Страница 77 из 85
Делаю шаг.
Полузанесённые машины на дороге передо мной медленно тонут в песке. Электрические столбы медленно тонут в песке, вместе с повешенными на них.
Вокруг бушует песчаная буря, но я отчего-то её не чувствую — песок не раздирает кожу до кости, сухой огонь песка не обжигает лёгких.
Делаю шаг.
Скелеты зданий вокруг медленно тонут в песке.
Пульсирует болью раненое левое плечо. На губах кровяной привкус меди, на губах скрежещет песок. Пустыня вокруг меня, пустыня в пересохшей глотке, пустыня в голове.
Дорогу передо мной неторопливо переползает армейская каска. Не просто катится, гонимая ветром, а именно переползает.
Моргаю.
Нет, это всего лишь черепаха…
Привалившись к ржавой дырявой бочке сидит иссохшийся то ли уже скелет, то ли ещё мумия в лохмотьях. Белые кости обнажённых фаланг сжимают воронёную рукоять армейской «беретты».
Плохой выбор, брат. В Ираке этот чёртов песок норовит влезть в любую щель, особенно столь шикарную, как этот безобразный вырез на затворе.
Зачем-то поворачиваюсь назад.
А черепаха-то в камуфляжной песчаной расцветке, с надписью «рождённый убивать» и со значком мира… Хм, разве это нормально? А, плевать…
Я наклоняюсь за пистолетом. С трудом, едва вновь не падая на песок, но наклоняюсь. Подбираю пистолет, с не первой попытки выщелкиваю магазин… Пусто. Немного отвожу назад затвор. В окошечке мелькает золотистое тельце гильзы тридцать восьмого калибра.
Один патрон. На всё.
Пустой короб магазина выскальзывает из руки и летит на песок. Тотчас же лежащий подле бочки скелет начинает погружаться в землю. Быстро погружаться. Оголённые фаланги пальцев скользят напоследок по песку… И неожиданно складываются в кулак, оттопыривая лишь один палец. Указательный смотрит ровно в мою сторону.
Я? Почему я? Причём здесь я?
— Ты ещё спрашиваешь?
Кто… кто ты?
— А кто ты? Кто ты на самом деле?
Я… Что за идиотский вопрос? Я — это я…
— Александер! Ганнери-сержант Александер!
Имя… Когда-то заменившее настоящее, но скверно заменившее — так и не ставшее ни привычным, ни тем более родным.
— У нас был приказ, и мы его выполняли. У вас был приказ, и вы его выполняли. Но что сделал ты?!
Пол… полковник?
— Думаешь, ты тут самый умный? Ты до сих пор так считаешь? В любом случае, контроль над ситуацией тебе уже не вернуть.
Ветер поднимает песок, создавая из него человеческую фигуру. Мгновение, и вместо мешанины песчинок — лицо.
— Мы все просто хотели выжить.
Навстречу мне ковыляет неизвестный солдат — обветренное измождённое лицо, рваная и выцветшая форма американской армии.
Кусок правого бока солдата был вырван буквально с мясом.
— Что?.. Кто ты?
— Одна из жертв, — прошелестел песчинками тот. — Один из тех, кто просто выполнял приказ. Один из тех, кто погиб здесь.
Солдат прошёл мимо меня и вновь развеялся песком на ветру.
Хочешь сказать, мертвец, что я виновен в твоей смерти? Не дождёшься. В этом виноват ты и только ты. А у меня…
— У меня не было выбора.
— Выбор есть всегда, — ветер на моём пути создал из песка ещё одну человеческую фигуру. — Но ты его упустил.
Ещё один «джи-ай». Без особых ужасов и кровавого месива, лишь одно-единственное багровое пятно на груди и хромота на левую ногу.
И его я помнил. Это же его тогда…
З-зараза…
— Я… Я не виноват.
— А кто же тогда, если не ты?
Си Джей медленно брёл мне навстречу, волоча по песку за ремень свой «эмрис», который всегда берёг и потерял по пути сюда. Грудь Джонсона была буквально разорвана попаданиями нескольких пуль, перемешавших рваную ткань и пластины бронежилета с плотью и костями.
— Думаешь, из-за кого это? — Си Джей прикоснулся двумя пальцами к груди… И тут же рассыпался облаком песка, который моментально подхватил и унёс налетевший ветер.
— Но я… — моя пересохшая глотка с трудом выплёвывала слова, мало похожие на человеческую речь. — Но я ведь просто не успел…
— А как по мне, ты успел сделать всё.
