Фронтовые повести

По извилистой тропинке меж деревьями к штабу проскакали дозорные. Впереди мчался Батырхан, сердито раздувая ноздри, шапка (он ее не снимал и летом) еле держалась на макушке. Кони в мыле. По всему видать, случилось что-то важное. Партизаны начали разбирать винтовки и автоматы.

Подлетев к штабу, Батырхан спрыгнул с коня у самой двери. Навстречу показался Коротченко.

— В чем дело?

— Стреляют! — охрипшим голосом выпалил Батырхан. — В Октябрьском лесном пункте стреляют!

— Кто стреляет?

— Не поймешь! Русские, а форма немецкая.

— Полицаи?

— Не поймешь, — повторил Батырхан. — Нашего парня убили.

— Сколько их?

— Дайте напиться, товарищ командир, потом все скажу.

Батырхану подали полный ковш воды, он осушил его, вытер рукавом губы.

— Целая рота! Не поймешь кто, — опять продолжал он. — Злые! За нами гнались, мы кое-как ускакали. А в деревне говорят, что прибыли они недавно сюда, грабят всех, обижают. Специально, говорят, приехали партизан уничтожать. С пулеметами. Не поймешь — почему русские? — изумлялся Батырхан. — Нашего парня убили. Наповал. Ни за что.

Коротченко тут же на колене развернул планшет, нашел на карте Октябрьский пункт. От него до базы — рукой подать.

— Обнаглели, сволочи, совсем вплотную подошли, — заметил Лебедев. — Надо отучить их навсегда от такой манеры.

В штаб срочно вызвали Жилбека, Гришу Галдина и Зарецкого. Надо было принимать срочные меры. Хорошо вооруженная вражеская рота могла нагрянуть на базу. Эта рота, скорее всего, собрана из какого-то наемного отребья. Драться они будут злее фашистов, потому что выход у них один — победа или смерть.

Командиры склонились над картой.

— Октябрьский лесопункт здесь, — Коротченко ткнул прокуренным пальцем в маленькую черточку у края леса. — Несколько домов и лесосклад. Будем атаковать с юга и востока. Главные силы с юга — две роты, рота Жилбека и рота Гриши. На западе — лес, туда каратели не пойдут, побоятся. Враг может отступить только на север. Туда пошлем еще две роты.

После короткого совещания решили послать два взвода и на запад от лесного пункта, на тот случай, если каратели ринутся в лес.

Схватка на этот раз была особенно ожесточенной. Когда партизаны окружили лесопункт и Коротченко прокричал: «Сдавайтесь!»— в ответ послышалась отборная ругань и над головами партизан засвистели пули.

Роты Жилбека и Гриши Галдина начали наступать. Партизаны вынуждены были передвигаться ползком, короткими перебежками, используя как укрытие каждый кустик, каждый пень. Но чем ближе они подходили к врагу, тем реже становился лес. Как только кто-нибудь на партизан поднимался с земли, сразу же начинал строчить пулемет врага. Уже были убиты двое из роты Жилбека, несколько раненых остались лежать на траве.

Пулемет строчил из-за бревен. Толстые, в два ряда, бревна окружили пулеметчика с трех сторон. За таким укрытием он мог продержаться долго. Жилбек приостановил наступление и приказал Алимбаю вместе о Виктором Паничем уничтожить пулеметное гнездо.

Алимбай и Виктор отошли назад, стороной обошли лесосклады и ползком стали пробираться к пулемету. В это время партизаны Жилбека открыли ожесточенную стрельбу, чтобы отвлечь на себя все внимание пулеметчика. Вскоре раздался взрыв, и пулемет смолк. Это Виктор о Алимбаем швырнули гранаты за бревна.

Как только смолк пулемет, Коротченко приказал обеим ротам с юга пойти в открытую атаку. Нельзя было затягивать бой, потому что с минуты на минуту могло подоспеть вражеское подкрепление. Партизаны Жилбека и Гриши поднялись и с криком «ура!» побежали вперед.

Враг сопротивлялся отчаянно. Из-за бревен, из-за домов градом сыпались пули, тарахтели ручные пулеметы. Спотыкаясь, то там, то здесь падали раненые.

Алимбай и Виктор уже сидели в гнезде и, оттащив от пулемета убитый расчет, попытались открыть огонь по врагу. Но гнездо было устроено таким образом, что простреливалась только поляна с юга. А враг засел слева, за бревенчатой стеной.

