Страница 10 из 41
Прошла ли мадам Мегрэ в одиночестве их ежедневным маршрутом, останавливаясь каждый раз там, где они привыкли?
— Не хотите ли вы, чтобы вас отвезли? Моя машина у входа, а малыш Дисель только и мечтает о том, чтобы…
— Благодарю… Я здесь для того, чтобы ходить пешком…
И Мегрэ действительно отправился пешком; он шел быстрым шагом, чтобы наверстать упущенное время.
Комиссар выпил первый стакан воды и нашел свое место между стеклянным холлом и первым деревом. Он чувствовал, что если жена и не задает ему вопросов, то внимательно следит за выражением лица мужа, за самым незначительным его жестом.
Развернув на коленях газету, он смотрел сквозь едва колышущуюся листву на голубое, по-прежнему чистое небо, по которому проплывало маленькое, белое, сверкающее на солнце облачко.
Иногда в Париже Мегрэ сожалел о том, что утратил некоторые ощущения, тосковал по ласковому прикосновению теплого от солнца воздуха к щеке, игре света в листьях или на гравии, хрустящем под ногами толпы, даже о вкусе пыли…
В Виши это чудо свершилось. Обдумывая свою беседу с Лекёром, он почувствовал, как погружается в атмосферу и ничто из происходящего вокруг не ускользает от него.
Размышлял ли он на самом деле или просто грезил?
Мимо проходили гуляющие семьи, но здесь было больше пар пожилого возраста.
А среди одиноких преобладали мужчины или женщины? Женщины, особенно пожилые, часто собирались вместе. Они ставили шесть — восемь стульев в кружок и склонялись одна к другой с таким видом, словно обменивались исповедями, хотя были знакомы всего лишь несколько дней.
Кто знает? Может быть, это действительно были исповеди. Они рассказывали о своих болезнях, врачах, ходе лечения, потом вспоминали о детях, уже вступивших в брак, о внуках, фотографии которых вынимали из сумочек.
Редкие женщины сидели в одиночестве, как та дама в лиловом, чье имя комиссар теперь знал.
Гораздо больше встречалось одиноких мужчин; зачастую отмеченные печатью усталости или болезни, они старались идти через толпу с достоинством. И все же в чертах их лиц, во взглядах отражалось подавленное состояние, смутный страх внезапно рухнуть под ноги прохожим в тени или на солнце.
Элен Ланж была одинока, и ее поведение, манера держаться выражали своего рода гордость. Она не принимала жалости, не хотела, чтобы с ней обращалась как со старой девой; она держалась прямо и ходила легкой походкой, высоко подняв голову.
Она ни с кем не общалась и не имела никакой потребности облегчить душу или же сознание дешевыми исповедями.
Сама ли она выбрала жизнь в одиночестве?
Комиссар задавал себе этот вопрос; заинтригованный, он пытался вновь увидеть ее сидящей, стоящей, неподвижной, в движении.
— Они напали на след?
Мадам Мегрэ начала ревновать мужа к его мечтаниям. В Париже она не осмелилась бы расспрашивать его о ходе расследования. Но разве здесь, часами шагая рядом, они не приобрели привычку думать вслух?
Это никогда не было настоящей беседой, обменом репликами, почти всегда нескольких слов, удачно вставленного замечания было достаточно для того, чтобы определить ход мыслей одной или другого.
— Нет. Они ждут сестру…
— У нее нет других родственников?
— Кажется, нет…
— Пришло время твоего второго стакана…
Они вошли в холл, где головы подавальщиц воды торчали из углубления, в котором работали эти женщины.
Элен Ланж каждый день приходила сюда, чтобы пить воду. Выполняла ли она указание врача или просто хотела придать цель своей прогулке?
— О чем ты думаешь?
— Я задаю себе вопрос: почему Виши?
Прошло около десяти лет с тех пор, как она обосновалась в этом городе и купила себе дом. Следовательно, тогда ей было тридцать семь, и, казалось, у нее не было необходимости в том, чтобы зарабатывать себе на жизнь, так как первые два года она комнаты не сдавала.
— А почему бы и нет? — возразила мадам Мегрэ.
— Существуют сотни маленьких и средних городов во Франции, в которых она могла бы поселиться, не говоря уже о Ла-Рошели, где провела детство и юность…
Ее сестра, пожив в Париже, вернулась в Ла-Рошель и осталась там…
— Может быть, сестры не ладили между собой?
Все было не так просто. Мегрэ по-прежнему смотрел на гуляющих людей, и ритм их шагов напоминал ему другое такое же непрекращающееся шествие, но под жарким солнцем. В Ницце, на Променаде Англичан.
Ибо, прежде чем прибыть в Виши, Элен Ланж жила в Ницце.
— Она пять лет прожила в Ницце, — сказал комиссар.
— Там много мелких рантье…
— Вот именно… Мелких рантье, но также представителей всех социальных слоев, как и здесь… Позавчера я спрашивал себя о том, что мне напоминает толпа гуляющих по этому парку или же заполняющих стулья людей… Все как в Ницце, у моря… Толпа, происхождение которой столь разнородно, что она от этого кажется нейтральной… Здесь также должны быть — и бывали — старые элегантные звезды театра и кино… Мы еще обнаружим квартал богатых особняков, где сохранились лакеи в полосатых жилетах… Можно догадаться о том, что на холмах есть роскошные виллы, укрытые от посторонних глаз… Как в Ницце…
— И к какому же выводу ты пришел?
— Ни к какому. Ей было тридцать два года, когда она поселилась в Ницце, и она была там столь же одинока, как и здесь. Обычно одиночество приходит гораздо позже…
— Существуют же сердечные муки…
— Знаю, но у людей, переживших их, бывает другое выражение лица.
— Случается и так, что распадаются семьи…
— Девяносто пять женщин из ста выходят замуж вновь.
— А мужчины?
Мегрэ широко улыбнулся и ответил так, что она не смогла понять, шутит муж или нет:
— Сто из ста!
Население Ниццы непостоянно, там можно найти филиалы парижских магазинов, несколько казино. В Виши десятки тысяч курортников сменялись каждые три недели, здесь есть такие же магазины, три казино, дюжина кинотеатров.
В любом другом месте ее бы знали, ею бы занялись, люди следили бы за всеми действиями и поступками Элен Ланж.
Но не в Ницце. Не в Виши. Однако нужно ли было ей что-то скрывать?
— Ты должен снова встретиться с Лекёром?