Фронтовые повести

— Майечка, — обрадовался Володя, — ты где достала это сокровище?

Слегка смутившись, Майя призналась, что стащила карту у офицера, ночевавшего у ее хозяйки. Утром офицер уехал, не заметив пропажи.

Увидев новенькую армейскую карту, не выдержал даже невозмутимый Алтай. От его сдержанности не осталось и следа.

— Вы не представляете себе, что это значит! — заявил он членам группы, нервно прохаживаясь по комнате. — У нас в отряде всего одна единственная карта, да и та уже на ладан дышит — боязно разворачивать! И нигде не достать. У соседей, я знаю, вообще карт нет. Начертили что-то сами— и все. А тут… — И он еще раз с восхищением подержал в руках новенький хрустящий лист.

— Названия только немецкие, — предупредила Майя.

— Это не беда! — рассмеялся Алтай. — Разберемся. Карта отличная. У немцев, черт возьми, вообще хорошие карты. К войне готовились давно, все продумали. Видите, — обозначено все, чуть не до последнего хутора. Но как ты ее протащила в город? Ведь это не иголка! Не боялась обыска?

Доставить карту в город на самом деле оказалось не так-то просто. Нести ее за пазухой Майя побоялась — опасно. Любой патруль мог забрать женщину и отвести в жандармерию. А там неминуемый обыск. Майя догадалась спрятать карту между пеленками, в которые завернула своего грудного ребенка. По дороге ее несколько раз останавливали патрули. Она объясняла, что несет в город, к доктору, заболевшего ребенка. Один офицер приказал ей развернуть пеленки. Верхние, чистые, он небрежно разворошил пальцем, однако когда дошел до грязных, под которыми находилась карта, то брезгливо сморщился и махнул женщине рукой: ладно, иди.

Последняя проверка, когда дотошный офицер патруля едва не добрался до спрятанной карты, довела Майю до нервного озноба. А если бы ребенок в тот момент заворочался в пеленках и патрульные услышали бы бумажный хруст?..

Остаток пути Майя проделала в каком-то забытьи. И только радость Алтая, увидевшего карту, вернула ей душевное равновесие. Выходит, она не зря рисковала!

Карта была свеженькая, лишь с несколькими нанесенными обозначениями. Решено было оставить ее на подпольной квартире, чтобы постепенно, в ближайшие дни, нанести все замеченные объекты.

— Вот, — Алтай постучал по карте и провел пальцем по двум дорогам, — Заовражный лес с севера на юг и на юго-запад пересекается Мглинским и Хотимским большаками. Они нас очень интересуют. По Хотимскому большаку движение слабое, в основном здесь гражданские. Но по Мглинскому день и ночь идут войска и техника. Здесь нужно постоянное наблюдение. Да и вообще, — добавил Алтай, — следует замечать как можно больше — пока что это наша основная задача.

— Надо подумать, — сказала Валя, вглядываясь в контуры карты.

— Я думаю, — заметил Володя и со значением посмотрел на Валю, — у нас сейчас огромные возможности. Наша Валя как будто имеет постоянный допуск на аэродром. Чего же еще лучше? Если быть повнимательнее, можно многое увидеть. Досадно, в самом деле, что наши самолеты бомбят впустую. Мы просто обязаны навести их на цель. Представляете, что они натворят, если хоть один раз отбомбят по целям?

— Вчера, — сказала Валя, — я ездила на аэродром днем. Просто зло берет! Ведь ложный аэродром оборудован совсем открыто. Как наши не догадаются, что это просто ловушка?

— А больше ты ничего не заметила? — спросил Алтай.

— Особенно разглядывать было опасно. Так, краешком глаза. Но с дороги много видно. Зенитки, железнодорожные пути. Замаскировано все здорово, сверху едва ли увидишь.

— В следующий раз запоминай получше, — сказал Володя. — Постепенно мы нарисуем для наших полную картину. Ах, если бы тебе еще кого-нибудь! В четыре глаза вы там заглянули бы на три аршина под землю!

— Значит, так договоримся, — подвел итог Алтай. — Ровно через неделю к вам обратится один человек. Ничему не удивляйтесь. Он скажет пароль: «Веер». Запомнили? Карту нужно будет отдать ему. А сейчас, извените, мне пора. Нет-нет, провожать меня не надо.

Он ушел.

Послушав, как затихают за окнами шаги Алтая, Майя сказала:

— Молодой, а спокойный какой. Как ему работается в управе? Не жалуется?

Володя пожал плечами:

— Сейчас не время жаловаться. Самое тяжелое для него то, что приходится иногда присутствовать при допросах.

