Фронтовые повести

Подполковник негодовал. Майор Дитер фон Гаген был удивлен не меньше начальника гестапо. Поначалу, когда майор пробежал глазами измятый листок, он высказался, что это обычный партизанский трюк: навести тень на ясный день. Просто-напросто они соврали, и точка.

— Эти бандиты не врут! — воскликнул Ранкенау. — И, к сожалению, мы не раз убеждались в этом, господин майор.

— Господин подполковник, мы с вами квиты в таком случае, — невозмутимо продолжал Дитер фон Гаген, легонько касаясь ладонью напомаженных белокурых волос. — Если я когда-то доверился бургомистру, то вы доверились Хомутову. Но если бургомистр был принципиальный враг, действовал по убеждению, то Хомутов просто-напросто дерьмо. Испугался партизан и не смог выполнить вашего задания как следует. Похитил первую попавшуюся деревенскую бабу и привез ее нам. Но для этого можно было бы не ставить под партизанские пули целую роту полицаев!.. А вы, господин подполковник, еще удивлялись мужеству этой бабы, которая не могла ничего сказать ни про Романа, ни про то, как к ней попала чужая девочка. Значит, девочка действительно была ее дочерью — и только. Так что поздравить вас с очередным крестом я, видимо, смогу не скоро.

Майор был спокоен, но в его спокойствии крылось торжество, и это особенно бесило гестаповца. Если бы не большие связи Дитера фон Гагена, Ранкенау давно бы донес на самолюбивого майора куда следует, тому бы пришлось нарушить белокурый пробор и покормить вшей в окопах.

Глядя в стол и припечатывая каждое слово кулаком по столу, Ранкенау сухо проговорил:

— Хомутов получит по заслугам. Начальству пока не известно о нашей ошибке. Прежде всего надо немедленно содрать все листовки. Для этого выделить отделение солдат. Сами партизаны не могли расклеивать листовки, им непременно кто-то помогал из городского населения. Следовательно, необходимо найти коммунистов. Хотя бы одного-двух, а потом вытащим и всю цепочку. Хомутова немедленно арестовать, допросить, наказать. Следствие будем вести вдвоем, чтобы не было лишних глаз и языков. Совершенно секретно! Всех солдат, которые патрулировали этой ночью по городу, отправить на фронт.

Дня через три в округе стало известно, что начальник полицейского участка Хомутов расстрелян по указу немецкого командования за помощь красным бандитам.

— Собаке собачья смерть! — сказали партизаны.

Фашистские карательные отряды сожгли все деревни и хутора вблизи партизанской базы. Ветер развевал серый пепел, одичало выл в печных обгорелых трубах. Люди бежали в лес, вырыли там землянки, забились в них, как кроты. Ничего, кроме ненужных труб, не осталось от жилищ, построенных дедами и прадедами, от жилищ, которые миновали все войны столетия и не миновали жестокости фашистов.

Люди голодали, не было хлеба, ни тем более мяса.

Начали голодать и партизаны. Положение с каждым днем становилось все хуже и хуже. Третью неделю партизаны не видели хлеба, доедали пареную рожь. Коротченко отдал приказ забивать партизанских коней и выдавать мясо строго по норме: не больше двухсот граммов на человека. А потом и того меньше.

А тут еще фашисты засекли месторасположение, и над партизанским становищем закружили два самолета и начали бомбить. Грохот взрывов тысячекратным эхом отдавался в лесу. Послышались стоны раненых, крики разбегающихся в укрытие партизан. А самолеты заходили снова и снова и сбрасывали наводящие ужас своим жутким воем черные бомбы. Отбомбившись, самолеты спокойно ушли на запад.

В лесу наступила мертвая тишина. Оглохшие от взрывов партизаны стали собираться возле штаба. Лагерь трудно было узнать. Поляна изрыта взрывами, то там, то здесь чернели сваленные деревья, протягивали свои безмолвные, судорожно сведенные корни. Как будто страшная черная оспа прошла по лицу земли, над которой беспомощно склонились белые, обнаженные, израненные ветви сосен.

Партизаны начали рыть могилы для убитых при бомбежке. Раненых перенесли в лесок возле хутора Мамаевка, неподалеку от лагеря. Аркадий Винницкий связался в Большой землей, — обещали к ночи выслать самолет и забрать тяжелораненых.

