Новое место жительства

НОВОЕ МЕСТО ЖИТЕЛЬСТВА.

Новое место жительства. Сколько за этими словами стоит переживаний, страхов, усилий, попыток людей изменить не только место, в котором предстоит жить заново, но и адаптироваться к новым условиям, попытаться обрасти новыми связями, работой, найти людей, пусть и не друзей, но близких по духу. Хочется поговорить о теме миграции, какие чувства испытывает человек, который рискнул однажды в своей жизни координально поменять все.

Переезд в Россию для моей большой семьи было решением, ох, каким непростым. Представьте, жили люди своей размеренной жизнью, радовались встречам с друзьями, еще более редким с родственниками, потому что давно всех раскидала жизнь по городам и весям планеты Земля. Ведь в начале 90-х годов, когда в странах – «выходцах» из Советского Союза, началась неразбериха в политике, в падающей экономике, больно ударившей по карману всех и каждого, люди начали , что называется, «пачками» выезжать в Россию и дальнее зарубежье в поисках лучшей доли. Кого-то позвали родственники, кто-то, мучительно решая для себя правомочность принятого решения, уезжал за границу, в страны Запада и в Америку. Люди уезжали, уходили, улетали . . . И так было грустно от осознания того, что рушатся связи, меняется сложившийся уклад, хоть плачь.

Мне самой, до боли в сердце, пришлось смириться с отъездом моего любимого брата Андрея. Он вместе со своей семьей – женой Анечкой и четырехлетним сыночком Димой, уезжал в Германию. У Анечки бабушка была верноподданная этой страны, поэтому, когда встал вопрос: уезжать ли на историческую родину, захватив «паровозом» всех ближайших родственников – детей, внуков и правнуков, было решено на всеобщем семейном совете – ЕХАТЬ.

Помню, сколько невыплаканных слез скопилось в сердце, когда моя семья – бабушка, мама, отец и я с сыном, узнали, что наш любимчик, наш кровинушка Андрюша уедет от нас так далеко, что даже редкими наездами домой «погостить» не заполнить пустоту и не вытеснить боль души. Сколько слез пролила моя мама в подушку, одному Богу известно.

Поначалу ВСЕ делали вид, что все хорошо, подбадривая, говорили, мол, «Здорово! Молодцы! Дерзайте! ЧТО тут делать, когда ни работы, ни стабильности? А там хоть на пособие от государства прожить можно!». Получается, один меркантильный интерес двигает людьми при переселении в Германию или в любую другую страну? Нет в этом души, какого-то особенного патриотизма для тех немцев, для которых Германия являлась по праву рождения родным государством. Один интерес: выжить, возможно, вырастить детей в лучших условиях, нежели в государстве, терпящем упадок, нестабильном в национальном вопросе и в экономике.

Умом все понимали, что «счастливчикам», которым удалось получить заветное разрешение на миграцию, повезло. Но как это давалось морально людям, которые уезжали в «никуда» от всех своих корней? Ведь, большинство русских, немцев, поляков, украинцев, белорусов ( это я беру только европейских представителей народов, населяющих Киргизию), а еще и уйгуров, чеченцев, дунган, корейцев, татар и многих, многих других представителей азиатских народностей, исповедующих как ислам, так и принадлежащих к христианам, задумались о том, как вернуться туда, где можно быть спокойными за судьбы детей. Да, да, именно детей, потому что каждый чадолюбивый родитель задумается, в первую очередь, о будущем своего ребенка, ведь хочется его вырастить образованным гражданином и пустить в свободное плавание вооруженным знаниями, умениями и навыками по волнам такой нестабильной и окруженной соблазнами жизни.

Но вернемся к моей семье. Родители поддержали решение своих детей – Андрея и Ани – переехать в поисках лучшей доли в Германию. Но, чего это стоило? И для меня в том числе.

Помню последний ужин, перед вылетом, когда в трехкомнатной квартире собрали всех родственников и друзей, которые пришли попрощаться с молодой парой переселенцев, которые захотели произнести напутственные слова перед долгой дорогой на чужбину. За столом нередко повисало тягостное молчание, которое так несвойственно вообще разговорам разных людей, внезапно встретившимся за праздничным столом, галдящим, делящимися своими успехами и, с гордостью, победами детей, активно обсуждающим экономическую ситуацию, а также образование, медицину и внешнюю политику. Разговоры в дни праздников льются рекой, перемежаются смехом и анекдотами.