— Представляю…

Скоро засобиралась и покинула квартиру Майя Серова. К утру, пока не рассвело, ей необходимо пробраться обратно в Петровку. Она заботливо укутала уснувшего ребенка и распрощалась.

Володя и Валя остались одни.

В комнате громко тикали ходики. Валя сидела, опустив голову, и напряженно рассматривала носки поношенных туфель. Она ждала, что первым заговорит Володя. Ей показалось, что на этот раз они разговорятся о чем-нибудь ином, не имеющем никакого отношения к их опасным обязанностям в тылу врага. Ведь все это время, что они находились в оккупированном городе, у них не было возможности даже вспомнить о тех безмятежных днях, когда они встречались у памятного им обоим «Чертова моста».

Вошла Рая Белова, внимательно посмотрела на обоих.

— Что примолкли?

Володя натянуто рассмеялся и встал со стула.

— Да так, что-то взгрустнулось. Идти пора, Раенька. Валя, иди сначала ты.

— Нет-нет, — возразила Валя. — Первый ты. У меня велосипед. Я быстро.

Упоминание о велосипеде прозвучало некстати. Володя вздохнул. О том, что Ася «путается» с комендантом Хольбером, знала теперь вся группа. Сначала товарищи возмутились: как, симпатичная молоденькая сестренка Вали пошла в «немецкие овчарки»? Валя молчала и ждала приговора товарищей. В конце концов пришли к выводу, что изменить в создавшемся положении все равно уже ничего не удастся и лучше всего будет, если и в этой ситуации подпольщики получат хоть какую-нибудь выгоду. И вот Валя уже разъезжает по ночному, усиленно патрулируемому городу на велосипеде коменданта. Кто знает, может быть, в дальнейшем от коменданта будет более ощутимая польза!

— Алтай просил достать пропуска для хождения по городу, — сказал Володя, когда Рая вышла из комнаты. — Партизанам необходимо иметь своих людей в городе. Самому Алтаю заниматься этим опасно. Он вообще избегает знакомств в городской управе. Там все следят друг за другом и «стучат» в гестапо. Выслуживаются!

— Ты считаешь… — тихо спросила Валя и, не договорив, посмотрела Володе в глаза. Она, конечно, сразу же подумала об Асе и Хольбере.

— Пусть попробует, — сказал Володя. — Ей это легче сделать.

— Я поговорю, — согласилась Валя.

При известной ловкости, рассуждала она, Асе ничего не стоит вытянуть у Хольбера несколько пропусков для хождения по ночному городу. Только как заговорить с ней об атом, как намекнуть? Выдумать что-нибудь правдоподобное? Не наделать бы хуже! Не такая уж она дурочка, чтобы не разгадать обмана! Может быть, стоит дать ей понять, для чего требуются эти пропуска? Всего, конечно, не выкладывать, лишь чуть-чуть намекнуть. Должна же она понимать всю глубину своего падения и позора! Неужели у нее нет никакого желания хоть чем-то загладить вину?

— Не опасно это? — спросил Володя, словно угадав ее мысли.

Опасность, разумеется, была, и немалая, и все же Валя ответила:

— По-моему, она согласится. Должна согласиться!

Затем она вспомнила о Нине Карповой. Сообщения Нины о подслушанных в столовой разговорах всегда интересны и важны. Гитлеровских летчиков Нина презрительно называет индюками с моноклями. Они бахвалятся победами в Польше, Франции, Англии и хвастают, что только в первые дни войны с Россией уничтожили на земле и в воздухе несколько тысяч советских самолетов, почти всю русскую авиацию. Нина слышит разговоры о том, как беспощадно бомбят Москву. От Кремля, говорят, не осталось камня на камне. Летчики бранятся, что исход войны давно был бы решен, если бы пехота не застряла в болотах и снегах под Москвой. Снабжают летчиков превосходно: французские вина, шоколад, португальские сардины…

Заговорив о Нине, Валя поделилась своими опасениями. Замечено было, что Нина постоянно встречается с одним молодым человеком в штатском. Валя установила, что это тот самый чернявый переводчик, которого она видела, когда приходила наниматься на работу. Валю беспокоило не само знакомство с переводчиком, а то, что она упорно скрывала это от своих товарищей-подпольщиков. Такая скрытность настораживала. Откровенность со своими товарищами, какой бы она ни была тяжелой, входила в понятие дисциплины, а дисциплина для подпольщика — основное правило. Опасная совместная деятельность на краю пропасти возможна только при условии полнейшего взаимного доверия. Рискуя жизнью каждый день, каждую минуту, члены подпольной организации имеют право знать даже мысли своих сподвижников.