Страница 15 из 24
— А, была — не была, — говорит, — сажай меня, бабка, в печь, все равно терять уже нечего.
— Ишь, захотел, — усмехается бабка. — Да ты на себя-то посмотри! Здоровый какой, в печь не влезешь! И теста на тебя не напасешься! Нет уж, поздно. Тогда надо было, когда предлагали. А теперь иди, ищи свою судьбу сам. Далеко ты больно ушел от нее, вот и потерялась она. Отыщешь — твое счастье, а нет… Ну, значит, так всю жизнь свою и прокукуешь в одиночку. Знать, такая у тебя судьба теперь.
— Ну уж нет, раз ты говоришь, судьба мне была иная предназначена, так я найду ее, во что бы то ни стало! Ну не хочешь меня в печь сажать, так хоть подскажи, куда идти, в какую сторону…
— Придешь на опушку леса, туда, где даже в солнечный день темно, лучи сквозь ельник не пробиваются. Голыми руками какое-никакое убежище себе смастеришь. И будешь жить там до тех пор, пока твоя судьба не начнет сама к тебе подбираться. А уж как станет знаки подавать — ни с чем ее не перепутаешь. Там и узнаешь, куда тебе путь держать. Все! Больше от меня ничего не услышишь. Ступай, ступай, кому сказала!
И вытолкала баба Яга Ивана со своего крыльца. Пошел он, понуро склонив голову. Думал по дороге: а может, вернуться поближе к людям? Обратно в деревню попроситься — вдруг сжалятся и пустят? Но вспомнил, как его выгоняли — и решил, что не будет возвращаться. Пусть лучше дикие звери в лесу съедят, чем жить рядом с людьми, которые только и хотели от него избавиться…
Шел он шел, и, наконец, пришел на самую опушку леса, где все небо закрыто ветвями высоченных елей, и даже в солнечный день темно. Вырыл он там себе голыми руками землянку — и день рыл, и два, и неделю — сверху еловых веток набросал, забрался внутрь и начал там сидеть день и ночь, горькую думу свою думать. А когда голод и жажда его одолевали, выходил, чтобы ягод собрать, да воды из ручья напиться.
Сидел он так день, два, неделю, да одними ягодами сыт не будешь, к тому же замерзать стал по ночам, лето уже к концу близилось. И подумал он тогда, что надо все же к людям идти, у них помощи просить. В свою деревню дорога заказана — выгнали его оттуда, но может, кто-то живет неподалеку?
Вылез Иван из своей норы и пошел, куда глаза глядят. И вскоре почуял запах дыма печного, который его к жилью человеческому и вывел.
Подошел он к первой избе, попросить хлеба краюху. А хозяева в окошко выглянули, как гостя увидели — так и спрятались, да еще крепче изнутри окна и двери позакрывали. Тут только Иван спохватился, что от жизни в лесу он и сам на страшилище лесное стал похож: одежда оборванная, грязная, борода и волосы превратились в космы, а пальцы на руках черные да растрескавшиеся, словно сучковатые ветки высохшего дерева.
Постучал в другую избу, в третью — какое там, даже разговаривать с ним хозяева не хотели. Так и ушел он обратно в лес не солоно хлебавши.
А по дороге подумал: «Знать, судьба моя такая — погибель здесь найти. Я и до зимы не доживу — раньше от холода и голода сгину. Да неужто так на роду моем написано?»
Вернулся он в землянку и стал соображать, как беде своей подсобить. Да так до ночи ничего и не придумал, пока сон его не сморил.
А проснулся он от того, что гром загремел и молнией все вокруг осветило, что на миг светло стало как днем. Потом и ливень разразился — последняя гроза того лета. Да такая сильная, что Иван испугался. От страха чуть не впал в столбняк, когда увидел, как в высокое дерево неподалеку попала молния. Дерево разломилось надвое, обрушилось с треском и вспыхнуло пламенем. И такое огромное, до неба, пламя взвилось, что даже ливень не смог его потушить. Гроза вскоре кончилась, а огненные отсветы все еще освещали лес.
И тут вдруг понял Иван, что это и есть знак судьбы, о котором баба Яга ему говорила. Может сам Господь ему спасение посылает. Бросился он через лес к горящему дереву, а когда добежал, там уж только угольки тлели. Давай он раздувать их, а потом сломал большую сухую ветку, поджег ее факелом и бережно понес к своему убежищу.
