Подкаменная Тунгуска

Он вскинул на плечо охотничий гладкоствольный автомат 12-го калибра и расстрелял весь подствольный магазин в снежный массив, грозно нависавший над избой, прилепившейся к горе. И сразу же пожалел, что не взял с собой карабин. С пятисот метров стрелять было бы безопасней.

Сначала ничего не случилось. Ерофеич крякнул с досады, полез было за патронташем, но сверху что-то ухнуло, словно упала многотонная скала. Гул ещё не донесся до ушей, но он ощутил сотрясение горного склона даже через толстые войлочные подошвы унтов. Верхушка снежного навеса на склоне каменного пика горы над его избой стала как-то морщиться, как будто кто-то незримый сминал лист бумаги.

Мачта, уже без ветряка, раскачивалась из стороны в сторону, как под порывами ураганного ветра, хотя морозный воздух был неподвижен. Потом она начала медленно крениться, как сломанная спичка. И вдруг вся многотонная масса заледеневшего снега разом тронулась вниз, взбивая снежные бурунчики на своём пути. Заснеженная земля ещё раз глухо ухнула под ногами. Донёсся шум, да такой, что уши заложило будто ватой.

Накат лавины настиг и опрокинул вездеход. Благо, двигатель не заглох. Ерофеичу удалось оседлать гребень лавинного потока, и теперь он нёсся с горы в снежном вихре, ничего не видя перед собой. За ним летели раскатанные бревна трёхсотлетней избы, любое из которых могло расшибить его и снегоход в лепёшку.

Лавина остановилась посреди озера ровнёхонько в промежутке между двенадцати каменными столбами. Высокое весеннее солнышко не светило, а слепило вовсю. На вылизанном за зиму ветрами льду залива совсем распогодилось. Ерофеич даже принялся намурлыкивать себе под нос что-то весёлое. Везунчик — и на это раз обштопал судьбу, убежал от опасности. Двенадцать каменных столбов выстроились в ряд по обе стороны от снегохода, как зубы в пасти чудовища. Между ними зияла щербина, как будто место для тринадцатого. Холодок пополз за шиворот, когда Ерофеич вспомнил улыбку Фёклы.

Заглушив двигатель, он стянул с головы рыжий малахай, поднес было руку ко лбу, чтобы перекреститься, но рука тут же упала, как сведённая судорогой. Индикатор заряда батареи пульсировал красным квадратиком, жалобно попискивал динамик, подавая сигнал тревоги. Хотя ещё утром аккумуляторы была заряжены под самую завязку.

Ерофеич натянул малахай и нажал кнопку запуска. Двигатель даже не провернулся. Апрель этого года на Етагыре выдался морозный. Индикатор на панели ещё высвечивал показание температуры: «- 4 °C || — 104 F». Снял перчатку, с трудом выцарапал непослушными пальцами сигарету из пачки, нервно закурил и сплюнул на лёд. Плевок медленно затянуло перламутровыми кристалликами.

Выбросил пачку и рванул педаль стартёра. Двигатель только чихнул да фыркнул. Бился минут двадцать, пробовал толкать машину — всё без толку. Прокачал бензин через карбюратор, увеличил подачу смеси. Двигатель с каждым рывком заводной педали рычага урчал и нудно подвывал, да и только.

Рыжие волосёнки Ерофеича взмокли под лисьей шапкой. И тут его осенило догадкой, а лицо скривило злобным оскалом. Он откинул крыло аккумулятора. Рядом с клеммами лежала дамская шпилька для волос. Негнущимися от мороза пальцами он всё-таки умудрился подцепить эту штучку и поднести к глазам. На белой стали поблескивали мелкие кратеры от искры электрического разряда.

Как искра между клеммами аккумулятора от короткого замыкания, в голове промелькнула новая догадка. Он вытащил из багажника «крокодиловый» чемоданчик. Долго не мог одеревеневшими пальцами набрать код механического замка. Потом далеко над заливом звонким эхом разнёсся его припадочный смех. Чемоданчик был плотно набит выделанной оленьей замшей, из которой Фёкла нарезАла бахрому для отделки своих дикарских одёжек.