В день отъезда Андрея все было не так, неправильно. Да, было много сказано хороших слов, поддерживали молодых, как могли, в «правильности» принятого решения, но все же в словах слышалась фальшь, неискренность, потому что правду не мог знать никто – как ТАМ живется в Германии и через какие испытания приходится проходить нашему Русскому человеку на чужой земле. И слово «русский» в данном контексте – это не принадлежность к определенной, может, самой многочисленной национальности, а относится к людям, владеющим именно языком – великим и могучим. Человека, воспитанного и впитавшего в себя с молоком матери этот язык, выучившегося в школах, технических учебных заведениях, ВУЗах на территории Советского Союза и стран бывшего соцлагеря. Русские были МЫ все: азиаты, кавказцы, славяне. Все те, которых никогда не делили по национальному признаку. А принимали только как человека – хорошего или «не очень», искреннего или подлого, своего или нет.

В аэропорт отправились по своему желанию все приглашенные, невзирая на то, что вылет должен был состояться далеко за полночь. Тихо сидели в зале ожидания, жались друг к дружке, на лицах – печальные улыбки, а в глазах – ТОСКА, но все делают вид, что ТАК – лучше, хотя кто его знает, как будет ТАМ. Долго прощались перед тем, как молодой семье надо было уйти в «накопитель».

Меня поразили слова брата, который никогда до этого не признавался мне в любви, потому что мы с ним были всю жизнь – в шалостях и играх, в учебе и отношениях с новыми представителями семьи, которых мы должны были принять в НАШУ семью ( его супруги, моего бывшего мужа). Любовь брата к сестре и сестры к брату как бы подразумевалась, но никогда не афишировалась, не показывалась открыто. А тут . . .

Обхватив меня за плечи, брат с высоты своего роста, карими глазами долго всматривался в мои, голубые. В его глазах плескалась тревога и неуверенность, но он держался, сдерживал скупую мужскую слезу, затаившуюся в уголке глаз.

- Береги себя, Сестренка! Я ЛЮБЛЮ тебя.

Он, по старому русскому обычаю, принятому испокон веков, поцеловал меня крепко в губы. За всю жизнь это был первый братский поцелуй, так ошарашивший меня. Я поняла только в это минуту, что мы расстаемся теперь уже надолго, что между нами пролягут и реки, и степи, и леса, и города, и страны.

Андрей пресек мою попытку заплакать в голос, по-бабьи, одним выражением:

- Пожалуйста, НЕ НАДО. Мне сейчас труднее всех, поверь. Просто ПОМОГИ преодолеть все ЭТО!

Я кивнула головой, глотнув слезы. Перекрестила его на прощание, потом обняла, крепко-крепко, прижала к сердцу. Замерла. Потом отошла, почти отбежала, чтобы не вцепиться в него со всей силой своей сестринской любви: «Андрюша! Не покидай нас!!!» Но, я должна была ему помочь, как делала на протяжении всей своей жизни, как старшая сестра, как друг, как просто любящий человек.

Я сдержала свой порыв, заставила себя проглотить горькие, горючие слезы и надеть на лицо дежурную улыбку, которая должна была придать уверенности отъезжающим.

Сердечную боль при расставании с близким человеком не забудешь никогда. Она и не уходит: тлеет угольком, жжет и заставляет заново и заново переживать, что все в этой жизни пошло не ТАК.

Они улетели сопровождаемые многочисленными родственниками. А мы вернулись в стены квартиры, где еще остался ИХ запах, забытые вещи и незримая аура присутствия. Я тихо вошла в ванную комнату, включила на полную катушку кран с водой, скинула одежду, и села в холодную эмаль, подставив голову упругой струе. Разрыдалась, как могут рыдать матери по своим детям, как могут рыдать любимые о потерянной любви, как могут рыдать смертельно раненные человеческие души – с привываниями, с причитаниями, выплескивая со слезами боль, которую просто невозможно держать в сердце, потому, что оно не выдержит, разорвется от отчаяния. Я выла и выла, выдирая из себя пучки волос и мне не было больно. Я не чувствовала физической боли, потому что меня переполняла душевная . . .