Час близнецов

— Кто это говорит? — крикнул Карамон. Сжимая меч в дрожащих руках, он в испуге оглянулся по сторонам.

— Что становится с валлинами зимой, когда мало света и земля охвачена морозом? Они прорастают вглубь, воин. Они протягивают свои корни вниз, поближе к жаркому сердцу мира. Там, во чреве земли, валлины находят ласковое тепло, которое помогает им пережить холод и тьму и дает силы вновь распуститься весной.

— Ну и что? — спросил Карамон, продолжая с подозрением озираться.

— То, что в твоей жизни наступила самая темная зима, воин. Ты должен спуститься вглубь, найти там источник силы и тепла, который поможет тебе пережить жестокий холод и непроглядную тьму. Ты уже забыл, что такое весна. Силу, которая тебе необходима, ты должен отыскать в своем собственном сердце и своей душе. Тогда, как огромный валлин, ты сможешь побороть зимнюю смерть.

— Это красивые слова… — возразил Карамон и ухмыльнулся.

Он по-прежнему не доверял этой болтовне о весне и новой жизни. Но мысль свою он закончить не успел. Лес на его глазах начал Меняться.

Искалеченные, перекрученные, мертвые стволы распрямились, горделиво воздели ветви и потянулись в небо. Они все росли и росли, так что Карамон, который следил за ними запрокинув голову, чуть было не потерял равновесие.

Вершины деревьев в вышине растворились в воздушной дымке. Это были огромные валлины, такие высокие, какие росли только в Утехе до прихода драконов. Карамон с трепетом и благоговением наблюдал, как на мертвых ветвях появились и лопнули первые почки, как проклюнулись и развернулись ярко-зеленые, клейкие листочки, которые на его глазах приобрели желтый летний оттенок. Времена года сменялись перед ним в ритме его дыхания.

Плотный сырой туман исчез, и в воздухе запахло лесными цветами, смолой и нагретым разнотравьем. Тьма заколдованного леса отступила, и на землю пролился свет яркого солнца, а в кронах защебетали, перелетая с ветки на ветку, птицы.

Глаза Карамона наполнились слезами. Прекрасная песня пронзила его сердце.

Есть надежда, есть! В лесу, в самой его глубине он отыщет ответы! Он найдет здесь помощь, которая ему столь необходима.

— Карамон! — Тассельхоф подпрыгивал на месте от нетерпения и восхищения.

— Это прекрасно! Как тебе это удалось? Слышишь? Там поют птицы! Идем же скорее!

— Крисания… — Карамон повернулся к неподвижному телу. — Нужно сделать носилки. Тебе придется мне помочь…

Он хотел сказать что-то еще, но осекся, изумленно глядя на две фигуры в белых одеяниях, которые медленно выплыли из золотистого леса. Белые капюшоны плащей были низко надвинуты, так что лиц невозможно было разглядеть. Оба пришельца торжественно поклонились гиганту, затем подошли к Крисании, охваченной похожим на смерть сном. Без труда подняв ее хрупкое тело, они медленно поднесли его к опушке. На краю леса они, однако, остановились и выжидательно повернули к воину скрытые капюшонами лица.

— Мне кажется, они хотят, чтобы ты вошел первым, — заметил кендер. — Ступай, а я поведу Бупу.

Бупу стояла в самой середине поляны и с опаской поглядывала на лес.

Карамон, покосившись на две невесть откуда взявшиеся фигуры в белых плащах, внезапно поймал себя на том, что разделяет ее опасения.

— Кто вы такие? — спросил он.

Ему не ответили. Двое в белом молча стояли и ждали.

— Какая разница — кто! — беспечно сказал Тас и, нетерпеливо схватив Бупу за руку, поволок ее за собой. Карамон ухмыльнулся:

— Вот пусть они и пойдут первыми. Он сделал приглашающий жест, но пришельцы не сдвинулись с места.

— Зачем вам нужно, чтобы я вошел в этот лес? — Карамон отступил на шаг назад. — Идите… — Он указал рукой на юг. — Отнесите ее в Башню. Вы сможете помочь ей и сами — я вам не нужен.

Но фигуры в белом по-прежнему молчали. Лишь один из незваных помощников поднял руку и указал на тропу.

— Идем, Карамон, — поторопил его Тас. — Разве ты не видишь, что нас приглашают?

— Они не потревожат нас, брат… Нас пригласили! Это были слова Рейстлина, произнесенные им семь лет назад.

— Нас пригласили маги, а я им не доверяю, — сказал Карамон, ответив Тасу теми же словами, которые он произнес тогда, пытаясь объяснить брату свою нерешительность.

Внезапно над поляной разлился смех — странный, неестественный, тревожный.

Бупу взвизгнула от страха и, ища у воина защиты, обхватила ногу Карамона. Даже кендер почувствовал себя неуютно. Затем снова раздался голос, тот же самый голос, который Карамон слышал семь лет назад:

— А меня ты тоже включаешь в их число, любезный брат?

ГЛАВА 11

Жуткий призрак подходил все ближе, и Крисанией овладел безмерный ужас, какого она никогда прежде не испытывала. Она даже представить себе не могла, что способна ощутить подобный страх. Отступая перед рыцарем, она впервые заглянула в лицо смерти — своей собственной смерти. Крисания поняла, что смерть — это вовсе не блаженный переход в лучший мир, который — она всегда верила в это — заведомо предначертан для таких, как она. Надвигающаяся на нее смерть сулила страшную муку и воцарение ужаса — долгие дни и ночи, которые она проведет, завидуя живым.

Крисания пыталась позвать на помощь, хотя понимала, что никто не сумеет помочь ей, но голос отказывался повиноваться. Пьяный гигант лежал в луже собственной крови и храпел. Целительное искусство Крисании спасло ему жизнь, однако теперь он проспит много часов, прежде чем снова станет здоров и силен.

Кендер же был слишком слаб. Ничто не могло спасти ее от этого ужаса…

Темная фигура приближалась. «Беги!» — раздался в мозгу Крисании одинокий отчаянный голос, но тело ее отказывалось ей служить. Жрице удалось лишь отступить на несколько шагов назад, да и это вышло невольно, отнюдь не являясь следствием сознательного усилия. Крисания не в силах была даже отвести взгляд.

Мерцающий оранжевый огонь глазниц похожего на череп лица сковал ее по рукам и ногам.

Призрак поднял свою бесплотную руку. Она была полупрозрачна, и Крисания могла видеть сквозь нее темные стволы деревьев на противоположной стороне поляны. Однако она не сомневалась, что исходящая от чудовищ угроза вполне реальна. В небе висела серебристая луна, только это не ее свет отражался от древних доспехов давно умершего Соламнийского Рыцаря. Создание это светилось своим собственным бледным светом, фосфоресцируя в темноте, словно гнилушка.