Ещё хватило бы сил пешком вернуться назад к зимовью, но никаких человеческих сил уже бы не хватило разгрести на лютом морозе снежный завал, укрывший его брошенное жилище, где можно было выжить в пришахтном дворике. Весь склон горы был белым от снега без малейшего признака жилья. Впереди ещё десять километров по открытому льду до леса. Да и что толку? Топора не было, чтобы развести костёр и устроить берлогу, а ножом рубить ветки — оплаканная это работа.

Он уже безо всякого интереса открыл большой чемодан Фёклы. Там среди тряпья и деревянных чурок как в насмешку лежал литровый штоф с таёжным бальзамом. Ерофеич с выражением безнадёги на лице ополовинил его.

Примерно с час ещё Ерофеич прыгал вокруг мёртвого снегохода, не давая себе замёрзнуть. Потом скачал бензин, облил и подпалил машину. На какое-то время отогрелся у огня — стали болеть обмороженные пальцы.

— Ну и гори ты, чума таёжная, адским пламенем, а я тут сладко усну навеки. Обманутых грешников господь прощает.

Ерофеич криво улыбнулся и смахнул курчавой опушкой рукава тулупа намёрзшие слезинки. Что-то заставило его в последний раз поднять голову. На него нашло сонное наваждение. Каменные истуканы на льду обретали очертания демонических фигур с оскаленными пастями. Пустые чёрные глазницы вперились в маленького человечка на застывшей глади озера. Длинные тени ползли по льду, как чёрные когтистые лапы, всё ближе и ближе, а из черной полыньи вставал тринадцатый исполин.

Ерофеич растёр лицо снегом, чтобы прийти в себя. У догорающей машины ему стало жарко. Допил бутылку. Снял тулуп и полушубок. Но внутренний жар палил невыносимо. Он весь пропотел. Тогда разделся совсем, снял даже носки и трусы и с наслаждением уселся на лёд, всем телом ощущая его живительную прохладу. Как на золотом песке у тёплого моря.

ПОСЛЕСЛОВИЕ

На любом из египетских русскоязычных курортов средней руки за столиками в закусочной у приёмной стойки с ключами всегда околачиваются «кавалеры на выход в город». Ночью на курорте для бесовских утех одиноких дам вполне подойдут курчавые мойщики бассейнов, сантехники или просто уборщики. Да только днём на люди с таким кавалером под ручку не выйдешь — в курортных городках все знают друг друга в лицо. Для этого и просиживают до самого вечера за столиками профессионалы по вызову европейской внешности. Они всегда на подхвате, если одинокой дамочке вздумается прогуляться по опасным закоулкам кварталов восточных торгашей и ремесленников. Или сходить на пляж. Ведь кто-то должен покараулить её сумочку с кошельком.

Эти «наподхватчики» сносно говорили на английском, как прислуга в египетских отелях. Со словарным запасом в триста слов. Вот это-то и нужно было истосковавшейся по мужской ласке русской сиделице в областной конторе энергосбыта, которая в английском ни бум-бум. Сами же между собой «наподхватчики» говорили только на русском.

Поляк, гуцул, молдаванин, грузин и американец родом из Одессы облюбовали отель «Лосьон», который они промеж себя называли по-русски «Тройной одеколон». Все были загорелые, как местные арабы. Только белобрысый русак выделялся розово-красным лицом, с которого вечно сходили плёнки обожженного эпителия. Загореть ему никак не удавалось, поэтому он носил соломенную шляпу с широкими полями. Такую на его родине называют брылём.

Все «наподхватчики» были интеллектуалами и рассуждали промеж собой о высоких материях.

— Поляк — эталон расово чистого арийца.

— А молдаванин — прямой потомок древних римлян.