Серьезные мужчины

– Надежда, – сказал Ачарья сквозь горечь воспоминаний, – это отказ от сосредоточенности.

Намбодри угрюмо посмотрел в окно и потер нос. Он знал, что придется искать более хитроумные способы выиграть эту войну. Придется найти такие поля сражения, где Ачарья не будет знать, как воевать. Этот несносный жирный тиран когда-то был тощим приветливым мальчиком с озорными глазами. Когда они учились в Принстоне, Ачарья прославился тем, что растил марихуану в цветочном горшке. Он даже написал тайный справочник под названием «Планирование семьи» – подробную инструкцию для будущих поколений, как растить план в условиях студенческого общежития. Как тот мальчик превратился в это чудовище, желавшее враждовать с каждым ради чего-то призрачного – убеждений?

Намбодри встал со стула и направился к двери. И тут он кое-что вспомнил.

– Ты в курсе про Папу, да? – спросил он.

– Ты о чем?

– Арвинд, включи телевизор.

– Зачем?

– Папа умер.

Мужчины уставились друг на друга в полном молчании. Затем Ачарья улыбнулся.

У них с Папой Иоанном Павлом II было общее прошлое. Звезд мировой космологии пригласили на конференцию, назначенную в самом неожиданном месте – в Ватикане. Папская Академия наук созвала ученых, потому что Папа понял: теория Большого взрыва «Ветхому завету», в общем, не противоречит, – и захотел ее дружелюбно поддержать. Поскольку теория заявляла, что у вселенной было начало, Богу оставалось чем заняться – собственно, это начало положить. Еретиков вроде Ачарьи позвали, чтобы просветить их о возможности сосуществования Бога и науки. В конце конференции понтифик почтил гостей лично, каждого в отдельности, в своей летней резиденции в Кастель-Гандольфо. В хвосте длинной очереди, двигавшейся к святому отцу, прямо перед Ачарьей оказался великий ученый-инвалид Стивен Хокинг. Когда Хокинга подкатили к Папе, понтифик, как это широко известно, преклонил колени и долго с ученым беседовал. Когда подошла очередь Ачарьи, он склонился к святому отцу и что-то прошептал ему на ухо. Папа в ужасе отвернулся. Что именно сказал ему Ачарья, так и осталось неизвестным. Он никому не говорил. Ватикан отказался комментировать, но спикер позднее сообщил: «Что именно тот человек сказал Папе, несущественно, однако, да, вряд ли он будет вновь сюда приглашен».

Намбодри держался за дверную ручку, но, не раскрыв эту старую тайну, уходить не хотел.

– Что ты сказал Папе, Арвинд?

– Ничего.

– Ладно тебе. Он уже умер. Мне говорили, что лицо у Папы было очень обиженное. Что ты ему сказал?

Ачарья хотел хихикнуть, но в эти дни втайне оплакивал любую смерть, пусть даже и Папы.

– Он был хорошим человеком, – сказал Ачарья мягко. – В 1992 году он признал правоту Галилея. Признал, что Земля вращается вокруг Солнца. Хороший человек был.

Намбодри ушел с меланхолической улыбкой, размышляя об обаятельных старых размолвках, в которых сам никогда не участвовал. Ачарья знал: эта улыбка – суть тех мужчин, кто остается в стороне от яростных завораживающих сражений, потому что им хочется обустроить свое место в мире лукавством крепких связей с общественностью.

Айян Мани чуть ли не бежал по крутой колониальной лестнице Корпуса номер Сорок один, неся пластиковый пакет с двумя кепками для Ади и жареными креветками, еще горячими. От слабого запаха креветок у него урчал живот, и он спешил домой, но остановился на первом этаже: увидел чужаков. Двух девочек в куцых футболках и джинсах в обтяжку и дылду-рептилию мальчика окружали малюсенькие женщины, жительницы первого этажа.

– Опять эти придурки пришли? – спросил Айян у мужчины, спускавшегося выпить.

Эти трое были из тех половозрелых учеников Международных школ-интернатов, которые время от времени приземлялись тут под флагом общественной деятельности, чтобы добавить блеска своему скорому поступлению в американские школы. Они приносили местным детям еду, авторучки неграмотным старикам (те их на дух не выносили) и пытались как-то будить самосознание в женщинах. Часто они бродили по коридорам и стучали в какие попало двери. Однажды даже сказали Одже, что она должна «делить обязанности» с мужем и заставлять его иногда стирать и готовить.