Кое-как хворосту да травы сухой набрал — ведь в самой густой чаще леса земля под ветками ельника сухой даже в дождь осталась — и костер развел возле землянки. Обсушил одежду и сам обогрелся для начала. И решил, что будет поддерживать этот очаг и днем и ночью, чего бы это ему не стоило, даже если спать совсем не придется. Всю ночь подбрасывал Иван хворост в огонь. А утром захотел на охоту отправиться.
Далеко уходить он не мог — ведь за очагом следить надо. А потому вокруг да около ходил, думал, может, птицу или дичь выследит и поймает, если повезет. Ловил он в детстве и птиц, и зайцев, и белок голыми руками, равных в этом ему не было!
Вот и сейчас вспомнил он прежние детские забавы — и опять судьбу поблагодарил, что зайца ему послала навстречу, прямо сам в руки как будто шел! Разделал его припасенным ножом да и зажарил. Впервые за много дней была у него и настоящая еда, и тепло.
Начал Иван жить как лесной житель. Все пути-дорожки, все звериные тропочки в лесу изучил. Все про лес и его обитателей узнал. И не было уже поблизости незнакомой ему травинки или кустика.
Но приближалась зима, а как зимой в землянке выжить? Да и одежда его вся прохудилась. Думал Иван, думал, да так ничего и не придумал. И опять ему судьба помогла, знак послала.
Шел он как-то по лесу, да услышал, что кто-то плачет. Пригляделся — сидит девчушка под деревом и слезы льет. Заблудилась, оказывается. А Иван-то уже знал все пути-дороги, ну и вывел ее к дому. Она сначала испугалась его, потом привыкла.
— Ты, — говорит,— дядя, леший, наверное?
— Леший, леший, — согласился тот.
— А не страшный совсем, только грязный да оборванный.
Хотел Иван девчушку у дверей ее дома оставить и скрыться поскорей от людских глаз, да не тут-то было. Вышел отец девочки, давай его благодарить.
— Ты, — говорит, чудной какой-то, и на человека не похож, да видать, добрый. Кто бы ты ни был, лесной житель, а я тебе благодарен по гроб жизни. Чего хочешь, проси.
— Да ничего мне не надо, — говорит Иван.
— Гордый, вижу. Ну да ладно, раз не надо ничего тебе за так, давай ты мне лесных ягод и грибов приносить будешь, или другой добычи. А я тебе ружье подарю, чтобы охотиться было сподручно.
Поблагодарил Иван и взял ружье. И с тех пор дела его на лад пошли. Начал он стрелять дичь лесную, да благодетелю своему приносить. А тот за добычу то тулуп ему пожалует, то инструмент полезный, топор или лопату.
Решил Иван из землянки своей выбраться, начал лес рубить, избушку бревенчатую себе строить. К зиме и построил, даже печурку сложил. Стал зимовать, да все думу думал: как же ему дальше жить, что же судьба еще припасет?
Годы шли за годами, и жил Иван - не тужил, совсем уже смирился с судьбой лесного жителя.
Однажды зимой отправился он на охоту, и вдруг видит — заяц едва ковыляет, и след за ним окровавленный. Хотел было застрелить его, чтобы не мучился, уже и ружье поднял, а заяц говорит ему человеческим голосом:
— Не убивай меня, Иван!
«Ну, — Иван думает, — совсем уже невесть что мерещится. Бред какой-то. Может, заболел я?»
Потряс головой, глаза протер, уши прочистил — нет, не исчезло наваждение. Заяц по-прежнему на него смотрит и говорит:
— Не у кого мне, кроме тебя, помощи просить. Только ты можешь мою лапу вылечить. Я ведь вижу, что ты на это способен.
— А как это так, заяц, что мы с тобой разговариваем? Так ведь не бывает!
— Ты разве еще не знаешь, что голос леса и всех его обитателей понимать можешь? Ты же сам лесной житель. Тебе ли нас не разуметь.
— Ну, хорошо, — сказал Иван, все еще не веря своим ушам. — А с чего ты взял, что я лапу твою вылечить могу?
— Да вижу я это, — сказал заяц. — Мы, звери, знаем, что для нас в помощь, а что во вред. Траву лечебную находим летом. А в тебе сила целебная заключена.
— Ну, не знаю, — засомневался Иван. — Я ведь сроду никого не лечил.
— А ты попробуй, попробуй, — и заяц сам вскочил Ивану в руки.