Шею Дойла охватывал багровый кольцевой след.
— Вот только надо ли было это всё делать, садж?
Грег прошёл мимо меня и разлетелся на ветру, а я продолжил брести вперёд.
— Я думал, что… — накатило бессилие на грани отчаянья. — Я просто хотел всех спасти…
— Я помню, как ты меня спас.
Новый силуэт был мне знаком гораздо меньше, но всё же знаком. Ноги агента Махоуни были сломаны, но он всё же умудрялся как-то ковылять мне навстречу.
— Ты же просто оставил меня там. Даже не застрелил, хотя я и просил.
— Ты заслужил это, — на секунду мелькнуло что-то похожее на гнев. Что-то похожее на эмоции… — Заслужил!
— А ты? — агент вспыхнул жадным ярким пламенем от головы до ног, а затем рассыпался прахом.
— А я? — на смену Махоуни пришёл совсем уже мне неизвестный человек… Или как раз-таки слишком известный? — Я тоже заслужил это?
Если цээрушник был просто сильно обожжён, то этот солдат был обожжён страшно. До жути — до самых костей. И он всё ещё горел. Когда воздух добирался до застрявших в плоти частичек белого фосфора, он снова горел.
— Ты ведь даже не понял, что здесь происходит, — солдат распался на ветру.
— Я… я думал…
— Ты слишком много думаешь, — бросил мне на ходу Юрай, весь страшно обожжённый и окровавленный. — А надо было делать. Делать только то, что приказано. Или действительно спасать всех, включая и себя, и меня.
— Я не успел тебя спасти.
— Да ты особо и не пытался.
Эмоций не было.
Ни гнева, ни вины, ни раскаяния, ни злости. Ничего. Я просто шёл вперёд, не зная, зачем вообще иду.
Я иду, потому что у меня есть ноги. Я умею ходить и поэтому иду?
И ведь это уже не в первый раз. Не впервой мне уже идти по этой дороге. По какой?
— Да, именно по этой.
Из всего города осталась лишь одна башня. Не из слоновой кости, а из бетона и стекла. Чёрная, словно бы опалённая стеной огня до самого неба. Причудливо закрученная, будто бы изломанная чудовищными порывами ветра Бури Тысячелетия.
Меня не ждёт там принцесса, которую нужно освободить, но и я не прекрасный принц на белом коне. И дракона или лича, который встанет на моём пути — тоже нет.
Здесь только я.
— Верно, брат — ты такой же, как и мы, — скалится выходящий из песка белый человеческий череп.
Точнее, это не он выходит, а стремительно отступает песок, рушась куда-то вниз. Он сыпется и сыпется вниз. В бесконечность. В бездну. Остаётся лишь белая башня вдалеке, дорога передо мной и багровые небеса над всеми нами.
Уходящий песок обнажает полотно дороги. Это не бетон и не асфальт, а человеческие тела.
— Это те, кого ты «спасал».
Это говорит… кто? Полковник? Или я? Или башня? Багровое небо? Песок?
— Это твои благие намерения.
Верно. Голос прав, кем бы он ни был — вот они мои благие намерения, вот чем я всегда мощу свою дорогу. И вот куда она меня ведёт.
Песок на дороге передо мной уходит вверх вертикальной стеной, а затем всё вокруг озаряет вспышка осветительного снаряда.
Мы говорим, что эти болванки, начинённые «вилли питом» всего лишь приносят свет, но мы лжём. Потому что свет тоже может быть злым и жестоким, потому что свет слишком часто стал пахнуть фосфором.
Огонь охватывает всё вокруг. Горит дорога у меня под ногами, горит песок и сам воздух. Наверное, горю и я.
Или не я? Или ещё не горю? Или уже не горю?
Огонь жадно лижет летящий вверх песок, сплавляя его в единую массу.
Шаг за шагом я иду к громадному зеркалу, преграждающему путь. Шаг за шагом ко мне идёт моё отражение.
Моё отражение?..
Полковник Коннорс смотрит на меня.
У нас хватает общих воспоминаний. У нас теперь много общих воспоминаний.
У нас много общего.
— Выбор, Александр, — говорит мне полковник. — Выбирай. Ещё раз. Ещё раз!
«Беретта» всё ещё в моей руке — та самая «беретта». В капризном механизме — кувейтский песок. Шансы, что пистолет выстрелит — пятьдесят на пятьдесят.