Час близнецов

Удар кнута, пришедшийся на спину Карамона, прервал их разговор. Бросив яростный взгляд на надсмотрщика, ухмыляющегося раба, которому его работа доставляла удовольствие, Карамон мрачно замолчал. Он пытался обдумать то, что сказал ему Тас. В словах кендера определенно был смысл. Карамон своими глазами видел, сколько магической энергии использовал Пар-Салиан при заклинании и какое чудовищное напряжение собственных сил ему для этого потребовалось. Конечно, Рейстлину тоже доступно путешествие в прошлое, но он не так могуч, как верховный маг. К тому же Рейстлин весьма слаб физически.

Совершенно неожиданно для себя Карамон отчетливо увидел картину случившегося: «Тассельхоф прав! Нас просто подставили. Потом Фистандантилус найдет способ разделаться со мной, и в глазах Рейстлина моя смерть будет выглядеть случайной».

Из глубины его памяти вдруг зазвучал ворчливый голос старого гнома: «Я не знаю, кто из вас больший простофиля — ты или этот бестолковый кендер. Я буду крайне удивлен, если хотя бы один из вас выберется живым из этой переделки!»

Вспомнив своего старого друга, Карамон печально улыбнулся. Увы, теперь с ними не было ни Флинта, ни Таниса, и никого другого, кто мог бы помочь им хотя бы советом. Он и Тас оказались предоставлены самим себе, и, если бы не отчаянный прыжок кендера внутрь магического круга, вполне могло случиться так, что он остался бы в этой враждебной стране и вовсе один, без всякой поддержки.

Представив себе такой вариант, Карамон вздрогнул.

«Из этого следует, — подумал он, — что я должен добраться до Фистандантилуса раньше, чем он доберется до меня».

Улицы города вблизи Храма, украшенного величественными шпилями, содержались в чистоте — за исключением переулков и проходов между домами, куда никто не заглядывал. Сегодняшним утром все улицы были запружены народом.

Храмовая стража сновала то здесь, то там, с трудом поддерживая порядок.

Стражники выделялись в толпе своими яркими плащами и сверкающими шлемами с плюмажами из перьев. Миловидные женщины, шедшие на рынок или в лавку, стреляли в их сторону глазами и старались погромче шелестеть длинными юбками. На рынке, однако, существовало место, куда женщинам заходить не разрешалось, хотя многие из них с любопытством поглядывали в том направлении. В той части площади торговали невольниками.

Невольничий рынок, как всегда, кишел продавцами, покупателями и посредниками. Торги проводились раз в неделю, и это было одной из причин, по которой работорговец в медвежьем плаще так спешил забрать из тюрьмы свой товар.

Несмотря на то что деньги от продажи таких рабов поступали в государственную казну, он имел в этом деле свою долю. Сегодняшние торги представлялись ему особенно многообещающими.

Как он и поведал Тасу, в Истаре и тех областях Кринна, где влияние Братства было весьма значительно, смертной казни больше не существовало. Тем не менее Соламнийские Рыцари продолжали настаивать на том, чтобы им разрешили казнить предавших Орден традиционным и довольно позорным образом: отрубать им головы их собственными мечами. Король-Жрец пытался урезонить Рыцарей, и все шло к тому, что вскоре даже эта многовековая практика отойдет в прошлое.

Разумеется, отмена смертных казней и телесных наказаний породила проблему иного свойства. Непонятно было, что теперь делать с теми, кто по разным причинам попадал в тюрьмы. Их содержание влетало государственной казне в изрядную сумму, а число преступников продолжало расти. Именно это обстоятельство вынудило Братство озадачиться сей проблемой.

Большинство узников являлись вполне безобидными нищими или бездомными бродягами, которые не имели за душой ни гроша. Их преступления, как правило, были незначительными — в основном мелкое воровство, мошенничество или проституция.