Айян остановился с краю толпы и вгляделся в школьников. Лица их так и сияли родословной, они тут сильно выделялись, до того были здоровенные. На сей раз спасители пришли вдохновлять женщин отправлять детей в англоязычные средние школы. А еще они ратовали за преобразование всех муниципальных школ в англоязычные. Женщины, заметив Айяна, заулыбались ему.

– Вот его сын ходит в хорошую школу, – сказала одна, показывая на Айяна. Обе девушки-реформаторши посмотрели на него и одобрительно улыбнулись. Ему захотелось их крепко стукнуть.

– Вы приехали на «хонде-аккорд»? – спросил он с беспокойством.

– Нет, – сказала одна из девушек, – у нас «лэнсер».

– Да-да. Точно. Мальчишки ее там царапают и пытаются окна выбить.

– О гос-спади! – взвизгнули девицы хором. – Где этот чертов шофер? – завопила одна. И они понеслись по лестнице. Юноша умчался следом.

Айян оглядел толпу женщин, и через миг молчания все взорвались смехом.

– Что же вы стоите и слушаете этих дураков? – спросил он.

– Да развлекуха, – ответил кто-то, утирая веселые слезы, и все вновь затряслись от сейсмического хохота.

Оджа Мани застала его врасплох, открыв дверь и сурово спросив:

– Ты все целиком прочел?

Вопрос был адресован Ади, стоявшему у плиты с раздраженным видом. Оджа увлеченно допрашивала сына. Она купила ему книжку комиксов, чтобы ребенок читал хоть что-нибудь нормальное, что-нибудь гораздо более обычное, нежели эти толстые внушительные книжищи, которыми его пичкал отец. Оджа беспокоилась, что ребенок растет ненормальным. Она видела, как вчера вечером на террасе он безучастно глазел на крикетный матч. Она вторглась на умозрительную крикетную площадку и попросила мальчишек раз решить сыну поотбивать мячи. Игроки растерянно посмотрели на Оджу и к просьбе отнеслись без внимания. Стоя на кромке поля, Ади скроил укоризненную гримасу, прося мать уйти. Уже какое-то время Оджу снедал страх, что она растит странного гения. И вот нынче вечером этот страх подтолкнул ее пойти и купить сыну выпуск «Дзынь»,[7] хоть тот и стоил двадцать рупий. Через двадцать минут сидения с журналом у холодильника Ади объявил, что все прочитал. Оджа ему не поверила.

– Ты все целиком прочел? – переспросила она, тыкая в «Дзынь». Запах жареных креветок на мгновение отвлек ее, и она бросила на мужа гадкий взгляд: уличную пищу она считала прямым оскорблением. Ади подобрался к отцу, принюхиваясь, как собака.

– Крыве-е-етки.

Оджа оттащила сына от отца и посмотрела на Ади сурово.

– Говори правду, – сказала она. – Ты все целиком прочел?

Ади обратил к отцу усталое лицо – большие глаза молили спасти его – и сказал:

– Да, прочел.

– Так быстро?

– Да.

– И что же случилось в конце?

– Там много разных рассказов. Тебе какой конец нужен?

– Что случилось в конце конца?

– Не путай меня.

– Скажи мне, Ади, что случилось в конце последней истории.

Ади вынул слуховой аппарат и заткнул здоровое ухо пальцем.

– Ади! – завопила Оджа, запихивая наушник обратно ему в ухо. – Что случилось в конце последней истории?

– Великан сбежал.

Оджа сверилась с последней страницей «Дзыня».

– Нет тут никакого великана, – сказала она. – Ты прочел эту книгу? Говори правду. Никогда не ври, Ади. Буйвол кончит мясом, а врун – горьким часом.

– Ну не хочет он читать дурацкие комиксы, – сказал Айян, подмигнув сыну. Сын подмигнул в ответ.

– А ты не вмешивайся, – оборвала она его сердито. – Этот мальчик спятит, если я немедленно что-нибудь не предприму. Вчера он стоял в углу на террасе, один. А другие мальчики играли.

Ади в отчаянии приложил руку ко лбу.

7

«Tinkle» – индийский развлекательно-познавательный ежемесячник для школьников с комиксами, загадками, играми, конкурсами; выпускается с 1980 г. на нескольких языках Индии.