— Смотри, Алимбай, вон тот, с краю, лупит по своим! — воскликнул Виктор, указывая вперед.

Действительно, лежа на животе, вражеский солдат в зеленом мундире, повернув ручной пулемет, строчил по своим.

— За мной, вперед, ур-ра-а! — послышался голос Жилбека.

Роты с востока тоже пошли в атаку с громким криком. Враги у ближних домиков побросали оружие, поднялись с поднятыми руками. А те, что сидели у дальних строений, продолжая отстреливаться, начали отходить к реке.

Никогда еще партизанский отряд не был в такой перепалке, никогда еще не полегло в бою ранеными и убитыми столько товарищей.

Алимбай и Виктор оставили пулемет в гнезде и вместо со своей ротой продолжали преследовать отступающих. Те отступали организованно, время от времени останавливались по команде, и их автоматы и ручные пулеметы злобно огрызались. В одну из таких остановок Виктор Панич не успел укрыться за деревом и упал. Вгорячах ни он, ни Алимбай не заметили, что вдвоем намного опередили своих товарищей и могли попасть в руки врагу. Алимбай, подбежав к неподвижно лежавшему Виктору, услышал, как над головой засвистели пули. Алимбай нелепо взмахнул руками, выронил автомат и рухнул наземь, притворясь убитым. И тотчас из-за ближайшего дерева рыжий верзила, в руках которого автомат казался детской игрушкой, бросился к ним.

Алимбай только этого и ждал. С небывалым наслаждением он успел прошить крест-накрест зеленый мундир, прежде чем верзила грузно свалился в траву.

Горстке врагов удалось перебраться через реку. Их не преследовали. Коротченко дал отбой.

После боя весь отряд тесным кольцом окружил пленных. Перед партизанами, затравленно сверкая глазами, стояли русские в зеленых мундирах. Они только что стреляли по своим, это были власовцы.

Еще год назад они дрались рука об руку с советскими воинами против фашистов, год назад и они слали своим женам, сестрам, невестам и матерям солдатские треугольники, их ждали в селах, деревнях, городах, ими гордились дети, они еще могли, погибая в бою, оставаться навечно в сердцах родных и близких честными, храбрыми, преданными своей Родине.

Но это было год назад… А сейчас ничего человеческого не осталось в их сердцах, одно звериное, животное желание — выжить, во что бы то ни стало выжить. Вот почему они с таким лютым ожесточением убивали тех, кто рано или поздно мог отомстить за предательство. Они убивали, страшась возмездия.

Когда Алимбай принес стонущего Виктора на плече, перед строем власовцев стоял тот самый пулеметчик, который в двух шагах от гнезда повернул свой пулемет против своих же. Он был труслив и жалок, падал на колени перед Коротченко. Алимбай, не скрывая брезгливой гримасы, подтвердил, что этот солдат действительно стрелял по своим. Власовец обещал дать важные показания, показал веревку, которой он был привязан к стволу дерева. Ему сохранили жизнь.

Судьбу остальных не обсуждали. Беспощадный приговор можно было прочесть в глазах каждого партизана: только смерть!

В полночь отряд вернулся на базу. Лил проливной дождь, все промокли до нитки, но никто не обращал на это внимания. Все были удручены гибелью товарищей. Алимбай, меняясь с санитарками, всю дорогу тащил носилки, на которых лежал тяжелораненый Виктор. Не раз им приходилось вместе проникать в логово фашистов, и всегда судьба берегла разведчиков. Алимбай вспомнил, что втроем— он, Павлик Смирнов и Виктор Панич — они сделали много опасных, рискованных вылазок и всегда выходили сухими из воды. Но вот сегодня пуля настигла одного из тройки. Где-то далеко, неизвестно где, идет сейчас Павлик со своим отделением — сопровождает Тамару с мальчишкой. Может быть, уже и его клюнула пуля-дура?.. Алимбай вытирал рукавом мокрый лоб и крепче стискивал зубы. Передав носилки своему сменщику, Алимбай отходил к разведчикам и сокрушенно повторял одно и то же:

— Хороший был джигит, никогда пули не боялся. Не брала его пуля. Если бы фашист стрелял — не попал бы. А тут свой стрелял, предатель. Смелого джигита может убить только предатель из-за угла. Так всегда было, у всех народов.