимала, что ее солнышко сейчас не в себе, и вместо того, чтобы коварно воспользоваться полученным согласием, решила подступить к сыночку, когда он будет в состоянии воспринимать человеческую речь.
Когда с третьей попытки до Иванушки дошло, чего от него хотят, он страшным голосом возопил "нет!!!" и бежал от нее в смятении.
Но от любящей матери просто так не отделаться, и ему предстояло в этом убедиться лишний раз.
Крепость пала через неделю, когда к уговорам взволнованной царицы присоединился сам батюшка-царь – уже не артиллерия, а целые РВСН – и, озабоченно хмуря брови, сообщил сыну, что он – единственный человек в Лукоморье, который может помочь родной стране и народу разрешить старый приграничный конфликт.
И когда Иванушка, рассеянно удивившись, дрожащей рукой рассеяно потянулся к тому месту, где должен был висеть давно забытый им неизвестно где меч, Симеон опередил его и сказал, что все гораздо проще, что силой тут не поможешь, что единственное, что может сработать – его женитьба на царевне Лесогорья, пусть не красавице, ну, если, конечно, сравнивать с женой Василия, но зато девушке доброй, скромной, хозяйственной, ученой арифметике, природоведению, хореографии, астрономии и даже лженауке экономике, и что на него с надеждой и волнением, затаив дыхание, смотрит все просвещенное и не очень человечество.
Иван хотел поначалу, как всегда, возразить, но потом подумал о стране, о человечестве, и согласился.
"Какая мне теперь разница... Если от этого будет хоть кому-то хоть какая-то польза..." – только и выговорил он, вяло пожал плечами и равнодушно отвернулся.
Свадьбу назначили через месяц, приурочив к большой осенней ярмарке, на которую съезжались купцы со всех краев, где когда-либо слышали о Лукоморье.
Царица, вообще-то, хотела пораньше, чтобы сыночка не свел себя в могилу душевными терзаниями, но лесогорские послы ей сообщили, что царевна Серафима отдыхает сейчас в летнем дворце своей троюродной бабушки и жениху, судя по рассказам сватов, сгорающему от нетерпения связать свою жизнь с единственной дочерью царя Евстигнея, придется немножко подождать.
И вот назначенный день почти настал, и Иванушка из раскрытого окна своей комнаты с беспокойством наблюдал за тем, как во двор, один за другим, втягивались возы с приданным лесогорской царевны.
Непосвященный мог бы принять их за самый огромный купеческий караван на этой ярмарке.
Сундуки, тюки, мешки, ковры, посуда, мебель, штуки ткани, бочки вина, туши лесных и домашних животных и птиц, клетки с перепелам и курами редких пород, пуховыми кроликами, племенными свиноматками, винторогими козами, охотничьими собаками, коробки с чучелами диковинных зверей и рыб – можно было подумать, что вместе с царевной Серафимой в Лукоморье переезжает и все Лесогорье, и что вот-вот из-за поворота покажется обоз с их разобранными по бревнышку и готовыми к сборке на новом месте избами, банями и кабаками...
И зачем только он дал согласие на этот брак?
Ведь он не знает эту царевну со смешным именем Серафима, и совсем не хочет узнать, несмотря на то, что она добрая, скромная, хозяйственная, и, может быть, даже умеет умножать столбиком.
Или, скорее, именно поэтому.
Мне ведь нет до нее никакого дела.
Я не люблю ее.
Сколько бы мы ни прожили вместе – мы будем чужими людьми.
Так кому все это надо?
Фима-Фима-Серафима... Какая ты?.. Зачем ты согласилась на эту нелепую свадьбу? Зачем я согласился? Почему я не сбежал куда-нибудь, где о Лукоморье отродясь не слышали, чтобы забыть обо всем и сгинуть навеки?..
Хотя тебя, наверное, никто и не спрашивал – бедная маленькая испуганная девочка... Приграничный конфликт, благо родной страны... Зато десяток крестьян теперь точно будут знать, чьи это два гектара неудобий.
Что я делаю?..
Что я ТУТ делаю?
И Иванушка, пока не поздно, пока не передумал, кинулся к двери...
Заперто.
– Откройте!.. – затарабанил он в дверь. – Эй, кто там!.. Откройте!!!..
– Это мы – дружинники Денис Пчела да Семен Полушапка, ваше высочество, – отозвался из-за двери почтительный голос одного из дворцовых охранников. – Вас ваша матушка запереть изволили, сказали, что на всякий случай, и ключ с собой унесли, а нас караулить приставили. Не извольте серчать – мы люди подневольные, ваше высочество.
– Ну, ладно, – пробормотал царевич, бросился к окну и быстро глянул вниз – не стоит ли там кто, можно ли прыгнуть.
Внизу стояли.
Четверо дружинников с алебардами из дружины самого Дмитрия.
Заметив выставившуюся из окошка белобрысую голову охраняемого объекта, старший из них помахал ей рукой и прокричал наверх:
– Не извольте беспокоиться, ваше высочество! Пока мы здесь – муха не пролетит незамеченной!
– И это радует, – упавшим голосом похвалила их голова и спряталась.
Бежать было поздно.
Мимо окна Ивана проехал отряд всадников в иностранных доспехах, а за ними – золоченая карета с царским гербом Лесогорья...
Свадебные церемонии и обряды Иванушка прошел как в полусне.
...Хоровод лиц – знакомых и незнакомых, под конец сливающихся в одно лыбящееся бородатое лицо в кокошнике...
...Гул голосов как шум водопада...
...Мышцы лица, сведенные от напряженной улыбки, которая могла обмануть разве что слепого – каждый раз, как только ему удавалось расслабиться, тут же под бок его тыкала матушка и суфлировала: "Улыбайся!.. Улыбайся!.."...
...Запах нафталина и столь ненавистного гвоздичного масла от традиционных свадебных облачений лукоморских наследников престола, пошитых еще чуть не основателем их династии... ...Нечто тихое, покорное, дрожащее, закутанное в непроницаемое расшитое золотыми цветами покрывало, так безмолвно следующее за ним, что временами в его голову закрадывались сомнения, а есть ли там, под всей этой парчой, бархатом и шелком, человек...