В двадцать два ноль-ноль самолет опустился в условленном месте. Погрузили раненых. Самолет едва-едва успел подняться, как начался артиллерийский обстрел поляны. Снаряды один за другим, словно стая хищников, с остервенением вгрызались в землю и в пять минут измолотили ровную, как стол, поляну.

Хотели было на этот раз отправить Майю на Большую землю, но Жилбек в тот вечер ушел в разведку, без него не решились распорядиться судьбой партизанской дочери, да к тому же помешала суматоха спешки.

После бомбежки, особенно после обстрела, партизаны приуныли. Чувствовалось, что фашисты начали планомерную операцию по уничтожению бригады.

В штабе бригады было решено выставить заслоны вокруг лагеря. Первым ушел батальон Зарецкого в район деревни Славяновка. Второй пошла рота Акадилова к деревне Каменец. Начали рыть окопы, готовиться к обороне.

Однажды небольшой отряд гитлеровцев наткнулся на роту Жилбека и после короткой перестрелки отступил. Фашисты не успели подобрать своих раненых, и один из них, взятый в плен, признался, что на уничтожение Клетнянской бригады направлены значительные силы.

На другой день, получив подкрепление, отряд фашистов снова ударил по роте Жилбека. Партизанам пришлось отступить. Со стороны Славяновки разведчики принесли тоже неутешительную весть — на батальон Зарецкого движется несметное количество гитлеровцев.

Штаб решил перебросить роту Акадилова в квадрат четыреста, на помощь Зарецкому, и дать фашистам отпор общими силами.

Перед рассветом вся бригада вышла на помощь Зарецкому, в район Славяновки. Лил дождь, по-осеннему холодный, бесконечный, сумрачный, как будто само небо, сломленное невзгодами войны, продырявилось. Одежда промокла, шапки, кепки, пилотки прилипали к головам. Майя плакала, ее разбудили сегодня рано и несли поочередно на руках.

Батальон Зарецкого укрепился возле Славяновки у подножия широкого холма. Установили хорошо защищенные пулеметные гнезда. Разведчики следили за каждым шагом фашистов. Уже вся бригада знала, что к Славяновке идут две отборные роты СС. Такие бьются свирепо, вооружены до зубов.

Шли эсэсовцы осторожно, высылали вперед дозорных, но с партизанской тактикой мало были знакомы.

Партизаны пропустили по дороге дозорных и открыли огонь, когда подошли основные силы. Эсэсовцы начали отстреливаться.

Алимбай с тремя товарищами пробрался по густому кустарнику в тыл фашистского пулеметчика и уничтожил расчет. Пулемет смолк. Фашисты, потеряв в неожиданной стычке около двадцати солдат, отступили, но ненадолго. Дождавшись подкрепления, эсэсовцы снова открыли ожесточенный огонь из нескольких пулеметов. Видя явное численное превосходство гитлеровцев, Коротченко приказал отступить. Когда Алимбаю отдали приказ, он потащил трофейный пулемет за собой. Пулемет был тяжелый, станковый, Алимбай бежал медленно. Град пуль свистел вокруг него. И вдруг, схватившись за грудь, он упал. Бежавшие рядом партизаны приостановились, подняли на руки разведчика и понесли. Пулемет подхватил Павлик Смирнов. Услышав крик: «Алимбай убит!», Павлик остановился, лег за пулемет и начал поливать гитлеровцев огнем, приговаривая: «Это вам, гады, за Алимбая!»

Бой длился до темноты. Превосходящий в силе противник напирал все решительней, все ожесточенней. Фашисты то залегали под пулями партизан, то снова поднимались и шли в атаку. Отстреливаясь, бригада уходила в глубь леса. В сумерках фашисты пытались окружить бригаду. Партизаны поспешно отошли, а прикрывать отход выставили роту Жилбека. Вместе с Жилбеком сражалась Жамал, тут же были и Павлик с Тамарой.

Положение ухудшалось с каждой минутой. Несмотря на наступление темноты, фашисты продолжали теснить партизан, надеявшихся на ночную передышку. Коротченко передал приказ отходить всем ротам на базу для соединения с хозяйственной ротой.

Опять начался дождь. Грязь хлюпала под ногами, мокрая одежда стесняла движения. Партизаны шли голодные, за весь день не было во рту ни крошки.