— Разве не разумней было бы, — сказал однажды в официальной речи Король-Жрец своим сподвижникам, — узаконить рабство и тем самым решить проблему, нежели содержать тюрьмы, переполненные мелкими воришками и карманниками? На мой взгляд, это будет не только прибыльно для государства, но и милосердно по отношению к тем несчастным, кто не может добыть себе средства к существованию честным путем и чье единственное преступление заключается в невозможности для них выбраться из пучины бедности и нищеты, которая их поглотила. Да, это разумно. Наш долг заключается в том, чтобы помочь несчастным. Став рабами, они получат пищу, одежду и кров. Они получат все, чего им не хватало и из-за чего они вступили на путь порока. Естественно, нам следует присмотреть, чтобы с ними хорошо обращались, и проследить, чтобы по прошествии определенного срока — в случае, если все это время они вели себя примерно — рабам была предоставлена возможность выкупить себя. При этих условиях их души не будут потеряны, и они вернутся к достойной жизни полноправными гражданами.

Идея эта немедленно была воплощена в жизнь, и теперь, на протяжении уже десяти лет, развивалась и совершенствовалась. Разумеется, попутно возникли определенные трудности, но Король-Жрец так никогда о них и не узнал — они не были настолько серьезными, чтобы его осмелились побеспокоить такой безделицей.

Чиновники умело справились со всеми вопросами, и теперь система работала без сучка, без задоринки. Братство получало солидный доход от продажи рабов-заключенных (это была совсем иная статья, нежели налог на продажу рабов частными лицами), к тому же страх попасть в рабство, похоже, удерживал от преступлений все больше и больше людей.

Основные трудности были связаны с существованием двух групп преступников, которых продать в рабство было не так-то легко. Это были, во-первых, уличенные в воровстве кендеры, а во-вторых, те, кто совершил действительно серьезные преступления. Никто не хотел покупать для хозяйства неисправимых кендеров, как никто не хотел связываться с убийцами, грабителями, насильниками и маньяками.

Решение, однако, оказалось предельно простым. Кендеров просто запирали в камере на одну-две ночи, а поутру — с глаз долой — выводили под конвоем за городские ворота. Для заключенных, признанных виновными в тяжких преступлениях, существовали специальные заведения.

С хозяином одного из таких заведений, выходцем из племени гномов, как раз и беседовал господин в плаще из медвежьей шкуры. Их разговор носил довольно оживленный характер, причем особенно старался работорговец — он размахивал руками, то и дело указывая на Карамона, который стоял вместе с другими узниками в грязном сарае, примыкавшем к невольничьему рынку, и своим плечом демонстрировал, как легко гигант вышибает воображаемую дверь тюремной камеры.

Гном вел себя сдержанно, что вошло у него в привычку. Он прекрасно знал, что если невзначай выкажешь восхищение предложенным товаром, то придется выложить за него двойную цену. Именно поэтому он поглядывал на Карамона с напускным равнодушием, часто сплевывал на мостовую и, широко расставив ноги и скрестив на груди могучие узловатые руки, едва ли не с зевотой смотрел на торговца.

— Он в плохой форме — чересчур толстый. К тому же пьяница, стоит только взглянуть на его нос… — Гном покачал головой. — Нет, он совсем не агрессивный. Что, ты говоришь, он совершил? Напал на жрицу? — Гном фыркнул.

— Похоже, он способен только на то, чтобы напасть на кувшин с вином!

Господин в плаще, однако, тоже был не лыком шит.

— Ты упускаешь лучший в жизни товар, Камнеед, — сказал он, ничуть не смутясь. — Жаль, что ты не видел, как он высадил эту дубовую дверь. Щепки так и полетели! Ни в одном из людей я прежде не встречал еще такой силищи. Возможно, он действительно полноват, но ведь это дело поправимое. Подтяни его чуть-чуть и получишь настоящего красавца. Дамы будут просто в восторге от него. Только взгляни на эти карие глаза, на эти вьющиеся волосы! — Торговец слегка понизил голос. — Жаль, если такой экземпляр пропадет в каменоломнях… Я не хотел говорить о том, что он совершил, но Хаарольд, похоже, уже раструбил об этом по всему рынку.

Гном быстро взглянул на человека, который, стоя неподалеку, беседовал с несколькими стражниками. Оттуда то и дело доносились взрывы хохота. Камнеед погладил окладистую бороду, весьма заботясь о выражении своего лица.